Вечером Лэйнг отдыхал, решив остыть и накопить силы для предстоящей ночи. Время от времени он перебирался через баррикаду и выглядывал в коридор, надеясь застать Стила. Беспокойство о сестре, которая была всего в трех этажах ниже со своим сумеречным мужем, не давало ему угомониться. Нужна вспышка насилия, нужен предлог ее спасти. Если план разделения дома воплотится в жизнь, сестры Лэйнгу уже не видать.
Лэйнг шагал по квартире, проверяя примитивные оборонительные укрепления. Жители верхних этажей гораздо уязвимее, чем представляют себе, и запросто могут оказаться во власти жильцов нижних уровней. Уайлдеру и его прихвостням ничего не стоит заблокировать выходы, полностью отключить дом от электричества и воды и устроить пожар на верхних этажах. Лэйнг ясно представил, как первые языки пламени вздымаются по лифтовым шахтам и лестничным пролетам, а перепуганные жильцы ищут спасения на крыше.
Ошеломленный жутким видением, Лэйнг отсоединил акустические колонки и добавил их в баррикаду — к мебели и кухонной утвари. Пластинки и кассеты мешались на пути — Лэйнг отшвырнул их ногой. У основания гардероба в спальне он отодрал несколько половиц и в образовавшийся тайник размером с чемоданчик запихнул чековую книжку, страховой полис, налоговую декларацию и свидетельства на акции. Впихнув врачебную сумку с ампулами морфия, антибиотиков и сердечных стимуляторов и вернув половицы на место, Лэйнг почувствовал, что навеки опечатал остатки прежней жизни и безоговорочно готов к жизни грядущей.
Снаружи высотка выглядела безмятежной, но Лэйнг, к своему облегчению, в начале вечера услышал шум первых инцидентов. После обеда он ждал в лифтовом холле с группой соседей. А вдруг, господи спаси, ничего не случится? Обозреватель-международник принес новость: десятью этажами ниже состоялась жестокая битва за лифт. Адриана Талбота, симпатичного психиатра с 27-го этажа, облили мочой, когда он добирался по лестнице домой. Пронесся даже слух, будто разорению подверглась квартира на 40-м этаже. Такие провокации гарантировали жаркую ночь.
Ходили слухи о том, что многие жители, вернувшись с работы, обнаруживали свои квартиры перевернутыми — мебель и кухонные принадлежности были поломаны, провода выдраны. Странно, что запасы пищи при этом остались нетронутыми, словно грабежи были случайными и бессмысленными. Или весь разгром устраивали сами хозяева, даже не ведая, что творят, лишь бы поднять градус насилия?
Вечер окутывал высотку; стычки продолжались. Из окон восьми погруженных во тьму этажей пробивались лучи фонариков, словно обозначая приготовления к жестокому кровавому ритуалу. Лэйнг сидел в темноте на ковре в гостиной, прислонившись спиной к надежной громаде баррикады. Свет зажигать не хотелось из страха — разумеется, абсурдного — перед нападением врагов снаружи, через балкон. Прихлебывая виски из фляжки, Лэйнг смотрел телевизор — первые вечерние программы. Звук он отключил — не от скуки документальных фильмов и комедийных сериалов, а от бессмысленности. Даже реклама, так нацеленная на повседневную реальность, казалась трансляцией с другой планеты. Устроившись среди мусорных мешков, Лэйнг следил, как фальшивые домохозяйки наводят чистоту на безупречных кухнях и поливают дезодорантом ухоженные подмышки.
Думая о сестре, он радовался первым знакам надвигающегося насилия. Брезгливой Алисе, видимо, покажется отталкивающим упадочное состояние квартиры, зато ей будет что критиковать. Пот Лэйнга и налет на зубах одевали его в броню грязи и телесного запаха, но зловоние придавало уверенности — телесными выделениями он словно доминировал над территорией. Даже то, что туалет скоро забьется совсем (раньше он приходил от одной этой мысли в благоговейный ужас), теперь почти радовало.
