– А вы-то здесь какими судьбами? – Сейт хлопал Егора по плечу так, словно хотел убедиться в том, что это человек, а не призрак, способный в любую минуту растаять в воздухе.
– Как это – какими судьбами? – удивленно вскинул брови Егор. – Тебя с твоим другом ищем.
Взглянув из-под ладони на яркое солнце, Неделин достал из кармана красную бейсболку и, расправив, натянул ее на голову.
– Как же вам удалось нас отыскать? – спросил Сейт, присаживаясь на тагаи в тени десятиметрового моаи рядышком с вновь прибывшим на остров инспектором.
– Через пару дней после твоего исчезновения в Департамент пришло анонимное письмо, в котором говорилось, что ты покинул XVII век, воспользовавшись для этого одноразовым темпоральным модулятором, и поэтому не имеешь возможности самостоятельно вернуться назад. Поскольку невозможно было установить, на каком из витков временной спирали ты оказался в результате перехода, пришлось вести широкий поиск сразу в нескольких направлениях, – Егор усмехнулся, правда, как-то совсем невесело. – Видел бы ты выражение генерального инспектора, когда он понял, что для организации твоих поисков ему понадобится снять с заданий почти всех агентов. Так что, будь уверен, тебе предстоит серьезный разговор с Барцисом. В конце концов, группе Старостина удалось отыскать в милицейских сводках конца XX века сообщение о таинственном мушкетере, потерявшем сознание на улице Кипешмы, а потом исчезнувшем без следа из городской больницы вместе с еще одним пациентом. Дальше работали аналитики, у которых теперь имелись данные для моделирования ситуации. Они назвали несколько возможных точек вашего местонахождения, куда и были отправлены поисковые отряды.
– А мы уже думали, что останемся здесь навсегда, – сказал сидевший на корточках неподалеку Цетлин.
– Извините, что расстраиваю ваши планы, – рассмеялся Егор. – Но нам необходимо сегодня же покинуть остров. Вам, – обратился он к Цетлину, – тоже придется отправиться вместе с нами.
– Как скажете, – легко согласился тот. – Только к чему такая спешка? У меня здесь осталась кое-какая незавершенка…
– Вы разве ничего не знаете? – удивленно посмотрел на бородатых дикарей Неделин.
Сейт и Цетлин быстро переглянулись.
– А что, собственно, нам следовало бы знать? – спросил за них обоих Сейт.
– Завтра к берегу этого острова подойдет голландский корабль под командованием капитана Якоба Роггевена, остров будет нанесен на карту и назван… – Егор сделал паузу и лукаво прищурил глаза. – Вам хотя бы известно, как называется остров, на котором вы провели полтора года?
– Аборигены называют его Рапа-Нуи, – ответил Цетлин.
– Правильно, аборигены называют его Рапа-Нуи, – кивнул Неделин. – А вот Роггевен назовет его островом Пасхи.
Цетлин и Сейт ошарашенно уставились друг на друга.
Глава 13
То, что не вызвало у Сейта ни малейшей тревоги на острове, когда он был просто счастлив, узнав, что может наконец-то вернуться домой, не давало ему покоя все те три дня, что он, в компании с Цетлиным, провел в санитарном изоляторе, в ожидании встречи с генеральным инспектором Отдела искусств, который должен был решить судьбу младшего инспектора Сейта. Неделин сказал, что Барцис зол на Сейта. Зная вошедшую в пословицы невозмутимость генерального инспектора, можно было догадаться, что он не просто зол, а вне себя от бешенства. Следовательно, думать теперь надо было не о повышении, о котором мечтал младший инспектор Сейт, застегнув наручники на запястьях Марина, а о том, как бы не вылететь из Департамента. Предстоящую встречу с генеральным Сейт ожидал теперь с внутренним содроганием. Но она была так же неотвратима, как закат солнца, который непременно наступит в урочное время, хочешь ты того или нет.
Когда спустя три дня после прибытия Сейта с Цетлиным пригласили в кабинет генерального инспектора Отдела искусств, Сейт неожиданно для самого себя почувствовал облегчение. Сегодня будет вынесен окончательный приговор, и ему не придется больше ворочаться с боку на бок бессонными ночами, стараясь угадать, какие вопросы может задать ему Барцис, и придумывая достойные ответы на них.
В кабинете, в котором они оказались, миновав приемную, не было ничего, кроме встроенных стенных шкафов и большого письменного стола. За столом сидел уже далеко не молодой человек с огромной лысой головой, одетый в тонкий серый свитер под горло. Глаза его были полуприкрыты веками, наползающими складками из-под густых бровей. Большие, сильные руки лежали перед ним на столе.
