В скоротечном бою за Саранск погибло семнадцать человек и среди них ни одного спецназовца или бывшего зека. Сказывалось то, что повстанцы имели куда более совершенные средства защиты. Да, и этих смертей можно было избежать, не лезь некоторые офицеры туда, куда их не просили, но слишком уж было велико их желание поквитаться с врагом. К полуночи всё закончилось, но зачистка города продолжилась. Далеко не все чиновники и их преданные нукеры были захвачены в плен. К этому времени Максим получил подтверждение, что вся Мордовия, а вместе с ней Чувашия, Нижегородская и Ульяновская области были захвачены повстанцами почти полностью. Так же успешно восстание проходило и в других регионах. Враг проявил поразительную беспечность и был за это жестоко наказан и пусть от власти чиновников была освобождена не вся Россия, начало этому было положено.
Глава шестая Ещё одни десять дней, которые потрясли мир
Максим и сам не ожидал, что он так быстро станет для множества людей Максимом Викторовичем. Не ожидал он и того, что всего за каких-то десять дней им удастся сделать так много. Они без малого чуть ли не перерезали Европейскую часть России, взяв власть в свои руки от Мурманска до Вологды и от Нижнего Новгорода до Кургана, покончив с чиновничьим режимом в Приморье, Хабаровском крае, на Сахалине и на Камчатке, а также освободили русские территории Северного Кавказа от Ставропольского края вплоть до Ростова. Татарстан и Башкирию они не трогали специально, как и Северокавказские республики. Разобраться с первыми они собирались через пару месяцев, а в отношении вторых уже были сделаны громкие, чёткие и внятные заявления — новая Россия в ультимативной форме предоставляла им полную свободу, но жестко потребовала немедленно освободить всех русских рабов, иначе с началом зимы горцев ждет такая война, что генерал Ермолов покажется им сущим ангелом, поскольку речь будет идти о тотальном уничтожении врага. Хотя ответная реакция еще не последовала, до войны, похоже, дело не должно было дойти.
Сам Максим за это время с боями дошел до Оренбурга, но это сильно сказано. Местами бои действительно были тяжелыми, но на их стороне был профессионализм и отличная выучка своего собственного спецназа, плюс массовый переход на сторону повстанцев солдат и офицеров. Восстание продолжало расширяться, но по большей части с Запада на Восток и с Дальнего Востока в Сибирь. Двигаться за Волгу, на Запад, было опасно. Центр Европейской части России был хорошо вооружен, но самое главное заключалось в том, что Власиха, столица РВСН России, находилась под контролем Кремля. Поэтому пусть и небольшое, но какое-то количество ракет с ядерными боеголовками у режима имелось и с этим нужно было считаться. Работа по Власихе велась давно, но каких-то особых успехов не было достигнуто. Как и придворная Кантемировская дивизия, ракетчики, можно сказать, были на стороне чиновничьего режима. Подполковник Первенцев не впадал из-за этого в панику, но вместе с тем не торопил событий.
Им удалось сделать едва ли не самое главное — перерезать все нефте и газопроводы, идущие из Сибири на Запад. Пока что это не имело особого значения, ведь хранилища были полны. Когда запасы нефти и газа иссякнут, чиновничий режим пусть и с трудом, но все же сможет какое-то время выкручиваться, покупая нефть и газ за рубежом, но зима быстро наведет в этом деле свой порядок. Поэтому вся дальнейшая борьба с режимом переносилась на позднюю осень и зиму. Имелась у повстанцев, начавших освобождать Россию от внутреннего врага, захватившего власть в стране, еще одна причина, по которой они были вынуждены притормозить, у них просто не хватало боеприпасов. Какой-то острой нехватки они ещё не испытывали, но следующие десять дней точно такой же активности приведут к тому, что бойцам придётся использовать автоматы и снайперские винтовки, как дубины. А ведь они накапливали патроны и снаряды на тайных складах свыше семи лет, но та плотность огня, которую армия повстанцев обрушивала на врага, быстро сделала своё дело и теперь повсюду, где только можно, срочно организовывали выпуск патронов и снарядов.
