— Лорд крови говорит, что законы здесь устанавливает он.
Орландо вырвался из хватки Дантио.
Стралг протянул руки, и Орландо, который никогда никого не слушался, помчался к нему, покачиваясь на своих толстеньких ножках. Верист поднял малыша высоко над головой, и Орландо громко рассмеялся, оказавшись над целым миром.
Ледяной демон подошел к ограде.
— Лорд крови спрашивает: хотите ли вы посмотреть, что находится внутри головы вашего сына, милорд? — Голос Фиореллы прозвучал пронзительно и резко. — Он не шутит! Он убьет ребенка.
— Тогда пусть забирает сыновей! — выкрикнул папа. — Пусть забирает мальчиков, но моя дочь еще грудной ребенок. Священный Демерн писал…
Громадное чудище зарычало, не дожидаясь перевода.
— Лорд крови говорит, что возьмет и корову, чтобы она кормила теленка. Ты должен отдать всех — или смотреть, как они умирают, а потом он выколет тебе глаза.
Бенард хныкал и вскрикивал от ужаса. Мама опустилась на колени и обняла его, в ту же секунду заплакала Фабия. Холодные капли пота побежали по спине Дантио. Ужасный, жуткий демон!
Папа рухнул на колени.
— Умоляю, пусть пощадит мать и ребенка! Неужели законы ничего для него не значат? Неужели у него нет сострадания?
— Он не знает сострадания и жалости. И никогда не знал. Ты должен принять решение.
Время остановилось. Дантио вдруг понял, что не дышит, и сделал глубокий вдох.
— Я чувствую исходящую от него алчность, милорд, и сожаление, — предупредила Фиорелла. — Он сокрушается, что пообещал не грабить такой большой и богатый город. Ему нельзя доверять, а его намерения по поводу вашей жены не назовешь честными.
— Что случится с нами, не имеет значения, Пьеро, — сказала мама. — Вспомни, что ты говорил Дантио о храбрости. Нельзя давать этому чудовищу повод разграбить Селебру!
— Я отдам детей.
Вигелианская прорицательница все перевела.
Демон усмехнулся и опустил Орландо на землю. Малыш решил, что вигелиане ему все-таки не нравятся, и подбежал к остальным детям, окружившим маму, желая получить свою долю внимания.
Значит, Дантио будет не один! С ним пойдут мама и все остальные. Его окатила волна счастья, и он возненавидел себя за это. Какой же он мерзкий червяк, если радуется тому, что семья разделит его несчастье! И все-таки он будет не один.
Мальчик бросился на помощь матери и подхватил Орландо на руки.
— Мы поедем кататься на колеснице — правда, будет весело? — Он взял Бенарда за руку. — Идем, Бена! Попрощайся с папой. Нам придется поехать с этим злым человеком. Но ты не бойся. Мама тоже будет с нами, и я помогу ей за вами присматривать.
ЧАСТЬ I ВЕСНА
ГЛАВА 1
Бенард Селебр вовсе не искал приключений, когда услышал крик женщины.
Резко развернувшись, Бенард поспешил назад по переулку. Нильс, который, спотыкаясь, шел рядом, не сразу понял, что остался один. Он бросился назад и схватил обеими руками мощную руку друга.
— Нет, не нужно! Никаких неприятностей, Бенард. Бенард, они воины! И их трое! Тебя разорвут на части.
Поскольку Нильс был не только слабее Бенарда, но и куда пьянее, тот против воли потащил его по переулку. На закате солнца они с друзьями пошли праздновать помолвку Нильса с дочерью главной кухарки дворца и немало преуспели в этом занятии. Бенард охрип от громких песен, а мир вокруг купался в хмельном веселье — пока не прозвучал женский крик.
Несмотря на приближение рассвета и мрачные тени, заполнявшие переулок, воздух оставался сырым и теплым, как в парильне; птицы охотились на насекомых, сверчки выводили рулады в кустах. Красные сполохи только-только появились на востоке, город спал, но Бенарду хватило света, чтобы понять: громогласные верзилы у дверей таверны, мимо которых он только что прошел, — воины. Он не заметил, что с ними женщина. И закричала она лишь теперь.
— Бенард! — взмолился Нильс. — Они веристы. Посвященные. И они вооружены, Бенард. Тебяраздавят!
В том, что говорил плотник, была доля истины. Миролюбивому художнику не след ссориться с жестокими веристами. Бенард не любил ввязываться в драки, хотя и обладал поразительной способностью находить неприятности на свою голову. Три воина? Даже в его нынешнем, затуманенном винными парами состоянии, когда он с трудом находил собственные пальцы, не говоря уже о том, чтобы считать на них, он понял: противников многовато.