Такой же отказ от стандартов гигиены наблюдался и у соседей. От их тел исходил сильнейший запах — фирменный знак высотки. Именно отсутствием этого аромата и пугал больше всего мир за стенами здания. Несколько дней назад Лэйнг поймал себя на том, что трется у стола секретарши, подбираясь поближе, чтобы она могла ощутить надежный запах. Девушка обалдела, круглыми глазами глядя на импозантного бомжа.
Тремя этажами выше разбилась рухнувшая на балкон бутылка. Осколки мелькали в темноте, как трассирующие пули. Магнитофон у открытого окна взревел на полную катушку, и осколки усиленной музыки прошили ночь.
Лэйнг перелез через баррикаду и отпер дверь квартиры. В лифтовом холле несколько соседей подтащили стальную дверь пожарного выхода к лестничной площадке. Пятью этажами ниже в разгаре был налет. Лэйнг и члены его клана столпились у стальной двери, вглядываясь в темноту лестничного колодца. Было слышно, как гудят шестеренки лифта, как ездит вверх и вниз кабина, переправляя новых атакующих к месту драки. С 20-го этажа, будто из пыточной ямы, донесся женский вопль.
С нетерпением ожидая, когда на помощь придет Стил, Лэйнг уже готов был отправиться на розыски. Но холл и коридор были забиты людьми — они бежали в темноте и сталкивались друг с другом, пытаясь пробиться к своим квартирам выше 25-го этажа. Атакующих отбросили. Лучи фонарей метались по стенам безумными семафорами. Лэйнг поскользнулся в липкой луже и упал среди мечущихся теней. Возбужденная женщина наступила на его руку, порезав каблуком запястье.
Следующие два часа в коридорах и на лестницах происходили местные бои, то выше, то ниже; баррикады восстанавливались и снова рушились. В полночь Лэйнг, скрючившись за перевернутой пожарной дверью, решил уже отправиться в квартиру Алисы, когда увидел среди поваленных стальных кресел Ричарда Уайлдера. В руке продюсер по-прежнему сжимал кинокамеру. Как громадный зверь, переводящий дыхание, он следил за тенями на стенах и потолке, словно вот-вот запрыгнет верхом на одну из них и погонит, как стаю зверей, вверх по воздуховодам высотки.
Стычка утихла, сместившись на нижние этажи. Лэйнг и его соседи собрались в квартире Адриана Талбота. Они расселись на полу гостиной, среди поломанных столов и легких стульев с продавленными сиденьями. Фонари у ног жильцов образовали круг света, в котором поблескивали бутылки виски и водки, передаваемые из рук в руки.
С забинтованной рукой психиатр ходил по квартире, пытаясь картинами в разбитых рамах завесить лозунги, написанные на стенах веселенькими аэрозольными красками из супермаркета. Похоже, Талбота больше обижали личные гомофобные выпады, чем всеобщий упадок здания, однако Лэйнг считал их стимулирующими. Злобные карикатуры на стенах сверкали в свете фонарей, как приапические изображения пещерных жителей.
— По крайней мере, вас не тронули, — сказал Талбот, присев на корточки рядом с Лэйнгом. — А меня явно выбрали козлом отпущения. Этот дом словно средоточие обид — все буквально выплескивают нерастраченные запасы инфантильной агрессии
— Они перегорят.
— Возможно. На меня сегодня вылили ведро мочи. Еще немного — и я сам схвачусь за дубину. И неправильно полагать, будто мы все движемся к светлому примитивизму. Мы видим тут гораздо менее благородных дикарей, чем наши не такие уж невинные постфрейдистские «я», разгневанные привычкой к ватерклозету, грудным вскармливанием и родительской любовью; мы видим гораздо более опасную смесь, чем все, с чем сталкивались наши викторианские предшественники. У наших соседей было счастливое детство, и все равно они в ярости. Может, их возмущает то, что у них не было шанса стать извращенцами…
Поглаживая синяки и передавая по кругу бутылки — для храбрости, — соседи заводили разговоры о контратаке и мщении. Стила по-прежнему не было. Почему-то Лэйнгу казалось, что тот должен быть здесь — будущий вождь, гораздо более значительный, чем Кросланд. Несмотря на травмы, Лэйнг ощущал подъем и силу и хотел вернуться в драку. Темнота придавала уверенности; это была естественная среда обитания в высотке. Лэйнг гордился собой — он научился передвигаться в совершенно неосвещенных коридорах — по три шага, не больше, — останавливаться и слушать тишину; даже по собственной квартире он двигался, пригибаясь к полу.
