– Спа… си… бо, – выдавил он хрипло, отдышался, продолжил: – Думал, смертная минуточка подошла, да, верно, есть Бог на свете. – Он поднялся, протянул руку: – Федор.
– Юра. – Я пожал ему руку.
– Веневитины мы, из Мурома. Обозом шли в три телеги, да вишь – напарникам моим не повезло. Вовремя ты подоспел. Свечку за тебя в церкви поставлю.
Мы пошли к телегам. Один из разбойников был ранен и еще дышал. Я добил его без жалости. Двое обозников не подавали признаков жизни. Лошади и груз были целы.
Обозник достал с телеги лопату.
– Схоронить сродственников надоть, не след их на дороге бросать. До Мурома не довезу – жарко.
– Может, на телегу погрузить и после схоронить? Не приведи Господи – опять эти заявятся.
– Четверо их было, татей-то. Напали неожиданно. Ваську сразу убили. И получилось, что их – по двое на каждого. Не успел никто из них убечь.
Обозник отошел от дороги и начал рыть яму. Когда он устал, за лопату взялся я. За час могила была готова. Мы обернули павших холстинами, обозник прочел краткую молитву, и мы засыпали могилу.
Я прошел к трупам разбойников, собрал оружие, уложил на телегу.
– До Мурома возьмешь ли?
– А то! Сам хотел тебя просить об этом. Смотрю – ратному делу ты обучен, вона какая сабля у тебя – из дорогих, да и владеешь ты ею мастерски. Вжик – и голова с плеч.
– Тогда обожди немного, мешок у меня там остался.
Я помчался по дороге назад, нашел свой мешок, положил на телегу, поводья второй лошади привязали к первой телеге, на которую сел Федор. Я же уселся на третью телегу. Тронулись. На выпирающих из земли корнях деревьев трясло здорово, зато ноги отдыхали.
Через час начало темнеть, Федор свернул на полянку. Мы собрали хворост, запалили костер. Федор повесил над костром котел, согрел воду, развел в ней мед. Достал из мешка сало, хлеб, огурцы, флягу с вином.
– Помянем сродственников моих.
Мы молча выпили, поели. Запили сладкой водой. Вино развязало язык.
– Купец я, с роднею ходили в Москву, кожами бычьими торговали. Обратно сукна фряжеского набрали, да беда случилась… Как я женам их объясню?
– Охрану чего же не взяли?
– А на какие такие шиши? Сам только подниматься начал. О прошлом годе ушкуй с товаром в бурю утонул, из всей команды, почитай, я один и спасся. Решил обозом товар возить, и здесь чуть жизни не лишился. И так уж город захирел – то засуха, неурожай, то пожары. Кромешники опять же головы поднять не дают, скольких бояр да купцов знатных живота лишили. Лютуют хуже татар. Не поверишь – половина народа по деревням разбежалась, животы спасая. Ты-то чего в Муром?
– В Ярославле жил, – соврал я. – Тоже голод, тоже кромешники.
– А на эту дорогу как попал? Из Ярославля дорога там. – Он махнул рукой на север.
– На судне плыл, да не повезло – бросили меня попутчики на стоянке. Проснулся утром – ни корабля, ни людей. А с кораблем все вещи мои, деньги уплыли.
– Да… Нельзя верить народу. Спать давай ложиться.
Мы улеглись.
Глава 2
На третий день мы подъехали к большой деревне.
– Якиманская слобода, – указал на нее рукой Федор. – Муром совсем рядом, скоро дома будем. У тебя есть ли где остановиться?
– Откуда, Федя? Родни в городе нет, из знакомых – только ты.
– Тогда у меня живи, место найдется.
Мы въехали в город, заплатив городской страже мыто.
Попетляв по узким улицам, мы выбрались на набережную. С высокого берега была видна Ока – довольно широкая, с суденышками на ней и лесом на правом берегу.
Федор показал влево, на деревянный храм:
– Церковь Козьмы и Дамиана, меня здесь венчали.
Проехав еще немного, мы повернули влево.
– Вот и моя улица, четвертый дом с угла – мой!
Мы подъехали к дому, и Федор ручкой кнута постучал в ворота. Из дома выбежала женщина, бросилась открывать ворота и, едва телеги въехали во двор, кинулась Федору на шею.
– Вернулся наконец, совсем заждалась.
– Марфа, ты уж при людях-то пообожди с ласками.
Марфа отпрянула от Федора.
– А родственники где – деверь да племяш?
– Сгинули, разбойники напали и живота лишили. Вот человек, отбиться помог да родню схоронить, значит.
У Марфы выступили слезы.
– Ну хватит, хватит мокреть разводить.
Из дома выбежали дети, бросились обнимать Федора.
Мы распрягли лошадей, завели в конюшню. Хозяйство у Федора было справное. Дом большой, бревенчатый, пятистенка, правда – одноэтажный. Двор вымощен дубовыми плашками. Конюшня на пять лошадей, навес для телег. Видимо, Федор знавал и лучшие времена.
Я взял свой мешок, и Федор под ручку, оказывая уважение к гостю, провел в дом. А на пороге меня встречала приодетая Марфа с корцом сбитня. Я выпил, перевернул корец и возвратил хозяйке.
В комнате я перекрестился на образа в красном углу, уселся на скамье. Прислуги в доме не было, но Марфа и сама очень скоро накрыла стол. Мы выпили за встречу, помянули погибшую родню купца.
Федор отвел меня в небольшую комнатушку.
– Располагайся, сколь хочешь, столько и живи. Долг за мной неоплатный, хоть немного возверну.
Я не возражал, после сытного обеда в доме купца я чувствовал себя в безопасности и быстро уснул. Проспал аж до утра.
За завтраком купец поинтересовался:
– А на жизнь чем зарабатываешь? Сабля у тебя, смотрю, знатная, дорогая – не в охранники ли нанимаешься?
– Да нет, Федор, лекарь я. Но могу и в охранники, когда денег нет.
– Гляди-ка. А чего же лекарю у нас в Муроме делать? В городе, почитай, народу – хорошо, если треть осталась.
– Работа по лекарской части найдется всегда. Только вот инструментов у меня сейчас нету.
– А, ну да – ты говорил, что тебя на стоянке бросили, с вещами уплыли. Так то не беда – кузнецы у нас знатные, любую железяку выкуют – любо-дорого посмотреть.
– Да не любую, Федор. Очень тонкая работа нужна.
– И такой мастер есть у нас. Город у нас славный, ремесленников рукастых полно. Ты наши муромские калачи пробовал?
– Не успел еще.
– О! Чудо как хороши, таких нигде нету. Даже к государеву столу возим. Собирайся, на торг пойдем – я тебя калачами угощу да с кузнецом знатным познакомлю, что инструменты любые сделать может.
Голому чего собираться – только подпоясаться. Тем более на торгу мне надо было купить сапоги.
С них и начали. Федор подвел меня к сапожнику, я подобрал сапоги по ноге. Сапожник оказался старым знакомцем Федора, бросил коротко, когда я рассчитался:
– Носить тебе, парень, эти сапоги – не переносить. Подошва из бычьей кожи, дратва сученая, а верх юфтевый. Нога потеть не будет.
Затем Федор купил в лавке калачей. Мы съели их тут же, запив квасом. Калачи и в самом деле оказались превосходными – ароматные, мягкие. Каждый калач со своим вкусом, видимо, приправы в тесто добавляли особые. Такие, попробовав раз, не забудешь.
– Доволен ли ты калачами? Не едал таких нигде, я точно говорю.
Я согласился.
– Ну, теперь – к кузнецу.
Лавка, даже скорее лавка с мастерской, оказалась в самом углу торга. Кузнец был седой, лохматый донельзя, а глаза блестели молодо.
Я объяснил и даже нарисовал писалом на вощеной дощечке, что мне требовалось.
– Мудрено, однако сделаем. Через три дня приходи.
С торга мы ушли довольные. Меня беспокоило только то, какого качества инструменты будут. Ну, скажем, скальпель мне изготавливали и раньше – не такая уж мудреная работа. А вот зажимы и иглы кривые – это сложно.
К моему удивлению и радости, инструменты и в самом деле оказались неплохи. Иглы с режущими кромками по всей длине, ушко с прорезью для быстрой заправки нити. Иглодержатели фиксировали иглы без проворотов и проскальзываний. Даже отполированы инструменты были на совесть.
– Это уж внук мой, Алексей, старался, ножное точило приспособил, только вместо камня – кожу бычью поставил.
Кузнец полюбовался еще раз на инструменты, обернул их тряпицей и отдал мне.
Теперь мне нужны были нитки, которые я без труда приобрел.
– Из-за Стены, синдские, – пояснил торговец. – Самый лучший шелк.
Ну а уж опий для обезболивания я нашел без проблем – торговали им в нескольких лавках наряду с другими товарами.
Теперь у меня было все необходимое для операций, за исключением, пожалуй, кетгута. Шелком шить хорошо, но есть у него один недостаток – он не рассасывается после операции. Для наружных швов – то, что надо: зажила рана – подрезал один кончик узла и вытащил нить. А внутри тела желателен кетгут. Это тоже нити для швов, изготавливаются из бараньих кишок, обладают замечательным свойством – через десять-пятнадцать дней после операции, в зависимости от толщины, нити рассасываются без следа. За это время ткани, края которых были стянуты кетгутом, срастаются.
Вздохнул я тяжело, да делать нечего. Надо исходить из того, что есть.
Вздохнул я тяжело, да делать нечего. Надо исходить из того, что есть.
В своей комнате я положил шелковые нити в хлебное вино – так здесь называли самогон – для стерилизации. К приему пациентов я был теперь готов, вот только самих пациентов пока еще не было… Уж и Федор среди купцов возносил мое мастерство, и я на торг захаживал, предлагая свои услуги лавочникам. Никого!
Прошло две недели вынужденного ничегонеделания. Однажды вечером Федор пришел домой пьяненьким. Сидя за столом, он делился городскими новостями и в конце гордо заявил, что договорился с несколькими купцами на паях нанять судно и совершить торговую поездку к османам.
Я удивился:
– Что тебя туда потянуло? Ты и языка-то их не знаешь.
– Наш товар, из Руси, хорошо берут. Раньше наши купцы по Днепру плавали, только вот как война началась с Литвой, мимо Хортицы Киевской не проплывешь. А торговля у них на базарах ихних знатная. Все продать и купить можно. Коли удачно продашься да назад товар редкий привезешь, так сам-три, как не более, обернешься.
Речи о предполагаемом барыше так и лились из уст захмелевшего Федора.
В голове моей мелькнула мысль, которую я тут и высказал купцу:
– Федор, а не возьмешь ли меня с собою?
Федор удивился:
– Так у тебя же товара нету!
– Я ведь и не торговец – возьмите охранником. Все равно нанимать будете. Лишним на судне не окажусь. А пока на земле турецкой торговать будете, я лечением займусь. Все заработок будет.
Федор почесал затылок.
– Я бы и не против, только надо с пайщиками моими обсудить. Время еще есть – через седмицу выходить надумали, чтобы к зиме, значит, обернуться.
– Вот и поговори.
Через два дня Федор передал мне согласие других купцов. Поскольку места на корабле было немного и они старались взять побольше товара, каждого человека отбирали тщательно.
Быстро пролетело время до отъезда, и вот уже я стою на палубе большого ушкуя, называемого «морским». Судно может ходить не только по большим рекам вроде Волги или Оки, но и по морю.
В скромной кормовой каюте расположились трое купцов-пайщиков, остальная команда – на палубе под навесами.
Перед отплытием с охранников, коих было четверо, взяли клятву: «Клянешься ли ты защищать жизнь мою и добро, как свои, и даешь ли в том слово?» Так же, как и остальные, я подтвердил слово крестным знамением.
Я стоял на палубе и смотрел на берег. Плавание долгое и опасное – не столько штормами, сколько житьем в мусульманском мире и морскими разбойниками. Пусть нас и прикрывали законы, защищающие купечество, но все же… Кто из разбойников чтит закон?
Меня вдруг одолела такая тоска-кручина, что хоть беги с корабля. Ан нельзя – слово дал.
Матросы сбросили швартовы с дубовых кнехтов, и судно стало медленно разворачиваться на Оке. Течение подхватило корабль, команда распустила паруса, и наше путешествие началось.
Через двое суток мы ошвартовались на ночевку в Нижнем. И снова в путь. Я узнавал знакомые места – изгибы рек, стрелку Волги и Оки. Все-таки когда-то я здесь плавал с Сидором. Как давно это было. На меня нахлынули воспоминания о былом…
Через несколько дней мы добрались до Казани.
Раньше дотошные татары осматривали каждое проходящее судно и взимали тамгу в пользу ханства. Теперь, после взятия Казани Иваном Грозным, пошлину не платили, но и порядка стало меньше. Во времена Казанского ханства заплатил тамгу, получил пайцзу – нечто вроде охранной грамоты на медной пластинке – и плыви спокойно дальше. Имея пайцзу, купец находился под охраной авторитета хана и силы татарских законов. Горе было нарушившим их – кара настигала практически всегда, если преступивший закон не успевал укрыться где-нибудь в Литве или у казаков.
Теперь эти устои покачнулись. Татары по-мелкому пакостили русскому государю, делая набеги на приграничные русские земли, грабили и убивали купцов. Убивали затем, чтобы не оставлять свидетелей бесчинств. Земли татарские отошли под руку русского государя и заселялись русскими боярами, попавшими в опалу. Скудные были земли татарские, к слову сказать, невозможно было поднять на них сильное хозяйство. Соседи татар – башкиры – вели себя по-иному, давно признав добровольно главенство Москвы.
Охранники на судне несли постоянное дежурство, особенно усиливая бдительность по ночам, на стоянках.
Старшим у нас был Фрол. Среднего роста, сухой и жилистый, он отменно стрелял из лука – не хуже татарина. На спор он из лука с палубы сбивал пролетающую утку. Однако же саблей владел посредственно.
Двое других охранников представляли собой огромных мордоворотов с пудовыми кулачищами. Думаю, в реальном бою они умрут первыми. В схватке кулаки мало что решают, главное – хорошая реакция и умение владеть оружием. Оба увальня были туповаты, но добродушны и исполнительны. Им бы в кузне молотом махать или амбалить на пристани, таская тяжеленные мешки.
С Фролом же мы сошлись, живя на судне под одним навесом. Сегодня как раз наша ночная смена.
Корабль стоял у берега, уткнувшись в него носом. Команда развела костер и ужинала, стуча ложками о миски. Мы с Фролом отошли от судна метров за сто, описывая по лесу полукруг вокруг стоянки. Вдруг Фрол замер и поднял руку. Я тоже остановился и прислушался. Впереди слышался приглушенный разговор. Наших, из команды, здесь быть не могло. Стало быть – чужие.
Фрол стянул с плеча лук, наложил стрелу. Я пока не видел противника, да и какой смысл стрелять из лука в лесу, когда любая ветка может отклонить стрелу от цели?
Я медленно вытащил саблю из ножен.
Ощупывая перед собой ногами землю, чтобы не хрустнуть сухой веткой, мы двинулись вперед. Остановились – разговаривали совсем рядом. И говорили по-татарски. Я вслушался. Ага, вот оно что – татары хотели напасть на команду и увести судно с грузом на Каму. Теперь же обсуждали – напасть сразу или разделиться на две части и атаковать с разных сторон.
Интересно – сколько их? Говорили двое, иногда вмешивался третий, но наверняка их больше – не будут трое делиться на два отряда, думаю, их не меньше десятка.
Я тронул Фрола за плечо, показал рукой назад. Он меня понял, и мы так же тихо отошли на безопасное расстояние.
Когда голосов стало не слышно, я на ухо Фролу прошептал все, что сумел услышать.
– Ты что, татарский знаешь?
– Знаю, в плену у них побывать пришлось.
– Пошли к кораблю, наших известить надо. – Когда мы приблизились к стоянке наполовину пути, Фрол решил остаться на берегу. – Присмотреть хочу, а получится – в спину татарве ударю. Постарайся незаметно подобраться к стоянке. Думаю – наблюдатель у них есть. Пусть команда на судно заходит и к бою готовится. Никому на берегу ночевать не оставаться. Понял?
– Понял, сделаю.
Я опустился на землю и пополз к стоянке. Не хотелось мне подставлять спину невидимому противнику – а ну как из леса стрелу пустят? Стрелять татары мастера, а у меня защиты нет – кольчугой обзавестись еще не успел, да и не спасет она на близкой дистанции.
Вот и стоянка. Я поднялся с земли, чуть не испугав матросов. Отозвал в сторону кормчего – крепкого бородатого мужика с дубленым лицом – по имени Акакий и передал слова Фрола.
– Понял, – посерьезнел кормчий.
Матросы по-одному стали подниматься на судно. «Правильно сделал Акакий, что не все скопом на корабль побежали», – подумал я.
У костра остались я и двое амбалов-охранников. Нервы были напряжены до предела, рука то и дело непроизвольно касалась рукояти сабли. Эх, пушечку бы сюда, но не было ее на корабле.
В лесу хрустнула ветка, я плашмя упал на землю и перекатился. А амбалы на хруст не среагировали – лишь глаза выпучили от удивления, глядя на меня. И поплатились. Одному в спину попали сразу две стрелы, и он головой упал в костер, второму стрела угодила в шею. Амбал захрипел, попытался выдернуть стрелу, но горлом хлынула кровь, и он упал.
Из леса выбежали около десятка татар. Костер осветил их фигуры, и Фрол не сплоховал – щелкнула тетива, и один из нападавших упал. За первой стрелой последовала еще одна, и еще один татарин упал. Татары явно замешкались. Как нападать, когда невидимый враг мечет стрелы, которые находят цель, а сам пока неуязвим? Но вскочивший предводитель заорал:
– Вперед, с нами Аллах! – И татары кинулись к кораблю.
Я успел вскочить на ноги и выхватить саблю.
Первый же татарин схватился со мной в сабельном бою, остальные, мешая друг другу, кинулись по сходням на борт корабля.
Мой противник оказался ловок, подвижен, яростно наступал на меня, тесня к воде. Ситуация усугублялась еще и тем, что отсвет от костра сюда не долетал, нос корабля создавал препятствие, и сабля татарина была почти не видна. Так можно и пропустить удар. Когда татарин сделал очередной выпад, я бросился ему в ноги и вогнал свою саблю ему в живот снизу вверх. Татарин выронил саблю и схватился за живот. Я добил его ударом в грудь.