А потом снова раздался крик и громкий мужской смех. Бенард пошел быстрее.
Цепляясь за него, точно плющ, обвивающий ствол дерева, Нильс завопил пронзительным голосом:
— Бенард! В это время по улицам ходят только женщины определенного сорта. Она знает, что делает. Ты в любом случае не сможешь ей помочь.
Бенард неохотно признал, что друг прав. Ему и в самом деле лучше вернуться в свой сарай и лечь спать. К несчастью, он принял это решение в ту секунду, когда добрался до угла и увидел ее. Он никогда не мог пройти мимо красоты, а эта девушка была очень хороша собой. Ослепительно красивая, такая, что дух захватывало, потрясающая — молодая и стройная, она отбивалась от огромного верзилы, раза в два больше нее, который крепко прижимал ее к себе. Он засунул руку в платье девушки и схватил ее за грудь. Его дружки такого же внушительного вида стояли рядом и веселились.
Их соломенного цвета волосы и бороды были коротко подстрижены, чтобы не ухватился враг. На шее медные ошейники веристов, торс и плечи обернуты куском ткани, руки голые.
Разноцветные полосы на так называемых «накидках» указывали на чины и того, кому они служат. Бенард узнал только малиновые полосы сатрапа Хорольда Храгсона, правившего городом и гарнизоном — официально вместо его брата, Стралга, а на деле вместо его сестры Салтайи Храгсдор.
— Убери от нее свои поганые руки!
Нильс исчез с горизонта, точно упавшая с неба звезда.
Хотя воины и прилично выпили, они мгновенно окружили Бенарда, который в ужасе сообразил, что громила, схвативший девушку, — Катрат Хорольдсон. Хуже и быть не могло. На прошлой шестидневке весь Косорд праздновал совершеннолетие и посвящение сына сатрапа, ведь любого, не пожелавшего веселиться, ждала немилость Хорольда. Очевидно, Катрат и его дружки еще отмечали радостное событие. Впрочем, они были опасны в любом состоянии, трезвые или хмельные.
С тех самых пор, как Бенард появился в Косорде пятнадцать лет назад, Катрат стал для него настоящим наказанием. Он был на несколько лет младше Бенарда, но его защищали высокое происхождение и компания ярых последователей, твердо решивших сделать жизнь презренного заложника-флоренгианина невыносимой. Только поселившись в доме мастера Одока, Бенард избавился от обидчика — да и то относительно. Катрат и его дружки знали, что заложник обязан являться во дворец по меньшей мере раз в день, и частенько его там поджидали.
Катрата посвятили в культ Веру в исключительно юном возрасте, потому что его отец был сатрап, а дядя — лорд крови Стралг. Теперь он мог доставить Бенарду куда больше неприятностей. Его накидка была из более дорогой ткани, чем у его спутников; заплечные ремни, на которых висели ножны, украшали фаянсовые пластины, на ногах красовались кожаные ботинки до лодыжек вместо полагающихся сандалий. Он крепко держал девушку одной рукой, не обращая внимания на ее попытки вырваться. И был не настолько пьян, чтобы не узнать любимую жертву.
— Что ты сказал, флоренгианское дерьмо?
Бенард быстро, хотя и запоздало, протрезвел. Теперь его могла спасти только богиня. Но что могла леди искусства сделать против бога войны? Он мельком взглянул на девушку и поспешно затянул главную молитву — молча, разумеется, поскольку обращение к богам было частью таинства: «…могущественная Ее величество и в бесконечности царства Ее благословения… Она — звезда на горизонте и прямой путь средь бури…»
— Я сказал, это моя подруга, — заявил он вслух. — С тобой все в порядке, Хильда?
Он не имел ни малейшего понятия о том, как ее зовут — просто назвал прелестное имя для прелестной девушки. В предрассветном сиянии все вокруг горело красным, но уж он-то должен был разглядеть ее алое платье! Выходит, Нильс прав: ему предстоит умереть ради спасения шлюхи от разгулявшегося клиента. Впрочем, ее красота может вызвать жалость у Анзиэль, даже если богиня не оценит его собственные достоинства. Он поспешно произнес следующие слова молитвы: «…повесь на небе радугу и придай форму ветру… Она слышит его мольбу и открывает очи, подобно ястребу, парящему в утреннем небе…»
— Нет, — сказал Катрат, — с ней не все в порядке. И очень скоро будет хуже. А тебе намного хуже. Она не твоя подруга, и, когда я с тобой закончу, ты о девушках вообще забудешь.
— Нет, — сказал Катрат, — с ней не все в порядке. И очень скоро будет хуже. А тебе намного хуже. Она не твоя подруга, и, когда я с тобой закончу, ты о девушках вообще забудешь.
— А он и так не знает, что с ними делать, — заявил один из дружков Катрата, и все дружно загоготали.
«Открой дверь, которую создал Твой слуга, глазами змеи, опереньем зимородка…»
— На колени, селебрианский слизняк!
Катрат был на голову выше Бенарда, однако не шире в плечах. Его волосы и пушок на подбородке, заменявший бороду, горели огненным цветом; в детстве, до того, как его нос и уши пострадали в бесконечных драках, он был красивым ребенком.
— Беги, парень! — крикнула девушка. — Ты мне не поможешь!
Бежать от веристов не имело смысла. Священная Анзиэль всегда одаривала Бенарда своей благосклонностью; поможет ли она сейчас? Имеет ли он право обращаться к Ней в таком положении, да еще после пьянки? Если не имеет, его превратят в отбивную. Сосредоточившись, Бенард составил в уме обращение к своей богине.
— Говорю же, это моя подруга, — громко заявил он. — Решил со мной сразиться?
— Чего?
Громилы разразились громким злобным гоготом. Они привалились к стене и колотили друга по плечам, от их смеха мгновенно умолкли даже сверчки; однако они не сводили глаз со своего пленника, а Катрат не выпустил девушку. Разумеется, все знали, что Герой скорее умрет, чем потерпит поражение, поэтому честность считалась святотатством. Бенард бросил вызов всем троим, и должен был драться с каждым по очереди или со всеми одновременно — как они пожелают.
— Бейся со мной за нее.
Погрузив часть своего сознания в спокойное молчание и наполнив его нужными образами, Бенард послал богине безмолвную молитву: висящие ремни, колыхающиеся на ветру полоски кожи, прекрасный танец. Его сокровенная молитва была написана картинами. Он не осмеливался бросить взгляд на реальность, но ему не требовались глаза, чтобы найти фигуры в камне или увидеть лицо, которое он создаст из глины и глазури. Все превратилось в форму, симметрию, четкий рисунок. Красоту.
— Скажи своим друзьям, чтобы не вмешивались, — проговорил он, — и я выбью из тебя дерьмо, недоносок. Давно пора. Слишком каша… Я хочу сказать, слишком много каши у тебя в мозгах.
Катрат не поверил своим ушам.
— Ты с кем так разговариваешь, южанин? Мазилка! Ты же вечно копаешься в грязи, посмотри на свои поганые руки, трусливый последователь богини! Вздумал сразитьсясо мной?
К счастью, сыну сатрапа нужно было хорошенько распалиться перед дракой, и Бенарду хватило этих секунд, чтобы начать движение, создать форму и рисунок. Он почувствовал благословение, наполнившее его священным огнем; в то же время он понимал, что должен вести себя неприметно и не провоцировать врага. Иначе тот превратится в какого-нибудь жуткого хищника, злоупотребив могуществом Веру — впрочем, Катрату не было дела до честности. «Честность есть красота… узел есть красота, изгибы и петли… двойной узел, тройной узел… все это красота…»
— Трус, говоришь? Вообще-то, это я вызвал тебя на поединок, забыл? Ты только и умеешь, что болтать попусту да вонять. Не дрейфь, вонючка!
— Чего ты ждешь, Герой? — спросил его один из дружков. — Может, тебе помочь?
— Подержите эту дрянь! — крикнул Катрат и толкнул девушку в руки спутников. — А я прикончу ублюдка.
Он демонстративно поплевал на руки. Девушка закричала громче и снова принялась вырываться, пока третий дружок Катрата не зажал ей рот рукой.
— Приготовься, дерьмо, сейчас я тебя покалечу! — Глаза Катрата горели предвкушением.
— Давай попробуй! — Бенард поднял сжатые кулаки, не очень представляя, что с ними делать.
Ветеран бессчетного количества драк, Катрат совершенно точно знал, что следует делать, и, несомненно, использовал бы свое умение с изяществом и убийственным мастерством, если бы полностью понимал, что происходит. Он выбрал весьма сомнительное начало боя, решив нанести Бенарду удар в колено, а затем растоптать. На этом сражение и закончилось бы, не окажись шнурки его роскошных ботинок связанными между собой. Катрат потерял равновесие и замолотил руками по воздуху. Бенард воспользовался случаем и дважды врезал ему с такой силой, что чуть не сломал пальцы. Живот Катрата был жестким, точно кусок мрамора, а подбородок и того крепче, поэтому Бенард ударил его еще два раза, и верист упал. Будь переулок пошире, он бы тяжело плюхнулся, а потом вскочил, скинув ботинки и дико вопя, но, к счастью, Катрат ударился головой о стену здания и сполз по ней на землю, словно куча тряпья: ступни соединены, колени расставлены в стороны, рот открыт.