В три часа пополудни подполковник Первенце возвращался в Оренбург из короткой инспекционной поездки. Одетый в полевой камуфляж, с тактическим шлемом на голове, экран-забрало которого было опущено на глаза, он сидел за рулём старинного армейского джипа «Хаммер» с усиленной бронёй и ехал в сторону центра города на максимальной для этого автомобиля скоростью. Максим никогда прежде не бывал в этом городе, но по словам горожан и своих друзей знал, что за пятнадцать лет Оренбург был отстроен практически заново. Новой власти было плевать на архитектурные памятники. Они сносили их без малейшего сожаления и строили себе такие особняки, что им могли позавидовать богатейшие люди планеты за рубежом. До того момента, пока они не подняли восстание и не стали безжалостно бороться с чиновничьим режимом. Да, безжалостность и жестокость, как это ни печально, были их главным оружием и именно поэтому они смогли так стремительно захватить огромные территории. Как только весть о восстании, поднятом «Комитетом триста сорок», распространилась по всей России и чиновничьей клике стало известно, какие регионы захвачены повстанцами и как те расправляются со вчерашними хозяевами жизни и вершителями судеб, сатрапы, бросив всё, бежали вместе со своими самыми преданными приспешниками в Москву и Центр России, благо там у них имелись как шикарные квартиры, так и роскошные поместья, разбросанные по всему Подмосковью.
Однако, вовсе не массовые казни палачей, карателей и их хозяев ввергли весь мир в состояние шока, а то, что повстанцы без малейших проволочек казнили вице-президента компании «Тяньжи» вместе с тремя десятками других китайцев. По сравнению с этим померкло даже колесование бывшего президента Мордовии Эмиля Царёва и нескольких других преступников, отличавшихся особой жестокостью. За ними ведь не стоял Китай со своей огромной армией. Насколько жестокими и беспощадными были преступники, истязавшие свой народ, настолько же жестоко казнили и их, причём публично, хотя и не в центре города. Трупы казнённых сжигались в ямах, а те засыпались землёй и перепахивались, чтобы родственники не смогли похоронить их на кладбище. Чего-чего, а казней и трупов было много, как и публичных наказаний. Новая власть сразу же объявила, что с самосудом и беспределом она будет бороться жестко и принципиально.
Уже на второй день «Комитет триста сорок» заявил на весь мир, что у новой России есть оружие пострашнее атомных бомб, бойцы с паранормальными способностями и следователи-телепаты, но не от слова телепать языком. Скрывать то, что все члены этого самого «Комитета триста сорок» и очень многие из их детей были так называемыми индиго или псиониками, уже не имело смысла. Интернет, радио и телевидение, а у повстанцев имелись свои собственные спутники связи, быстро разнесли эту весть по всей России. Вместе с тем до сведения людей было доведено, что за самосуд будут расстреливать точно так же, как и за те преступления, которые уже были совершены в стране прежней властью. Людям предлагалось потерпеть и не бросаться с голыми руками на штыки. Зато на всех освобождённых территориях по сию пору полным ходом шла зачистка и одновременно с ней новая власть налаживала жизнь сограждан, оказавшихся в сложной жизненной ситуации.
Линии фронта, как таковой, между старой и новой Россией не было, а потому в освобождённые районы хлынули люди. Множество людей. Первым делом их отправляли в фильтрационный пункты, где с ними беседовали самые опытные телепаты, хотя таких насчитывалось немного. Максим и его друзья боялись засланных агентов и не зря. Их действительно засылали к ним под видом беглецов, но далеко не всех ставили к стенке на самом деле, а лишь имитировали расстрел, хотя они и не были такими уж ангелами. «Комитет триста сорок» стремился доказать на деле, что новая власть действует хотя и жестоко, но справедливо и тщательно отделяет зёрна от плевел.
С такой же жесткостью новая власть боролась за чистоту своих рядов. Беспредел и пьянство были поставлены вне закона, но если за самовольную жестокость и убийство невиновного человека бойца запросто могли поставить к стенке и расстрелять, то пьяниц наказывали по другому, физически, и это происходило довольно часто. У вчерашних зеков частенько сдавали нервы и они, дорвавшись до спиртного, не всегда могли устоять против соблазна надраться в лоскуты. Пороть таких идиотов плетями и тем самым покрывать их спины шрамами, было бы неосмотрительно и накладно, ведь после этого их нужно будет лечить. Поэтому к ним применялись другие виды физического воздействия, весьма похожие на пытку.
Максим, лавируя между армейскими грузовиками, ехал по центральному проспекту города к губернаторскому дворцу. Оренбург был всего три дня, как захвачен повстанцами. Во многих домах окна были заколочены листами пластика и фанеры, а стены покрывали пулевые отметины. Бои за город не были такими уж и тяжелыми, тем более, что большая часть чиновничьей братии во главе с губернатором загодя сбежала в Казахстан. Власти южного соседа подтянули к границе армию и перекрыли её, но после того, как пропустили тех, кто позволял их отребью кормиться в России. Дальше этого дело пока что не шло, но «Комитет триста сорок» уже планировал стремительный бросок на юг, чтобы восстановить статус-кво и вернуть России её законные земли, всегда бывшие русскими, ну, и заодно преподать хороший урок как властям Казахстана и казахам, так и заодно всему миру. В отношении Украины, а точнее Крыма и её восточных районом, они собирались принять точно такие меры, но не летом, а ближе к зиме. Вторжение же в Казахстан было запланировано на начало июля. До этого времени Максим решил никуда не уезжать из Оренбурга.
