2. Старший лейтенант Александр Воронцов, командир взвода, спецназ ГРУ
Вопрос о том, дошел или не дошел рядовой Одинцов до перевала, для нас оставался открытым, и надеяться на последствия этого можно было бы только в том случае, если бы он дошел. Мы вышли из зоны пламени и дыма и дальше отошли, вообще зону освещения покинув на случай непредвиденного обстрела непредвиденным противником. Конечно, здесь не осталось уже такого противника, и все мы это понимали. Но правила есть правила, и выполнять эти правила обязательно всегда, чтобы никогда не расслабляться. Иначе наступит критический момент, и ты сможешь позволить себе расслабление тогда, когда оно недопустимо, и это приведет к беде.
На груде камней сели, чтобы дыхание перевести и дым из легких выгнать. Как-то никто не заметил, что, несмотря на сильное потоотделение, одежда на нас уже высохла, и теперь хрустела и изобиловала солевыми разводами. В том жару, из которого мы вышли, это не мудрено.
Сидели на камнях, молчали, потому как понимали, что незаконченное дело всегда считается делом проваленным. Мы не закончили разгром банды Геримхана, значит, нам следует ждать следующего удара и принимать этот удар. Численное преимущество у Геримхана, по всей видимости, все еще сохранится. А если считать и джамааты в нижнем ущелье, то это численное преимущество становится значительным. Но за нижнее ущелье я как-то был спокоен. Если там такая хорошая, почти непробиваемая позиция, как говорил священник со слов лейтенанта Соболенко, то мои мальчишки бандитов не пропустят. Да и не слышно там никакой стрельбы. Похоже на то, что бандиты застряли после первых потерь и не рвутся понести потери новые. Их можно понять… Не хотят идти на смерть и ждут, когда Геримхан с более удобной позиции нас атакует и им дорогу тоже расчистит.
Отдыхали мы около получаса. Недалекое пламя, перекрывшее ущелье, сюрпризов не преподнесло и, прикинул я, по крайней мере, еще часа три-четыре не преподнесет, потому что пройти там никто не сможет. Значит, можно в лагерь вернуться и там с мыслями собраться. Оборону следует продумать. Знать бы, что дошел до перевала Одинцов, тогда можно было бы вообще в глухую защиту уйти и ждать подмоги. Хотя уходить в глухую защиту тоже можно только так, чтобы ущелье по-прежнему держать, как перекрытое «великой китайской стеной», непроходимым. Теперь Геримхану не следует уже думать о прорыве через перевал. Его задача в нынешней обстановке может быть только одна — прорваться в места, где банда может рассеяться сначала по лесам, а потом уже разбредется по селам с тем, чтобы где-то в сельских подвалах осесть по одному или попарно на зимовку. Другого им не дано. А наша задача простая — максимально уменьшить число бандитов и не выпустить тех, кто останется.
— Двигаем в лагерь… — приказал я. — На тропе осторожнее, чтобы ноги не переломать.
Мы шли не торопясь. И не только потому, что темная тропа была опасна. Просто после колоссального напряжения наступило расслабление, и делать в такой момент ничего не хочется. Опасное состояние, если враг вдруг появится, потому что каждому требуется время, чтобы вернуть себя в боевое функционирование. Но не зарядку же заставлять парней делать. И потому, чтобы не расслаблялись совсем, я опять разделил свою группу: сам с половиной бойцов пошел по тропе, а младшего сержанта Отраднова отправил по дну ущелья до места, где наши держат оборону.
— Сначала посмотри, как там базовый лагерь снизу просматривается. Я этот лагерь сам еще в глаза не видел и не знаю, можно ли там оборону держать. Видно ли его? Впрочем, боевики должны знать, где он располагается. Они с вертолета его рассмотрели. Потом проходите дальше. Там осторожнее. Наша позиция на самом повороте, но, понятно, не вплотную к нему. Посмотреть, видно ли снизу наших, видно ли противника. Ждешь там меня. Не подходишь… Понял?
— Так точно, товарищ старший лейтенант.
— Тогда — вперед!..
Когда задача поставлена, даже такая простая задача — посмотреть — заставляет человека быть собраннее. Следовательно, боеготовность сохраняется. Конечно, мне бы самому пройти понизу и все посмотреть, но мне необходимо было посмотреть помимо этого еще и сам лагерь на предмет пригодности к «глухой защите», проверить брустверы, выставленные капитаном Павловским. Я так и не понял еще толком, что он собой представляет как офицер и можно ли на него положиться. А положиться хотелось бы.
И хотя шли мы медленно, до лагеря дошли быстро. К моему удивлению, там не оказалось ни самого капитана Павловского, ни его беременной жены. Два бруствера перекрывали тропу. Сделаны были правильно и выглядели надежными. Капитан, оказывается, делал их не сам, а вместе с моими ранеными мальчишками, которые за этими брустверами заняли позицию и встретили меня естественным окриком:
— Стой, кто идет?
Я отозвался и осмотрел место. Вообще лагерь был в хорошем месте. Единственное неудобство состояло в том, что глубину лагеря, место, где лежали раненые, убитые и выгруженные из вертолета вещи, можно было бы обстреливать с тропы из «подствольников». Но в целом работой Павловского я остался доволен.
— Капитана куда зарыли?
— Ушел на нижнюю позицию.
— А его дура?
— За ним закостыляла…
— Зачем?
— Покомандовать…
Значит, следовало торопиться туда, пока она там не начала командовать капитально и дел не натворила. Но только мы двинулись по тропе, как со стороны нижнего заслона раздались один за другим взрывы шести гранат. Судя по звуку, взрывались «Ф-1». Мне эти звуки удовольствия не доставили, потому что у моих мальчишек столько гранат набраться не должно было бы. Оставалось надеяться, что они бросали трофейные гранаты, но было опасение, что бросали в них…
Ближе к месту я поднял винтовку и, не передергивая затвор, включил тепловизор, чтобы просмотреть ситуацию издали. Бруствер мне, к сожалению, видно не было, невозможно было рассмотреть и костер, что освещал часть склона — даже непонятно было, кто этот костер разжег и кто обеспечил себе видимость, но человека на тропе, идущего в лагерь, я нашел даже сквозь густые кусты. Судя по фигуре, это была Ксения Павловская. Наверное, уже накомандовалось или же ее просто мягко попросили принять командование над ранеными в лагере. Мы поторопились ей навстречу, но перед этим я все же просмотрел сквозь прицел и дно долины. Группу младшего сержанта Отраднова нашел сразу. Тепловизор все-таки великая вещь…
Нижняя группа шла неторопливо, но нас все-таки обогнала. Им идти было понизу легче, чем нам по тропе, и потому парни двигались быстрее нас и вскоре должны были уже выйти под нижний лагерь. Естественно, на освещенный участок Отраднов не полезет, чтобы не подставиться под выстрел. Значит, шагов через сорок вообще остановится и будет ждать там моей команды. Следовательно, и мне стоит спешить. Но задержка на пути неизбежна, хотя долго разговаривать с женой капитана я не собирался. Тем более она должна быть оскорблена моим поведением при спуске ее из вертолета. Значит, и со мной разговаривать не будет рваться. Это уже легче. Тем не менее я сам спросил, когда мы встретились на тропе:
— Как там обстановка?
— Сами смотрите… — сутулая, на высушенный стручок перца похожая женщина к беседе была, к счастью, не расположена.
Мы поспешили «смотреть»…
* * *— Капитан у нас крещение принял… — радостно, даже с каким-то непонятным мне возбуждением, встретил меня отец Валентин.
Сам капитан не спешил докладывать обстановку младшему по званию, а лейтенант опять не знал, как ему вести себя между двумя старшими, нежели он, офицерами. То ли командиру операции докладывать, то есть мне, то ли оставить возможность доклада своему командиру — капитану Павловскому. Я понимал положение лейтенанта и на уставные мелочи и несоответствия внимание мог и не обратить. Но священник ни на звания, ни на командование не претендовал, и потому чувствовал себя вольно. Как-то даже непривычно вольно для священника и чуть-чуть суетливо, словно он тому же капитану много задолжал.
— Он же был категоричный, как этот камень, атеист… — усмехнулся я и сел на камень, о котором говорил.
– «Первый мир был потоплен водой, а второй для огня бережется…»[16] — какой-то цитатой ответил священник. — Капитан у нас прошел крещение огнем. Боевое крещение то есть… И трофей весьма памятный и, наверное, ценный добыл… Вон там, ногами перебирает…
Я только сейчас заметил в самом темном месте позиции какое-то движение.
— Кто там? — спросил я.
— Тот человек, которого ты подстрелил в вертолете, — сказал наконец-то свое слово и капитан. — Человек со шрамом… Так его теперь будут звать… Но у нас в руках он, к счастью, с документами оказался, и мы можем звать его по имени. Некто Ширвани Бексолтанов, специалист по ограблению православных храмов. Прилетел за иконами, которые наш Святой вез…
— Отец Валентин, — поправил я.
— Святой Валентин, — настаивал Павловский. — Авторитетный кидала, имеющий за плечами три срока. Правда, небольших, тем не менее… Уголовное погоняло — Святой.
Я поднял в изумлении брови и посмотрел на отца Валентина, требуя взглядом разъяснения ситуации.
— Господь не допустил моего маскарада, — развел руками Святой, признавая обвинения в свой адрес. — Признаю и каюсь и надеюсь быть вам полезным и дальше, как был полезным до этого.
Он явно просил этими словами признать, что вел себя достойно и не был нам обузой.
— Как выяснилось? — спросил я Павловского.
— Вон тот сообщил… — кивнул капитан на связанного пленника.
— Он предложил мне потихоньку освободить его и дать уйти в обмен на молчание, — добавил Святой. — Мне показалось это слишком большим грехом на мою и без того грешную голову. Тогда он попросту сдал меня капитану, а капитан забрал у меня автомат…
— Зачем? — не понял я.
— Святой, можно сказать, арестован.
— Он наш, он среди нас, он отказался предать нас, а его за это арестовывают? — мне такое положение вещей не понравилось. — Ты что, кэп, принципиальным ментом стал?
Павловскому, кажется, самому такое положение не сильно нравилось.
— Ты здесь командуешь, тебе решать.
Он поднял с земли автомат и через руки лейтенанта Соболенко и ефрейтора Братишкина передал мне, а я, в свою очередь, отдал его Святому. И тут только заметил в руке капитана трубку.
— Здесь что, связь есть? — спросил я.
— Это трофей. Спутниковая. Есть связь. Я уже доложил ситуацию и координаты в погранотряд. Не понял только, что там происходит. Что-то мне невнятное ответили и рекомендовали ждать…
— Дай я позвоню, — потребовал я.
Трубка тем же путем, что и автомат, дошла до меня. Пока она была в пути, я успел спросить, что здесь взрывалось. Капитан объяснил. Довольно скромно и сухо, несколькими словами, но я в этой сухости увидел ситуацию. Павловский действовал хладнокровно и правильно.
Я принял трубку.
— А этого как захватили? — кивнул я на пленника.
Капитан и это рассказал коротко, без хвастовства, и даже принижая свою роль.
— Удивляешь ты, кэп, меня… А говоришь, что не воевал… Тебе прямая дорога после этих событий — в спецназ погранвойск. Многому их научить сможешь…
Он, кажется, комплимента ждал и не сумел скрыть довольную улыбку.
Я набрал номер мобильника комбата. Тот ответил на ночной звонок не сразу. Спал, должно быть, или не сразу решился на разговор с незнакомым абонентом. А может быть, и то и другое. Но все же ответил после долгого моего ожидания, и ответил недовольно.
— Слушаю…
— Здравия желаю, товарищ подполковник…
— Саня! — обрадовался комбат. — Докладывай.
Я доложил обстановку.
— Да, Одинцов дошел до роты, дважды вступая по дороге в бой. Рота выступила к вам. Были некоторые осложнения, но Полуэктов выступил… А осложнения остались… У меня… Что вы там натворили такого? Чем вы ФСБ помешали?
— Я не в курсе, товарищ подполковник, чем мы им помешали. Ими здесь не пахло… А что произошло? Может, объясните, чтобы я в курсе был.
— Придется объяснить, хотя не хочется. Именно, чтобы ты в курсе был. Короче говоря, приходит приказ из Москвы выполнять указания генерала ФСБ Рахманина и согласовывать с ним все свои действия. Словно бы переподчинение произошло. Тут и сам Рахманин прилетает. Такой дядька с гипнотическим взглядом. Спрашивает, что тут у нас с твоим взводом. А мы не в курсе. Мы только знали, что вертолет со связи пропал, утром обещали начать поиски с воздуха, и я готовил несколько групп для десантирования, чтобы наземный поиск начали… Потом генерал сам на карте показал, где вы. И категорично запретил выступать вам на помощь, потому что вы своими действиями срываете важнейшую операцию антитеррористического центра. Я сначала растерялся, скажу честно. А тут капитан Полуэктов позвонил и доложил, что от тебя гонец пришел, контрактник этот, Одинцов. И Полуэктов собирается выступить к тебе в помощь. Генерал и ему запретил. Я, честно скажу, при генерале промолчал, грешен… А как он уехал, сразу с Полуэктовым связался и приказал выступать. Что мне терять, все равно на пенсию пора. А капитан и без меня уже выступил. Вот только что снова был генерал, ему уже доложили, что произошло. Должно быть, пограничники, я с ними беседовал. Генерал тут у нас молнии глазами пускал, обещал под трибунал меня отдать, на что я возразил, что жизнями своих солдат и офицеров не торгую, даже если мне взамен предлагают какую-то большущую цену. Только что ушел… Уже под аккомпанемент твоих звонков…
Подполковник, как я понял, слегка любовался своими действиями. Но я оценил их. Не каждый решился бы так поступить.
— Спасибо, товарищ подполковник.
— Нормально, Саня. Жди, значит, Полуэктова. Уже давно выступил. Вот-вот у тебя будет. Сообщай мне, как дела. С капитаном у меня связи нет. Он рацию на перевале оставил. И один взвод там. Через границу банда эмира Зияудди Бексолтанова перешла. Несколько человек во главе с самим эмиром убиты пограничниками, остальные проскочили. Движутся в сторону перевала. Надо держать и там накрыть. Приказа пропустить их не было.
— Понял. Мы пока здесь работаем. Буду докладывать.
Я трубку не Павловскому отдал, а себе в карман разгрузки под его вопросительным взглядом сунул. Объяснить, однако, пришлось.
— К нам выступило подкрепление с перевала. Комбат просит докладывать обстановку. А обстановка сложная… ФСБ, похоже, желает нашей гибели…
— Как так? — не понял капитан.
— Просто. Нашей роте категорически запретили выступать нам в помощь, чтобы мы не сорвали какую-то операцию антитеррористического центра. Комбат приказал все же выступить. Не знаем, что там происходит. Может, это связано с другой бандой. Прорвалась через границу и идет на перевал. Кстати, как, говоришь, зовут твоего пленника?
— Ширвани Бексолтанов…
— С той стороны шла банда Зияудди Бексолтанова… Сам эмир при переходе убит пограничниками. Не родственник? Не встречу они готовили?
— Сейчас спросим… — Павловский поднялся и пошел к своему пленнику. Разговор нам слышен не был, но вернулся капитан быстро.
— Родственник. Родной брат. Он назвал брата женой Геримхана и говорит, что тот шел на выручку Геримхану. Совсем, надо сказать, не опечалился гибелью. Высказал к нам просьбу дать ему возможность пристрелить самого Геримхана…
— Понял, — констатировал я. — Но сидеть так долго мы тоже не будем. Что там за поворотом? Сложно прорваться?
— Бруствер выложили. После моих гранат не думаю, чтобы снова за него залегли. Там дальше, кажется, еще один бруствер есть. Там, думаю, нас ждут…
— Кэп… Ты место знаешь. Оставляю своих парней тебе. Если идти в атаку, сначала подави встречный огонь пулеметом, потом — вперед. Я с винтовкой на противоположный склон проберусь, пока темнота позволяет. С противоположного склона можно за поворот заглянуть. У меня внизу тоже пулеметчик. Его выставлю. Будет вашу атаку прикрывать.
— Годится, — согласился Павловский.
* * *Я быстро спустился к группе младшего сержанта Отраднова. Группу отправил наверх под командование Павловского, с собой взял только пулеметчика, выбрал место вместе с ним, пользуясь тепловизором, чтобы определить сектор обстрела для пулемета, потому что в темноте самостоятельно подобрать себе позицию пулеметчик не смог бы. А сам я полез выше. Правда, теперь у меня не было такой острой необходимости забираться слишком высоко и висеть на корнях куста, подобно горной обезьяне. Мне необходимо было подняться только на пять метров выше уровня тропы противоположного склона. Там я пристроился у корня дерева, чтобы было о что опереться. И включил тепловизор.
Поворот охраняло только три человека за вторым, как и предполагал Павловский, бруствером. Остальные, в большинстве, спали, положив оружие под голову, и только четыре человека сидели в стороне и оживленно что-то обсуждали.
Дальнобойные винтовки, к сожалению, не снабжаются таким же мощным, как сам ствол, глушителем. Это по той простой причине, что стреляют из них, как правило, с дистанции, с которой выстрел не услышишь. И не учитывается то, что стрелять иногда приходится в ущелье, которое выстрел может унести далеко-далеко. Правда, есть, я слышал, и такие винтовки с глушителем, но мне такая в руки не попала…[17]
Я выбрал себе цели — уж слишком заманчиво смотрелись в качестве мишени люди, оживленно беседовавшие в стороне от других, и мне почему-то показалось, что это командиры бандитов, эмиры. Долго прицеливаться я не стал. Просто перевел для тренировки ствол с одного на другого и в последнего уже выстрелил. Отдача помешала мне сделать следующий выстрел сразу. Вернув прицел на место, я убедился, что пулю напрасно не истратил и что трое оставшихся в живых не убежали в поисках укрытия, а залегли здесь же, и мне с более высокой позиции их было видно хорошо. Еще три выстрела последовали с коротким интервалом на возвращение прицела в зону обстрела. Наверное, я обезглавил только что проснувшиеся джамааты…