Бенард произнес еще одну молитву и, не глядя на шнурки, развязал их. Сердце стучало у него в груди, заглушая пение сверчков, руки дрожали. Проделать то же самое с дружками Катрата он не мог, оставалось только блефовать.
— Моя! — уверенно заявил он и оттащил от них девушку. — Я победил. Мой приз. Идем, милая, пора в постельку. А вы, ребятишки, доставьте своего приятеля домой, пока его кто-нибудь не увидел.
К несказанному изумлению Бенарда, они не только не стали удерживать девушку, но и позволили ему уйти. Неслыханное поведение для веристов. Когда Герой Катрат придет в себя, он не будет так добр.
Единственной настоящей улицей в Косорде был берег реки. Прочие — всего лишь щели между домами, заполненные густой пылью летом и жидкой грязью зимой. Они становились то шире, то уже, петляли, поднимались и уходили вниз, заканчиваясь в самых неожиданных местах. Кое-где приходилось сворачивать в сторону, чтобы пройти. За редкими исключениями дома здесь строили из высушенных на солнце глиняных кирпичей, летом в них было прохладно, а зимой они вполне сносно защищали от ветра. На внешних стенах не делали окон, потому что даже в самых бедных домах имелся дворик, где росли виноград, бобы, овощи, разгуливали свиньи и утки, а также находился туалет. Крыши были из тростника.
Бенарда не волновало, куда ведет его новая подруга. До сих пор он не знал, что плечо у него — эрогенная зона, но теперь все яснее узнавал, пока девушка его гладила и похлопывала. Поскольку было лето и стояла жара, он надел лишь сандалии из плетеного тростника и рабочую блузу — кусок перепачканной глиной холстины с кучей карманов для разных полезных вещей, который держался на двух лямках.
Девушка была в красном платье до бедер, таком прозрачном, что просвечивала грудь. Даже в тусклом свете Бенард видел, что она потрясающе красива, а ее пропорции идеальны. Ему требовались натурщицы — будет ли святотатством использовать шлюху в качестве модели для богини?
— Зови меня Хидди.
— Бенард Селебр, — сказал он.
— Ты такой храбрый!
«Такой пьяный, дамочка…» Он вел себя какбезумец!
— Любой мужчина с радостью спас бы красавицу вроде вас.
— Бросил вызов веристам! — Она с восхищением сжала его бицепсы. — Какой сильный! Гончар?
— Художник. По большей части скульптор.
— А что это такое?
— Каменщик. Близко к истине.
— Ты говоришь не как каменщик. — Видимо, она хотела выпытать, сколько денег с него можно взять. — А как придворный.
— Меня вырастили во дворце.
Она радостно рассмеялась.
— Тогда все понятно. О, ты не раб?
Ее ловкие руки наткнулись на печать, прикрепленную к его запястью, знаку уважаемого свободного гражданина.
— Нет.
— Ты похож на флоренгианина!
Она успела заметить его черные волосы и смуглую кожу — у любого вигелианина она гораздо светлее даже в середине лета.
— Не все флоренгиане рабы. Я заложник.
— А что такое «заложник»?
По всей видимости, Хидди получила весьма скудное образование, да и выговор выдавал в ней крестьянскую девчонку, совсем недавно пришедшую в город со строительства ирригационных каналов.
— Ну, когда мне было восемь лет… — Проклятье! На что он тратит время? — Спроси лучше, когда я протрезвею.
Он поцеловал ее, и губы девушки зажгли пламя, которое быстро побежало вниз, охватив все тело. Он взмок и лишь чудом не налетел на стену.
— Уже недалеко, любимый, — прошептала она. — О, я не могу дождаться…
— Хорольдсон сделал тебе очень больно?
— А? Не-е, он считает себя крепким и жестоким парнем. Его возбуждает, когда я кричу и вырываюсь.
— Ты с ним давно знакома? — мрачно спросил Бенард.
— Встречалась пару раз. Он много о себе воображает, а на самом деле ужасно неуклюжий и предсказуемый. Вот мы и на месте!
Они подошли к лестнице в большое здание, отделанное крашеной плиткой. Фонари отбрасывали неровный свет на картинку, которую Бенард знал и презирал: обнаженная фигура в человеческий рост с женской грудью и вульвой, мужской бородой и фаллосом. Эриандер, двуполое божество соития и безумия, уродливейший образ, по мнению Бенарда, оскорбляющий все законы красоты. Он замер на месте.