Максим, лавируя между армейскими грузовиками, ехал по центральному проспекту города к губернаторскому дворцу. Оренбург был всего три дня, как захвачен повстанцами. Во многих домах окна были заколочены листами пластика и фанеры, а стены покрывали пулевые отметины. Бои за город не были такими уж и тяжелыми, тем более, что большая часть чиновничьей братии во главе с губернатором загодя сбежала в Казахстан. Власти южного соседа подтянули к границе армию и перекрыли её, но после того, как пропустили тех, кто позволял их отребью кормиться в России. Дальше этого дело пока что не шло, но «Комитет триста сорок» уже планировал стремительный бросок на юг, чтобы восстановить статус-кво и вернуть России её законные земли, всегда бывшие русскими, ну, и заодно преподать хороший урок как властям Казахстана и казахам, так и заодно всему миру. В отношении Украины, а точнее Крыма и её восточных районом, они собирались принять точно такие меры, но не летом, а ближе к зиме. Вторжение же в Казахстан было запланировано на начало июля. До этого времени Максим решил никуда не уезжать из Оренбурга.
Вскоре подполковник Первенцев, который всю ночь провёл в танковой дивизии, подъехал к губернаторскому дворцу, доставшемуся им без боя. Прежние обитатели, спасаясь бегством его даже не заминировали. Да, это был настоящий дворец, двадцатипятиэтажное здание из белого мрамора, стекла и анодированного алюминия. Причудливой формы здание, построенное в стиле хай-тек, стояло на огромном участке и было окружено красивым парком с несколькими прудами и огорожено роскошной чугунной оградой. Главные ворота были распахнуты настежь, но по обе стороны от них стояло по паре танков «Т-95» и по четыре боевых машины поддержки танков, грозно ощетинившейся четырьмя сдвоенными скорострельными пушками. Да, и помимо них в губернаторском саду находилось два с лишним батальона, отчего его красота несколько поблекла. Бойцы полюбили дарить цветы проходившим мимо дворца девушкам. Максим, снизив скорость, въехал на территорию дворца, к которому, не смотря на раннее утро, направлялась длинная вереница людей. Каждый человек шел к ним со своими проблемами и никому не давали от ворот поворот. С каждым жителем Оренбурга беседовали и входили в его положение.
На просторной площади перед главным входом находилось лобное место — деревянный помост, к которому тянулся электрический кабель. На самом помосте стояло в два ряда две дюжины дубовых столбов с широкими кожаными ремнями, медным обручем, скользящим по металлической штанге позади столба вверх и вниз, и медным поддоном, стоящим под ним. На глазах у все на лобном месте проходила экзекуция провинившихся бойцов. В основном тех, кто, не смотря на строгий запрет, всё же был пойман пьяным. В это утро таких насчитывалось девять человек и все из полка «Титаник», то есть его старые знакомые, но экзекуции проводились обычно не утром, а после обеда. Максим подъехал поближе, вышел из машины и подошел к босоногим парням. Трое из них были деловыми, а четверо крутыми, все в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет. Он подошел поближе, покрутил головой и с укоризной посмотрел на них. Командир боевой группы, почти двухметрового роста верзила, сержант Сергей Окороков по прозвищу Румпель, пробасил, широко улыбаясь:
— Извини, Чкалов, бес попутал. — После чего рявкнул — Чего встали, как во время штиля? Давайте, шевелите вёслами, гребите к столбам! Быстро!
Бывший питерский бандюган и заядлый яхтсмен, он запрыгнул на помост, подошел к ближайшему столбу и встал в медный поддон, в котором было по щиколотки налито воды. Румпель сам пристегнулся к нему ремнём на уровне груди. Подошедший к нему сержант с мокрым вафельным полотенцем в руках, положил его на голову командира боевой группы и, недовольно бурча что-то себе под нос, опустил медный обруч, после чего сунул в руку Румпелю прерыватель, замыкающий и размыкающий электрическую цепь. К медному кольцу и поддону были подведены электрические провода. Когда все бойцы встали каждый возле своего столба и приготовились к экзекуции, сержант, которому в это утро выпало её проводить, сказал:
— Так, мужики, поскольку это у вас первый раз, то вы получите по пять ударов током. Каждый удар по двадцать секунд. Если кто не сдюжит и разожмёт руку раньше, чем перестанет играть музыка, тому придётся повторить всё снова. К вашему сведению, Чкалов двадцать семь ударов в Саранске вытерпел, чтобы вас, ослов, вразумить.
