ПОШЕВЕЛИВАЮТСЯ
Выставки «Бубновый валет». Диспуты. Разъяренные речи мои и Давида. Газеты стали заполняться футуризмом. Тон был не очень вежливый. Так, например, меня просто называли «сукиным сыном».
ЖЕЛТАЯ КОФТА
Костюмов у меня не было никогда. Были две блузы — гнуснейшего вида. Испытанный способ — украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок желтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке — галстук. Очевидно — увеличишь галстук, увеличится и фурор. А так как размеры галстуков ограничены, я пошел на хитрость: сделал галстуковую рубашку и рубашковый галстук.
Впечатление неотразимое.
РАЗУМЕЕТСЯ
Генералитет искусства ощерился. Князь Львов. Директор училища. Предложил прекратить критику и агитацию. Отказались.
Совет «художников» изгнал нас из училища.
ВЕСЕЛЫЙ ГОД
Ездили Россией. Вечера. Лекции. Губернаторство настораживалось. В Николаеве нам предложили не касаться ни начальства, ни Пушкина. Часто обрывались полицией на полуслове доклада. К ватаге присоединился Вася Каменский. Старейший футурист.
Для меня эти годы — формальная работа, овладение словом.
Издатели не брали нас. Капиталистический нос чуял в нас динамитчиков. У меня не покупали ни одной строчки.
Возвращаясь в Москву — чаще всего жил на бульварах.
Это время завершилось трагедией «Владимир Маяковский». Поставлена в Петербурге. Луна-Парк. Просвистели ее до дырок.
НАЧАЛО 14-го ГОДА
Чувствую мастерство. Могу овладеть темой. Вплотную. Ставлю вопрос о теме. О революционной. Думаю над «Облаком в штанах».
ВОЙНА
Принял взволнованно. Сначала только с декоративной, с шумовой стороны. Стихотворение — «Война объявлена». Рисование заказных плакатов.
АВГУСТ
Первое сражение. Вплотную встал военный ужас. Война отвратительна. Тыл еще отвратительней. Чтобы сказать о войне — надо ее видеть. Пошел записываться добровольцем. Не позволили. Нет благонадежности.
И у полковника Модля оказалась одна хорошая идея.
ЗИМА
Отвращение и ненависть к войне. «Ах, закройте, закройте глаза газет» и другие.
Интерес к искусству пропал вовсе.
МАЙ
Выиграл 65 рублей. Уехал в Финляндию. Куоккала.
КУОККАЛА
Семизнакомая система (семипольная). Установил семь обедающих знакомств. В воскресенье «ем» Чуковского, понедельник — Евреинова и т. д. В четверг было хуже — ем репинские травки. Для футуриста ростом в сажень — это не дело.
Вечера шатаюсь пляжем. Пишу «Облако».
Выкрепло сознание близкой революции.
Поехал в Мустамяки. М. Горький. Читал ему части «Облака». Расчувствовавшийся Горький обплакал мне весь жилет. Расстроил стихами. Я чуть загордился. Скоро выяснилось, что Горький рыдает на каждом поэтическом жилете.
Все же жилет храню. Могу кому-нибудь уступить для провинциального музея.
«НОВЫЙ САТИРИКОН»
65 рублей прошли легко и без боли. «В рассуждении чего б покушать» стал писать в «Новом сатириконе».
РАДОСТНЕЙШАЯ ДАТА
Июль 915-го года. Знакомлюсь с Л. Ю. и О. М Бриками.
ПРИЗЫВ
Забрили. Идти на фронт не хочу. Притворился чертежником. Ночью учусь у какого-то инженера чертить авто. С печатанием еще хуже. Солдатам запрещают. Один Брик радует. Покупает все мои стихи по 50 копеек строку. Напечатал «Флейту позвоночника» и «Облако». Облако вышло перистое. Цензура в него дула. Страниц шесть сплошных точек.
С тех пор у меня ненависть к точкам. К запятым тоже.
СОЛДАТЧИНА
Паршивейшее время. Рисую (изворачиваюсь) начальниковы портреты. В голове разворачивается «Война и мир», в сердце — «Человек».
16-й ГОД
Окончена «Война и мир». Немного позднее — «Человек». Куски печатаю в «Летописи». На военщину нагло не показываюсь.
26 ФЕВРАЛЯ, 17-й ГОД
Пошел с автомобилями к Думе. Влез в кабинет Родзянки. Осмотрел Милюкова. Молчит. Но мне почему-то кажется, что он заикается. Через час надоели. Ушел. Принял на несколько дней команду Автошколой. Гучковеет. Старое офицерье по-старому расхаживает в Думе. Для меня ясно — за этим неизбежно сейчас же социалисты. Большевики. Пишу в первые же дни революции Поэтохронику «Революция». Читаю лекции — «Большевики искусства».
АВГУСТ
Россия понемногу откеренщивается. Потеряли уважение. Ухожу из «Новой жизни». Задумываю «Мистерию-буфф».
ОКТЯБРЬ
Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось. Начинают заседать.
ЯНВАРЬ
Заехал в Москву. Выступаю. Ночью «Кафе поэтов» в Настасьинском. Революционная бабушка теперешних кафе-поэтных салончиков. Пишу киносценарии. Играю сам. Рисую для кино плакаты. Июнь. Опять Петербург.
18-й ГОД
РСФСР — не до искусства. А мне именно до него. Заходил в Пролеткульт к Кшесинской.
Отчего не в партии? Коммунисты работали на фронтах. В искусстве и просвещении — соглашатели. Меня послали б ловить рыбу в Астрахань.
25 ОКТЯБРЯ, 18-й ГОД
Окончил мистерию. Читал. Говорят много. Поставил Мейерхольд с К. Малевичем. Ревели вокруг страшно Особенно коммунистичествующая интеллигенция. Андреева чего-чего не делала. Чтоб мешать. Три раза поставили — потом расколотили. И пошли «Макбеты».
19-й ГОД
Езжу с мистерией и другими вещами моими и товарищей по заводам. Радостный прием. В Выборгском районе организуется комфут, издаем «Искусство коммуны». Академии трещат. Весной переезжаю в Москву.
Голову охватила «150 000 000». Пошел в агитацию Роста.
20-й ГОД
Кончил «Сто пятьдесят миллионов». Печатаю без фамилии. Хочу, чтоб каждый дописывал и лучшил. Этого не делали, зато фамилию знали все. Все равно. Печатаю здесь под фамилией.
Дни и ночи Роста. Наступают всяческие Деникины. Пишу и рисую. Сделал тысячи три плакатов и тысяч шесть подписей.
21-й ГОД
Пробиваясь сквозь все волокиты, ненависти, канцелярщины и тупости — ставлю второй вариант мистерии. Идет в I РСФСР — в режиссуре Мейерхольда с художниками Лавинским, Храковским, Киселевым и в цирке на немецком языке для III конгресса Коминтерна. Ставит Грановский с Альтманом и Равделем. Прошло около ста раз.
Стал писать в «Известиях».
22-й ГОД
Организую издательство МАФ. Собираю футуристов — коммуны. Приехали с Дальнего Востока Асеев, Третьяков и другие товарищи по дракам. Начал записывать разработанный третий год «Пятый интернационал». Утопия. Будет показано искусство через 500 лет.
23-й ГОД
Организуем «Леф». «Леф» — это охват большой социальной темы всеми орудиями футуризма. Этим определением, конечно, вопрос не исчерпывается, — интересующихся отсылаю к №№. Сплотились тесно: Брик, Асеев, Кушнер, Арватов, Третьяков, Родченко, Лавинский.
Написал: «Про это». По личным мотивам об общем быте. Начал обдумывать поэму «Ленин». Один из лозунгов, одно из больших завоеваний «Лефа» — деэстетизация производственных искусств, конструктивизм. Поэтическое приложение агитка и агитка хозяйственная — реклама. Несмотря на поэтическое улюлюканье, считаю «Нигде кроме как в Моссельпроме» поэзией самой высокой квалификации.
24-й ГОД
«Памятник рабочим Курска». Многочисленные лекции по СССР о «Лефе». «Юбилейное» — Пушкину. И стихи этого типа — цикл. Путешествия: Тифлис, Ялта — Севастополь. «Тамара и Демон» и т. д. Закончил поэму «Ленин». Читал во многих рабочих собраниях. Я очень боялся этой поэмы, так как легко было снизиться до простого политического пересказа. Отношение рабочей аудитории обрадовало и утвердило в уверенности нужности поэмы. Много езжу за границу. Европейская техника, индустриализм, всякая попытка соединить их с еще непролазной бывшей Россией — всегдашняя идея футуриста-лефовца.
Несмотря на неутешительные тиражные данные о журнале, «Леф» ширится в работе.
Мы знаем эти «данные» — просто частая канцелярская незаинтересованность в отдельных журналах большого и хладнокровного механизма Гиза.
Мы знаем эти «данные» — просто частая канцелярская незаинтересованность в отдельных журналах большого и хладнокровного механизма Гиза.
25-й ГОД
Написал агитпоэму «Летающий пролетарий» и сборник агитстихов «Сам пройдись по небесам».
Еду вокруг земли. Начало этой поездки — последняя поэма (из отдельных стихов) на тему «Париж». Хочу и перейду со стиха на прозу. В этот год должен закончить первый роман.
«Вокруг» не вышло. Во-первых, обокрали в Париже, во-вторых, после полугода езды пулей бросился в СССР. Даже в Сан-Франциско (звали с лекцией) не поехал. Изъездил Мексику, С.-А. С. Ш. и куски Франции и Испании. Результат — книги: публицистика-проза — «Мое открытие Америки» и стихи — «Испания», «Атлантический океан», «Гаванна», «Мексика», «Америка».
Роман дописал в уме, а на бумагу не перевел, потому что: пока дописывалось, проникался ненавистью к выдуманному и стал от себя требовать, чтобы на фамилии, чтоб на факте. Впрочем, это и на 26-й — 27-й годы.
1926-й ГОД
В работе сознательно перевожу себя на газетчика. Фельетон, лозунг. Поэты улюлюкают — однако сами газетничать не могут, а больше печатаются в безответственных приложениях. А мне на их лирический вздор смешно смотреть, настолько этим заниматься легко и никому кроме супруги не интересно.
Пишу в «Известиях», «Труде», «Рабочей Москве», «Заре Востока», «Бакинском рабочем» и других.
Вторая работа — продолжаю прерванную традицию трубадуров и менестрелей. Езжу по городам и читаю. Новочеркасск, Винница, Харьков, Париж, Ростов, Тифлис, Берлин, Казань, Свердловск, Тула, Прага, Ленинград, Москва, Воронеж, Ялта, Евпатория, Вятка, Уфа и т. д., и т. д., и т. д.
1927-й ГОД
Восстанавливаю (была проба «сократить») «Леф», уже «Новый». Основная позиция: против выдумки, эстетизации и психоложества искусством — за агит, за квалифицированную публицистику и хронику. Основная работа в «Комсомольской правде», и сверхурочно работаю «Хорошо».
«Хорошо» считаю программной вещью, вроде «Облака в штанах» для того времени. Ограничение отвлеченных поэтических приемов (гиперболы, виньеточного самоценного образа) и изобретение приемов для обработки хроникального и агитационного материала.
Иронический пафос в описании мелочей, но могущих быть и верным шагом в будущее («сыры не засижены — лампы сияют, цены снижены»), введение, для перебивки планов, фактов различного исторического калибра, законных только в порядке личных ассоциаций («Разговор с Блоком», «Мне рассказывал тихий еврей, Павел Ильич Лавут»).
Буду разрабатывать намеченное.
Еще: написаны — сценарии и детские книги.
Еще продолжал менестрелить. Собрал около 20 000 записок, думаю о книге «Универсальный ответ» (записочникам). Я знаю, о чем думает читающая масса.
1928-й ГОД
Пишу поэму «Плохо». Пьесу и мою литературную биографию. Многие говорили: «Ваша автобиография не очень серьезна» Правильно. Я еще не заакадемичился и не привык нянчиться со своей персоной, да и дело мое меня интересует, только если это весело. Подъем и опадание многих литератур, символисты, реалисты и т. д., наша борьба с ними — все это, шедшее на моих глазах: это часть нашей весьма серьезной истории. Это требует, чтобы об нем написать. И напишу.
ПРИМЕЧАНИЯ
Краткий автобиографический очерк «Я сам» был написан в 1922 году и опубликован без названия в журн. «Новая русская книга» (Берлин, изд-во И. П. Ладыжникова, 1922, сентябрь, № 9) в разделе «Писатели о себе».
В том же году очерк был напечатан в газ. «Дальневосточный телеграф» (Чита, 1922, 7 ноября), в сокращенном варианте, по корректурному оттиску готовящегося к печати двухтомника «Владимир Маяковский. 13 лет работы» (М., изд-во «Вхутемас», 1922, том 1).
В 1923 году очерк «Я сам» вошел в сборник «255 страниц Маяковского» (М.-П., Госиздат, 1923, кн. 1).
Поэт придавал очерку «Я сам» большое значение, им он открывал «13 лет работы» и «255 страниц Маяковского», им открывал и первый том своего Собрания сочинений, доведя изложение фактов и событий до 1928 года.
Необходимо учитывать, что «Я сам» — не автобиография в обычном понимании этого слова. Это — произведение художественно-публицистического жанра, насыщенное в ряде случаев острой полемикой.
В главе «1928-й год» В. В. Маяковский делился с читателями своими литературными планами и высказывал свое отношение к «автобиографии»: «Пишу поэму «Плохо». Пьесу и мою литературную биографию. Многие говорили: «Ваша автобиография не очень серьезна». Правильно. Я еще не заакадемичился и не привык нянчиться со своей персоной, да и дело мое меня интересует, только если это весело. Подъем и опадание многих литератур, символисты, реалисты и т. д., наша борьба с ними — все это, шедшее на моих глазах: это часть нашей весьма серьезной истории. Это требует, чтобы об нем написать. И напишу».
Отказавшись следовать при создании «Я сам» бесстрастной объективности историка академического толка, описательской и скрупулезной точности в мелочах, поэт «свободно» плавает «по своей хронологии», излагает факты и события из своей жизни в характерном для него полушутливом тоне. Облик автора, которого интересует написание собственной автобиографии лишь в том случае, «если это весело», предстает перед читателем в полном ощущении душевной силы, во всей мощи его личности.
Вместе с тем Маяковский предельно точен в изложении исторических фактов, серьезен, когда пишет о значительных общественных событиях своего времени.
Для ясного понимания «Я сам» следует учитывать историческую обстановку 20-х годов, когда создавалось это произведение, сложные перипетии политической и литературно-групповой борьбы.
В Государственном музее В. В. Маяковского (ГММ) хранятся отдельные страницы «Я сам» из вышедшего сборника «255 страниц Маяковского» с авторской правкой («боковая редакция»), которой, по-видимому, Маяковский не счел нужным воспользоваться в Собрании сочинений, поэтому эта правка в настоящем издании не учитывается.
ТЕМА. — Предпосланная всему очерку глава «Тема» раскрывает точку зрения Маяковского на всю его литературную деятельность: «Я — поэт. Этим и интересен». Следовательно, Маяковский прежде всего настраивает читателя на основное дело своей жизни — поэтическую деятельность. Любая тема — важна для поэта, она имеет право на жизнь, если «отстоялась словом» о времени и о себе: «Люблю ли я, или я азартный, о красотах кавказской природы также — только если это отстоялось словом».
Заслуживают внимания воспоминания (1938 г.) В. Н. Боцановского о литературной и общественной работе В В. Маяковского в 1917–1918 гг. (ГММ). Он утверждает, что первую автобиографию поэт написал в 1918 году, по его просьбе. По словам В. Н. Боцановского, еще в конце 30-х годов он предпринял не увенчавшуюся успехом попытку разыскать эту автобиографию Маяковского в архивах, но документ до сих пор не найден.
По свидетельству В. Н. Боцановского, в первой автобиографии поэта не содержалось фактов, которые не были бы отражены в «Я сам».
ПАМЯТЬ. — В воспоминаниях людей, близко знавших В. Маяковского, всегда отмечается необыкновенная память поэта. «У Володи была замечательная память, и раньше, чем он научился читать, он уже знал много стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова и др.» (О. В. Маяковская. — ГММ).
Поэт Василий Каменский, вспоминая юношеские годы В. Маяковского, писал о нем: «Он много читал и, обладая феноменальной памятью, мог цитировать наизусть громадные куски прочитанного». По мнению В. Каменского, прекрасная память Маяковского не знала «себе равных». «В любой момент и где угодно (в трамвае, на улице, за обедом, в гостях, дома, в муфах, на лестнице) он читал стихи разных поэтов» («Юность Маяковского», Тифлис, изд. «Заккнига», 1931. стр. 29–30).
ГЛАВНОЕ. Родился 7 июля 1894 года (или 93 — мнения мамы и послужного списка отца расходятся…). — В докладной в адрес Управления государственными имуществами Кутаисской губернии, датированной 2 декабря 1894 года, отец поэта писал: «Честь имею покорнейше просить распоряжения Управления о внесении в мой формулярный список… сына Владимира, родившегося 7 июля 1893 г.» (Центр, госархив г. Кутаиси.). Однако в послужном, или «Формулярном списке о службе лесничего Багдадского II-го разряда лесничества Кутаисской губернии Владимира Константнновича Маяковского» (отца поэта), составленном 4 апреля 1896 года Управлением государственными имуществами Кутаисской губернии, ошибочно указана дата рождения сына — 7 июля 1894 года. Очевидно, ошибка в дате рождения поэта в послужном списке была обнаружена при получении копии с документа, которая была необходима для определения Маяковского в гимназию. В 1902 году отец В. Маяковского обратился в Грузинско-Имеретинскую синодальную контору с просьбой выдать ему свидетельство о рождении сына. В полученном свидетельстве за № 3204 от 14 марта 1902 года было указано, что в метрической книге Саконадзевской георгиевской церкви за 1893 год записано: «родился седьмого… июля Владимир: родители его: дворянин Владимир Константинович Маяковский и законная жена его Александра Алексеевна…, восприемниками были: надворный советник Николай Ильич Савельев и девица Анна Константиновна Маяковская» (ГММ).