Справа, у самой стены располагался еще один стол, за которым сидел личный секретарь генерального инспектора.
Войдя в кабинет, Сейт замер, вытянувшись в струнку.
Не привыкший к официальным строгостям Цетлин слегка поклонился и сказал:
– Добрый день.
Генеральный инспектор Барцис поднял веки и взглянул на вошедших.
– Ну что, натворили дел, – негромко произнес он.
Слова его прозвучали не как вопрос, а как уже готовое обвинение. Отвечать что-либо на это не имело смысла.
Взгляд генерального инспектора остановился на Цетлине.
– Михаил Цетлин, – мрачно произнес Барцис.
– Так точно, – с улыбкой ответил скульптор.
«Еще бы ему не улыбаться», – с тоской подумал Сейт. Цетлин, в отличие от инспектора, не чувствовал за собой никакой вины.
– Присаживайтесь, – Барцис взглядом указал Цетлину на одно из свободных кресел.
– Благодарю вас. – Цетлин занял предложенное ему место и, обернувшись, удивленно посмотрел на Сейта, который остался стоять позади него.
Генеральный инспектор не предложил Сейту присесть. Казалось, он вообще не замечал присутствия младшего инспектора.
– Первое, – медленно произнес Барцис, глядя на Цетлина, – от имени Департамента контроля за временем я приношу вам извинения за то, что вы были втянуты в эту историю. Второе: я приношу вам извинения за ошибки в работе наших сотрудников. Сейчас я объясню, в чем дело. Когда наши реставраторы, такая же активная молодежь, как вы, работали в XX веке, затирая следы, оставленные младшим инспектором Сейтом, они, проявив чрезмерное усердие, убрали заодно и всю информацию, имеющую отношение к вашей личности. То есть человек по имени Михаил Цетлин как будто никогда и не жил в XX веке. Особенность перемещения во времени состоит в том, что мы не движемся по стреле времени в ту или иную сторону, а перепрыгиваем с одного витка временной спирали на другой. Вы покинули свое время в 1991 году. Сегодня мы имеем реальную возможность вернуть вас только в 1993-й. И при этом вы окажетесь примерно в той же ситуации, что и инспектор Сейт, когда он попал в ваше время – человек без прошлого. Поскольку вина за все случившееся лежит на Департаменте, мы предлагаем вам самому сделать выбор: вернуться в свое время или остаться у нас. В случае, если вы решите остаться, мы гарантируем вам все права гражданина. Если же вы пожелаете вернуться, мы постараемся создать для вас новую биографию.
Услышав такое, Цетлин почувствовал себя весьма неуверенно. Ему предлагали сделать выбор, от которого зависела вся его дальнейшая жизнь. Одно он понял сразу: если ему предлагают остаться в будущем, значит, в своем времени он не оставил никакого заметного следа. Как художник Михаил Цетлин не состоялся. Что, впрочем, легко можно было объяснить не отсутствием у него таланта как такового, а неблагоприятной для любого художника ситуацией, складывавшейся в России на исходе второго тысячелетия.
– Прежде чем дать ответ, я должен все как следует обдумать, – сказал Цетлин внезапно севшим голосом.
Генеральный инспектор слегка наклонил голову.
– Правильно. Подумайте, вас никто не торопит. – Барцис сделал паузу, начертив пальцем на столе длинную дугообразную линию. – Теперь, когда официальная часть нашей беседы окончена, от себя лично хочу сказать, что, будь на то моя воля, я велел бы вас примерно высечь, господин Цетлин, чтобы другим неповадно было.
Не зная, что сказать, Цетлин только удивленно вскинул брови.
– Подумать только! – Барцис с неожиданной для него эмоциональностью взмахнул рукой. – Статуи острова Пасхи, над историей создания которых ломали головы маститые ученые всех времен, как выясняется, были сделаны двумя оболтусами, которым просто нечем было заняться, да еще и с применением пси-техники! А бедные островитяне? До сих пор их поднимали на смех, когда на вопрос: «Каким образом статуи доставляли на берег?», они отвечали: «Сами шли!»
Сейт сделал попытку оправдаться, а заодно и напомнить о своем присутствии:
– Но мы не знали, что это остров Пасхи.
– Тем более! – хлопнул ладонью по столу Барцис. – Надо было сидеть тише мышей!
– Извините, – осторожно подал голос Цетлин. – Но я читал, что на острове Пасхи осталось большое количество незавершенных статуй. Я же оставил после себя только две заготовки. Да еще были найдены каменные молотки, которые использовали для изготовления статуй островитяне.
– Ничего удивительного – аборигены просто пытались копировать ваши статуи. Сделать-то они их сделали, вот только ни одну из них не смогли даже с места сдвинуть. Пока у вас еще свежа память, можно организовать для вас поездку на остров Пасхи. Посмотрите, стоит ли там хотя бы одна статуя, сделанная не вами?
– Почему же реставраторы, работавшие после нас на острове, не убрали статуи? – не унимался Цетлин.
– Потому что в их распоряжении были только одни сутки, – Барцис показал Цетлину кулак, из которого торчал указательный палец. – За столь короткий срок убрать все ваши художества было невозможно. Но даже если бы это было осуществимо… Вы представляете себе, сколько людей занималось изучением каменных идолов острова Пасхи? Сколько книг и статей о них написано? Сколько фильмов снято? Что со всем этим прикажете делать? Моаи острова Пасхи принадлежат теперь уже не вам и не мне, а всему человечеству.
– Но я ведь сам скопировал эти статуи с тех, которые видел по телевизору! – недоумевающе развел руками Цетлин.
Впервые за время всего разговора уголки губ генерального инспектора слегка приподнялись.
– Что ж, можно назвать это автоплагиатом, – сказал он.
– Так, значит… – взгляд Цетлина растерянно скользнул по голым стенам и вновь замер на лице генерального инспектора. – Получается, что остров Пасхи – это моя авторская работа?
– Время выкидывает порою и не такие фокусы, – усмехнулся Барцис.
– Но это значит, что я сам у себя украл грандиозную идею! – возопил, точно раненый вепрь, Цетлин. – Я создал монументальный скульптурный комплекс, известный всему миру, но при этом только несколько человек знают, что это моя работа! – Цетлин шумно вздохнул, медленно и скорбно развел руками и, с болью в голосе воскликнув: – Поистине, судьба безжалостна ко мне! – согнулся пополам, уткнувшись лбом в колени.
– Ну, зато вы теперь имеете возможность слетать на остров Пасхи и посмотреть на свои работы, простоявшие без малого пять веков, – заметил Барцис.
Цетлин никак не отреагировал на его слова.
Генеральный инспектор молча посмотрел на секретаря.
Секретарь так же молча надавил на кнопку селектора и произнес только одно слово:
– Пора.
Обогнув замершего, словно соляной столп, Сейта, в кабинет вошли двое в голубых куртках медицинской службы Департамента. Осторожно взяв скульптора под руки, они извлекли его скорченное тело из кресла и, нашептывая на ухо слова утешения, повели бедолагу к выходу. После удара, который постиг художника, несчастный нуждался в покое и отдыхе.
Едва только за сопровождавшими Цетлина медиками закрылась дверь, генеральный инспектор обратил свой взор на Сейта.
– Полагаю, младший инспектор Сейт, у вас было достаточно времени для того, чтобы найти если не оправдание, так хотя бы объяснение своим действиям.
Слова, произносимые Барцисом, падали подобно каменным глыбам, уворачиваться от которых было бессмысленно.
– Я не смог найти себе оправдания, – честно признался Сейт.
Ему показалось, что всего на один неуловимо короткий миг взгляд генерального инспектора сделался не таким тяжелым, как прежде, и в нем даже мелькнуло что-то похожее на одобрение.
– А как насчет объяснений? – спросил он.
Сейт понуро склонил голову.
– Если вы хотите получить объяснения по поводу того, что произошло на острове Пасхи…
– Нет! – рявкнул, не дослушав его, генеральный инспектор. – Мне и без твоих объяснений ясно, что там произошло! И все потому, что вел ты себя как последний болван! Вместо того чтобы попытаться удержать ситуацию в рамках существующей реальности, принялся резвиться, словно мальчишка! Кем ты себя возомнил, Сейт? Повелителем времени? Или ты ловил кайф от того, с каким восторгом смотрели на тебя наивные островитяне, пораженные твоими сверхъестественными способностями?
Сейт не стал даже пытаться отвечать ни на один из заданных генеральным инспектором вопросов. Какой в этом был смысл? Он чувствовал себя раздавленным и смятым, словно ненужный обрывок бумаги, который оставалось разве что только швырнуть в мусорную корзину.
– Ты так ничего и не понял, Сейт? – тихо спросил Барцис.
Удивленный неожиданной переменой в настроении генерального инспектора, Сейт поднял взгляд.
– Ну? – с надеждой посмотрел на него Барцис. – У тебя ведь было достаточно времени на то, чтобы все как следует обдумать.
– Я виноват в том, что из-за меня были сняты с задания агенты, – неуверенно начал Сейт.
– Пустое, – поморщившись, махнул рукой Барцис. – Такое случалось и прежде. То, что тебе за это причитается, ты получишь сполна. Что еще?
– Вы полагаете, что мне следовало оставаться в XX веке и ждать, когда меня отыщут?
– Неплохая мысль, – одобрительно кивнул генеральный инспектор. И с разочарованием щелкнул пальцами. – Но я не это имел в виду! – Барцис оперся руками о край стола и тяжело откинулся на спинку кресла. – Ты разочаровал меня, Сейт. Разочаровал даже сильнее, чем я думал до встречи с тобой. Для таких людей, как ты, в Департаменте существует только одно место. Догадываешься какое?
– Склад невостребованных вещей, – угрюмо произнес Сейт.
– Точно, – улыбнулся Барцис.
В улыбке его было столько яда, что хватило бы на дюжину гремучих змей.
Склад невостребованных вещей, куда поступали предметы, попавшие в XXII век из других эпох, которые после завершения того или иного дела оказывались никому не нужными, выполнял в Департаменте функцию первого круга Ада. Попавший туда одномоментно выпадал из жизни Департамента, хотя и продолжал формально числиться его сотрудником. О них все забывали, как о вещах, за которыми им приходилось присматривать. Если кто-то из инспекторов и спускался вдруг на склад невостребованных вещей, чтобы просмотреть материалы, оставшиеся после того или иного дела, то, не взглянув на бирку, пришпиленную к карману смотрителя склада, он обычно даже имени его не мог вспомнить. Каждый практикант в Департаменте знал, что, попав однажды на склад невостребованных вещей, можно забыть о всех своих былых надеждах и стремлениях.
Сейт с удивившей даже его самого стойкостью перенес известие об этом назначении. Сглотнув вставший в горле комок, он только спросил:
– Когда мне приступать?
– Да хоть прямо сейчас, – по-прежнему с улыбкой ответил генеральный инспектор. – Зачем откладывать?
Сейт коротко кивнул, развернулся на месте и на негнущихся ногах сделал шаг к выходу из кабинета. Но уже возле двери он остановился и обернулся. Он был уверен, что в первый и последний раз оказался в кабинете генерального инспектора Отдела искусств, а потому полагал, что терять ему по большому счету нечего.
– Простите, господин генеральный инспектор, но я хотел бы знать, в чем все же состояла главная моя ошибка?
Прежде чем дать ответ, Тимур Барцис усмехнулся:
– В том, Сейт, что ты решил арестовать Марина.
Сейт ожидал чего угодно, но только не этого. Группа, в которую он входил, вела наблюдение за Мариным в течение двух недель, и все давно уже говорили о том, что пора бы его взять. Да, решив арестовать Марина, Сейт действовал без приказа. Но каждый инспектор Департамента контроля за временем, работающий в прошлом, имел право принять самостоятельное решение.
Барцис как будто угадал его мысли.
– Ты принял неверное решение, Сейт. Марин не простой контрабандист, а подлинный мастер, я бы даже сказал, виртуоз своего дела. Он никогда бы не отправился в прошлое для того, чтобы просто встать на площади с мешком контрабандного товара. А если уж он так поступил, значит, затевалось поистине нечто грандиозное. Пока мы вели Марина, у нас была возможность понять, что именно он задумал. Однако после твоей дурацкой выходки мы его потеряли. Теперь мы, скорее всего, уже никогда не узнаем, чем именно собирался заняться Марин во Франции XVII века, – генеральный инспектор Отдела искусств скорбно развел руками. – Если бы ты только мог понять, Сейт, насколько сильно это меня огорчает.
Глава 14
Двое мужчин, одетых в темно-коричневые рясы доминиканцев, не спеша прогуливались по саду. Зима была уже не за горами, и листва на деревьях приобретала все более заметный золотистый оттенок. Но дни все еще стояли теплые, а холодные осенние дожди лишь изредка окропляли землю. А поскольку сады в окрестностях Версаля пользовались заслуженной славой одного из наиболее красивых мест королевства, немало людей покинули в этот теплый осенний день свои дома для того, чтобы прогуляться по ветвящимся тропинкам под сенью деревьев, пока еще не сбросивших листву.
Но двое монахов-доминиканцев, казалось, никого вокруг себя не замечали. Они смотрели только себе под ноги, как, впрочем, и подобает истинным слугам Всевышнего. Пальцы их сноровисто, словно белка, расправляющаяся с шишкой, полной спелых семян, перебирали шарики на деревянных четках, которые они держали в руках.