— Да, знаем мы это, Стервень, — сердито огрызнулся кто-то из деловых, — давай, включай свою шарманку. Причастимся липездричеством и жрать пойдём.
Через минуту над площадью загрохотал марш «Прощание славянки» и старший сержант Зацепа опустил ручку рубильника. Бойцов затрясло, но первый удар они перенесли не издав ни звука и только во время четвёртого их рты открылись, но марш заглушил крики. Зато никто не отбросил от себя прерыватель. Как только звуки марша утихли, Максим сердито спросил:
— Ну, и стоило оно этого?
— Стоило, Чкалов, ещё как стоило. — Ответил за всех Румпель, губы которого были искусаны до крови — Но нам же надо было как-то доказать всему «Титанику», что в нашей роте нет слабаков. Голубые со своими ведьмами уже почти всем батальоном через это твоё липездричество прошли, так что же мы, дрисливее их что ли?
Демонстративно, с показным огорчением, вздохнув, Максим махнул рукой и направился ко входу. По большому счёту с дисциплиной где-где, а в полку «Титаник», как и во всех остальных точно таких же полках, был полный порядок. Как только он доказал, что пытка электротоком не является для человека со здоровым сердцем смертельной, нашлось немало желающих испробовать её на себе, а потому офицеры то и дело отлавливали пьяных бойцов. Максиму было хорошо известно, что больше половины из этого числа устраивали попойки только для того, чтобы доказать своим товарищам, что они самые крутые. Те же бойцы, которые напивались по каким-то другим причинам, после экзекуции вообще зарекались пить и клялись, что лучше в петлю, чем напиться водки и получить уже не пять, а десять ударов электрической плетью. Таких электрических эшафотов в повстанческой армии было несколько сотен и мало кому хотелось заработать столь суровое наказание за обычную пьянку.
Им крайне редко приходилось расстреливать тех бойцов, которые потеряли человеческий облик и, взяв в руки оружие, начинали зверствовать точно так же, как и те нелюди, с которыми они боролись. Неподалёку от эшафота Максим увидел совсем уж редкую птицу, оператора с видеокамерой и кофром, висевшим через плечо, и молодую женщину с микрофоном в руках. Рядом с ними стояли трое офицеров и один из них, указав рукой на него, что-то негромко сказал дамочке. Женщина с микрофоном, на котором Максим увидел аббревиатуру «Би-Би-Си», решительными шагами направилась к нему и когда приблизилась метров на пятнадцать, громко попросила:
— Господин президент, вы позволите задать вам несколько вопросов? Я Маргарет Ланкастер, корреспондент «Би-Би-Си».
Максим кивнул и когда молодая женщина и оператор приблизились, жестом предложил им иди к входу и тайком показал кулак офицерам за то, что они представили его, как президента. В последнее время его друзья всё чаще и чаще говорили ему, что именно он должен возглавить восстание. Сегодня они сделали в этом направлении ещё один шаг, отчего настроение у Максима основательно испортилось. Не смотря на это он решительно направился в губернаторский дворец, которому позавидовал бы любой арабский шейх, сидящий на нефтяной скважине. Вместе с Маргарет Ланкастер и её оператором он поднялся почти на самый верх, вошел в огромный кабинет бывшего хозяина Оренбургской области и по-хозяйски направился к письменному столу. Тот мог своей монументальностью поспорить с пирамидой Хеопса. Он оправил на себе полевой мундир, сел в роскошное кресло тёмно-вишнёвой кожи и кивнул англичанке.
Маргарет Ланкастер, симпатичная шатенка лет тридцати пяти с проницательным взглядом карих глаз и неожиданно волевым лицом профессиональной спортсменки, спросила:
— Господин президент, вы можете дать интервью моей телекомпании? — И с улыбкой прибавила — Я добиралась до вас целую неделю и даже не надеялась, что смогу это сделать. О вас можно сказать только одно, вы не сидите на одном месте.
— Точнее целую неделю гонялись за мной. — С улыбкой сказал Максим — Хорошо, я дам вам интервью, миссис Ланкастер, но сначала давайте пообедаем.
Подполковник Первенцев позвонил по телефону и попросил принести в кабинет обед, распорядившись приготовить для журналистки её любимый салат с артишоками, поджарить тосты, поджарить стейк из свинины, к нему подать картофель-фри и бокал свежевыжатого апельсинового сока. Её оператору тоже был заказан именно такой обед, о котором тот мечтал вот уже добрую неделю. От аперитива англичане отказались. Услышав, что именно Максим говорил в телефонную трубку, делая для своих гостей заказ, Маргарет Ланкастер удивлённо спросила: