– Я всегда подвожу хитч-хайкеров, хотя все вокруг говорят, что это очень опасно. У меня лично никаких проблем с попутчиками пока не возникало. Вас я, честно говоря, приняла за опоздавших на автобус школьников.
– !!! Это нас-то! У Татьяны Александровны внуки – школьники!
– Скорость у меня была 160 километров в час, я не могла отвести взгляд от дороги, поэтому заметила вас только краешком глаза, – извинилась она.
Она и дальше гнала со скоростью 160–180 километров в час. И это пусть по асфальтированной, но очень узкой и извилистой дороге, да еще и под сильным дождем! Каждый раз, когда включались дворники, болонка начинала истерично лаять и бросаться на них. Хозяйке приходилось брать ее на колени, а голову прятать себе под мышку. Только тогда собачонка успокаивалась. Но стоило ей высунуть морду и увидеть движущиеся дворники, как она опять начинала судорожно лаять, отвлекая внимание Линн от узкой мокрой дороги. Татьяна Александровна из чувства самосохранения предложила взять заботу о собаке на себя. И продержала ее на руках до конца поездки.
Линн привезла нас в городок Маунт-Гамбьер, знаменитый уникальным Голубым озером. Говорят, иногда, чаще всего летом, вода в нем действительно неестественно голубого цвета. Однако сквозь пелену дождя озеро предстало перед нами грязно-серой массой. Под этим же моросящим дождиком мы попали к местному «Провалу». В яму метров ста диаметром и метров двадцати глубиной, можно спуститься по ступенькам. Бесплатно, но на собственный страх и риск! Безопасности никто не гарантирует. Деревянные ступени идут спиралью вдоль затянутых густыми зелеными лианами стен и зарослей вечнозеленых растений. Внизу создается какой-то свой – более теплый микроклимат. Там свободно растут вечнозеленые субтропические растения. А наверху деревья уже сбрасывали листья на зиму.
После возвращения из субтропического рая погода показалась особенно противной: на дороге мокро, пасмурно и тоскливо, а вокруг – бескрайние лесопосадки. В этом районе Австралии климат идеально подходит для выращивания елей. Они растут здесь в два-три раза быстрее, чем в Европе. Правда, из-за этого древесина получается слишком рыхлая и годится только на целлюлозу.
В Варнамбула я планировал свернуть на Грейт Оушен-роад, но попали мы туда в самый разгар сильного дождя. Выходить из теплой, идущей прямо до Мельбурна машины мне очень не захотелось. Значит, не судьба увидеть «Двенадцать апостолов». Поедем дальше.
В восемь часов вечера мы попали в Джилонг. Нас высадили прямо у ворот русской православной церкви в районе Белл-парк. Церковь пустовала, но у меня был телефон местного священника, отца Симеона (адреса всех приходов и телефоны священников регулярно публикуют в ежемесячном журнале Австралийской епархии). Минут через десять он приехал.
– Мне часто звонят. Но ваш звонок – самый необычный: «Здравствуйте, мы путешественники из России». Я ведь и сам в молодости автостопом путешествовал. Когда учился в семинарии в Джорджонвилле, все штаты объездил «на палец».
Отец Симеон пригласил нас поужинать. На кухне сварил пельменей, налил по стопке водки – с дороги. За разговором засиделись допоздна. К себе он нас пригласить не мог.
– Выбирайте, где хотите спать: в библиотеке или в школьном классе? Если ночью будет холодно, можете включить обогреватель.
Мы выбрали школьный класс. Это было привычнее. Утром сквозь сон я услышал стук в дверь.
– И как же вы можете здесь спать? На полу! Мне отец Симеон позвонил только утром. Мог бы и ночью побеспокоить, – это пришла Лидия Ивановна Матафонова. – Давайте быстрее собирайтесь, и поехали к нам.
Лидия Ивановна и Алексей Михайлович приехали в Австралию из Китая в 1963 г., хотя большая часть их родственников предпочла вернуться в Советский Союз. В России они были несколько раз: не только в Москве, но и в Красноярском крае, и в Забайкалье. Несколько лет назад Алексей Михайлович пригласил в Австралию своего брата и послал ему 1000 долларов на билет. За эти «огромные деньги» его брата убили. Вот ведь как иногда бывает.
Лидия Ивановна вспоминала о своей молодости, прошедшей в районе Трехречья.
– В деревнях тогда было много русских. Нам даже не нужно было учить китайский язык, наоборот, китайцы русский учили. Я закончила три класса средней школы, Алексей – четыре. Мне с детства нравилось шить, но мать не хотела учить меня на портниху, предпочитая, чтобы я работала со скотиной. Мне приходилось доить по пятнадцать коров, а молоко мы сдавали на молочный завод. Жили богато, у нас всегда на столе было вдоволь и хлеба, и мяса. Когда в Китае победили коммунисты, началось раскулачивание. На каждую семью оставили по одной корове и одной лошади. Весь остальной скот согнали на общий двор. Зима тогда выдалась лютая, и во время сильной пурги животные погибли. Как говорится, ни себе, ни людям!
– А как вы в Австралию попали?
– К нам в деревню приезжал советский консул, агитировал возвращаться назад в Россию: «Родина вас ждет», и сулил всем золотые горы. Многие тогда поддались на пропаганду. Семьи разделились на «красных», желавших вернуться, и «белых», стремившихся удрать из Китая в свободный мир. В Советский Союз мы ехать отказались, а на Запад нас китайцы долго не отпускали. Только в начале 1960-х гг., когда они поругались с Советским Союзом, нам, наконец, разрешили уехать в Австралию. Тогда здесь экономика была на подъеме: работу найти было очень легко. В Джилонге я устроилась работать на пружинной фабрике – там делали рессоры для завода «Форд». Работа была очень тяжелая, хотя и высокооплачиваемая. Но долго я там не выдержала, перешла в пошивочную мастерскую. Так сбылась мечта детства – работать портнихой. Перед пенсией, когда глаза уже стали не очень, устроилась уборщицей в школу. И только два года назад вышла на пенсию.
Весть о том, что в гостях у Матафоновых путешественники из России, кругами распространялась по городу. Дошла она и до местного русскоязычного радио. Оттуда прислали машину, чтобы привезти меня на прямой эфир. Назад мы возвращались с Николаем. Он работает на русском радио уже десять лет, с самого его основания.
– Я родился в Китае в 1950 г. В 1957 мы с матерью вернулись в СССР, а отец уехал в Австралию. Когда мы попали в Советский Союз, мать сразу поняла, что была не права. Она четыре раза подавала на выезд в Австралию, но выпустили нас только в 1979 г. В СССР я окончил школу, отслужил три года на Северном флоте, два года проучился на филологическом факультете пединститута – мечтал стать журналистом. А когда мы приехали в Австралию, я вначале вместе с Алексеем Михайловичем работал на стройке, а потом устроился на «Форд» и вот уже 17 лет там работаю.
– А на радио?
– Это, как говорили в Советском Союзе, общественная работа. Зарплаты мне не платят. Австралийское государство оплачивает нашей радиостанции только расходы на техническое обеспечение эфира.
Если в пятидесятые годы Джилонг был знаменит своим автомобильным заводом, то сейчас он известен, скорее, своим уникальным ботаническим садом. В нем под открытым небом можно увидеть растения с различных, часто очень далеких частей земли. Для одних растений пора цветения, другие же готовятся сбросить листву.
Южный Крест на авторской песне
Алексей Михайлович Матафонов отвез нас на трассу и высадил на прямом скоростном участке. Надеяться там можно было только на явного альтруиста, которому не влом тормозить на полной скорости. Я пристально вглядывался в лица проезжавших мимо водителей, когда сзади подошел старичок.
– Вы куда? В Мельбурн? Садитесь ко мне.
Я оглянулся. Метрах в пятидесяти от нас стоял микроавтобус-караван с прицепом.
На первую ночь в Мельбурне мы заехали к Саше и Наташе Переплетчиковым, с которыми познакомились в свой предыдущий приезд. Наташа рассказала, как она с сыном в Национальном парке Вилсонс Промонтори видела черную большую кошку.
– Меня охватил животный ужас. Мне показалось, это была настоящая черная пантера. Подходить ближе, выяснять, так ли это, я, честно говоря, побоялась. А когда рассказала об этой встрече Саше, он меня высмеял: «Ну, какие в Австралии пантеры?» Я про этот случай забыла, но недавно по телевизору показали документальный фильм, посвященный… черной пантере. Ее, как оказалось, в Австралии видели уже многие. Фермеры находили овец и коров, убитых каким-то большим хищником. А одной фермерше даже удалось снять животное, разгуливавшее по ее заднему двору, на видеокамеру. Но качество съемки оказалось таким плохим, что по записи специалисты не смогли однозначно определить даже размеры. Есть гипотеза, что пантеры могли во время Второй мировой войны сбежать из гастролировавшего в Австралии американского цирка. Но до сих пор существование австралийских пантер находится в том же ряду, что и лох-несское чудовище: очевидцев много, а доказательств нет.
На следующий день мы отправились на одну из еженедельных встреч мельбурнского клуба авторской песни «Южный Крест». Миша Яровой с друзьями собираются в еврейской ассоциации «Шолом» в районе Сан-Килда. Часть бардов мы знали еще по своему первому визиту в Мельбурн, с другими встречались впервые. Молодая семья из Таганрога – Эдик и Аня – и сами были там новичками. Они приехали в Австралию по независимой эмиграции всего два месяца назад.
– У нас в группе английского языка все были «лыжники», – объяснил Эдик. – Так у нас называли тех, кто уже «навострил лыжи» за границу. И все, надо сказать, уехали. Кто в США, кто в Канаду, я, наверное, задержался в Таганроге дольше всех.
Ночевать мы поехали к Яровым. По дороге они показали только что купленный ими дом. Миша рассказал историю удачной, по его мнению, покупки.
– Мы долго искали дом и, наконец, нашли. Хозяева просили с нас 160 тысяч долларов. Я хотел предложить 150 тысяч, но мой агент посоветовал начать со 130 тысяч. Владельцы возмутились: «Нам уже предлагали за него 135 тысяч. Но это мало». «Вот теперь ты понимаешь, сколько этот дом стоит на самом деле? – сказал агент и посоветовал: – Теперь предложи 136 тысяч». Мое предложение приняли на рассмотрение, но никакого ответа не дали – ни да, ни нет. Мы стали искать другой дом. А недели через две нам позвонили и сказали, что наше предложение принято. Дом деревянный, с большим участком. Есть, конечно, и недостатки. Нужно кое-где подремонтировать. Но дороже мы купить не могли. Да и этот дом стоит на самом деле дороже, чем мы за него заплатили. Нам просто повезло. Прошел слух, что неподалеку отсюда будут проводить автостраду. Цены на дома в этом районе, естественно, сразу же упали. Но недавно выяснилось, что трасса пройдет очень далеко отсюда. И уже сейчас мы могли бы продать свой дом дороже. Но пока не хотим.
К Эдику с Аней мы приехали на следующий вечер. Говорили, естественно, о том, кто как попал в Австралию.
– Когда я оформил все документы для эмиграции в Австралию, меня направили на медкомиссию. Там нашли очаговую форму туберкулеза и послали на лечение в московский НИИ за счет австралийского правительства. Только после того, как меня вылечили, нас пустили в Австралию. Работу я нашел за три недели. Русских компьютерщиков здесь сейчас очень высоко ценят. Поэтому я тоже представлялся программистом – и во время оформления документов на эмиграцию, и при поиске работы.
– А на самом деле кем работал?
– После окончания Таганрогского радиотехнического института я сразу же стал начальником цеха на корейском автомобильном заводе «Дэу». Завода, правда, тогда еще не было. Вместе с остальными членами команды я ездил в Корею заключать договор и изучать технические детали. Потом под моим руководством строился цех. Заниматься этим мне было интересно. Но потом началась рутина: гнать план и ругаться с рабочими и смежниками. Компьютер и программирование я изучал, можно сказать, в свободное от работы время. Я ведь знал, что начальники цехов в Австралии не нужны, а программистов из России ценят высоко.
– Ну и как, удается справляться с работой?
– Когда я проходил собеседования, меня заверили, что первые шесть месяцев я смогу спокойно заниматься освоением новой компьютерной системы. Этим я сейчас и занимаюсь. Мы с Аней не собираемся оставаться в Мельбурне на всю жизнь. Вот получим через два года австралийское гражданство, тогда будем решать, что делать дальше. Может, во Францию уедем. Мы там уже были два раза.
По схеме Сиднея мы определили, как добраться до выезда в сторону Ньюкасла – до станции Апфилд на городской электричке, а там немного пройти пешком.
Застопился джип с прицепом. Дэвид, по его словам, всегда подвозит хитч-хайкеров.
– Поехали со мной прямо до мыса Йорк, крайней северной оконечности Квинсленда.
Предложение было заманчивое, но несвоевременное. Поэтому у поворота на Шепартон мы расстались и вскоре уже сидели на заднем сиденье легковушки, за рулем которой сидела молодая девушка, а ее бойфренд дремал рядом, прислонив подушку к боковому стеклу. Он своим умиротворенным дыханием создавал такую сонную атмосферу, что вскоре и мы в унисон стали клевать носом.
Из Албури мы уехали с другой семейной парой.
– Мы подвезем вас только до города Кулак, там сворачиваем.
– Вот и отлично, – обрадовался я и попытался найти этот городок на карте, но безуспешно. И когда нас высадили в темноте на повороте, стало понятно почему.
Городок Кулак – это всего несколько старых одноэтажных деревянных домов возле дорожной развилки. Ярко освещен был только двухэтажный мотель с непременным пабом. Дом, стоявший на противоположной стороне дороги, с первого же взгляда показался пустым и давно заброшенным. Но мы не сразу решились проверить, так ли это на самом деле. Входная дверь открылась от легкого толчка. Внутри все несло на себе печать запустения: затхлый воздух, грязный пол, какой-то хлам, грязная посуда с остатками много лет назад не доеденной кем-то пиццы… Но что было удивительно, в кране была вода, в розетке – электричество, в одной из комнат обнаружился даже работающий телевизор. В спальне стояли кровати с матрацами, хотя и без постельного белья, в шкафу висела старая одежда, на полу валялась старая газета за 7 апреля текущего года. Никаких свидетельств того, что в доме кто-то был за прошедшие с тех пор почти два месяца, мы не обнаружили.
Ночевать в заброшенных домах неприятно – это как-то сродни незаконному вторжению на чужую территорию. В любой момент могут прийти хозяева или, что еще хуже, соседи, заметив подозрительную активность, вызовут полицию. Но на улице было так холодно, что лужи уже замерзали.
В самой уютной комнате мы сложили рюкзаки и пошли на кухню готовить себе что-нибудь на ужин. И тут из спальни послышались… голоса. В душе сразу похолодело. Ну, вот, попали! Привидения! Минуты две мы были как замороженные, но, убедившись, что ничего страшного не происходит, осторожно открыли дверь. За ней обнаружилось некое устройство с колонками, через которые транслировались радиопереговоры полицейских патрульных машин. Видимо, здесь кто-то скрывался от полиции, слушая переговоры тех, кто сидел у него на хвосте. Интереснее было другое: где он сейчас? Может, придет ночевать? Чтобы нас не застали врасплох, мы закрыли входную дверь на щеколду, а дверь в спальню еще и забаррикадировали кроватью.
Хотя отопления в доме, естественно, не было, в комнате, да еще и на толстом поролоновом матраце, было значительно теплее, чем под ясным звездным небом. Выключать радио мы не стали – пусть все остается так, как было до нашего прихода. Ночью нас никто не побеспокоил, а к доносящимся из динамиков голосам мы быстро привыкли и перестали обращать на них внимание.
Зимняя Канберра
Австралийцы создали «резервацию» для своих политиков вдали от крупных городов, в одном из самых холодных мест страны. В других частях Австралии распускались цветы или зрели фрукты, а в Канберре в самом разгаре была пора листопада. Город украсился всеми оттенками красного, желтого и оранжевого.
Перед входом на территорию Военного мемориального комплекса установлен памятник одному из самых известных австралийских солдат Первой мировой войны. Рядовой Джон Симпсон Киркпатрик 25 августа 1914 г. был принят в 3-й медицинский батальон. 25 августа 1914 г. он вместе со всеми австралийскими силами в Европе принял участие в высадке в районе Галлиполи. Среди австралийских солдат он прославился тем, что на своем осле под обстрелом перевозил раненых солдат по Шрапнельному ущелью вниз к бухте Анзак.
Здание Военного музея представляет что-то среднее между католическим собором, советским Домом культуры и мемориалом с Вечным огнем. По материалам Военно-исторического музея можно изучать не только историю, но и географию. Где только австралийцы не воевали! Во время Первой мировой войны они боролись с немецкими кораблями в Тихом океане, а сухопутные войска посылали в турецкий Галлиполи, в Месопотамию, в Македонию и другие части Европы. А во время Второй мировой войны австралийцы были замечены также в Ливии, Греции, на Крите, в Малайзии, в Новой Гвинее, на островах юго-западной части Тихого океана. В послевоенный период австралийские добровольцы побывали также в Корее и Вьетнаме. И все имена погибших, среди которых встречаются и типично русские фамилии с окончанием на «фф», выбиты на каменных плитах, опоясывающих огромный внутренний двор с Вечным огнем.
Леонид Петров познакомил нас с иранцем Али. Он провел двенадцать лет в России: с 1985 по 1997-й, но уже три года живет в Канберре.
– Я родом из Белуджистана, хотя официально такой страны и не существует. Белуджи живут на стыке Ирана, Афганистана и Пакистана. Я родился в иранской части, но свободно переходил в Афганистан или Пакистан. Увлечение марксизмом и социалистической революцией привело меня в СССР. Въезжал я туда из Афганистана, поэтому по паспорту считался афганцем. В Иванове я окончил подготовительное отделение для иностранцев, и меня послали учиться на юридический факультет Кубанского университета в Краснодаре. А когда я его окончил, начались новые времена. Социализм стал неактуальным. Все пошли в коммерцию. Я тоже ударился в бизнес и очень быстро разбогател.