Настоящий свет высотки — это мгновенная фотовспышка, помогающая запечатлеть миг желанного насилия, чтобы потом пересматривать снимки в вуайеристском задоре. Что за порочные виды электрической флоры появятся на запачканных коврах в коридоре в ответ на новый источник света? Полы были завалены засвеченной фотопленкой, — хлопьями, выпадающими под внутренним солнцем.
Взвинченный алкоголем, Лэйнг с трудом встал, когда соседи, словно пьяные студенты, принялись пихать друг друга, подстегивая храбрость. Они спустились во тьме на три этажа и вошли в анклав брошенных квартир на 22-м; проходя по пустынным комнатам, пинали экраны телевизоров и били кухонную посуду.
Чтобы прочистить мозги, прежде чем идти спасать сестру, Лэйнг пошел на балкон и сунул в рот два пальца. Нити светящейся слизи протянулись по фасаду здания. Согнувшись над перилами, Лэйнг слышал, как по коридору ходят соседи. Когда уйдут, он пойдет искать Алису.
Чтобы прочистить мозги, прежде чем идти спасать сестру, Лэйнг пошел на балкон и сунул в рот два пальца. Нити светящейся слизи протянулись по фасаду здания. Согнувшись над перилами, Лэйнг слышал, как по коридору ходят соседи. Когда уйдут, он пойдет искать Алису.
За спиной вспыхнул электрический свет и начал мигать, как сердце с аритмией.
— Смотрите, Лэйнг, — позвал знакомый четкий голос ортодонта. — Это интересно.
Стил кружил по комнате, держа в руке шпагу из трости. Время от времени он делал выпад в пол, словно репетировал мелодраму.
Лэйнг осторожно подошел к двери, радуясь, что Стил нашелся, но понимая, насколько беззащитен, если тому придет в голову какая блажь. Лэйнг полагал, что Стил поймал хозяина квартиры или бродягу, который нашел тут приют, но в спальне никого не было. Потом, последовав взглядом за лезвием шпаги, Лэйнг увидел, что Стил загнал под туалетный столик небольшого кота. Стил метнулся вперед, взмахнул парчовой шторой, сорванной с окна, и потащил испуганное животное в ванную.
— Погодите, доктор! — Голос ортодонта был пропитан странной ледяной радостью, как у эротической машины. — Не уходите…
Свет продолжал мигать; Лэйнг словно смотрел страшную кинохронику. Сам себе поражаясь, он наблюдал, как Стил расправляется с котом под шторой. По какой-то уродливой логике ортодонт, мучивший животное, получал двойное удовольствие от присутствия брезгливого, но очарованного свидетеля.
С трудом оторвавшись от зрелища, Лэйнг молча вышел. Он осторожно шел по темному коридору, а в дверях разоренных квартир мигал свет от опрокинутых на пол ламп, от телеэкранов, в последний раз вернувшихся к жизни. Где-то звучала тихая музыка. В пустой спальне кинопроектор докручивал последние кадры порнофильма на стену перед кроватью.
Добравшись до квартиры Алисы, Лэйнг помедлил, не зная, как объяснить свой приход. Но когда сестра открыла дверь и поманила его, Лэйнг тут же понял: она знала, что он придет. Два чемодана, уже собранные, стояли в гостиной. В спальне беспробудным сном спал Фробишер, рядом стоял полупустой ящик виски.
Алиса взяла брата за руку.
— Ты поздно, — сказала она с упреком. — Я давно жду.
Покидая квартиру, она даже не подумала оглянуться на мужа. Лэйнг припомнил, как много лет назад, дома, они с Алисой так же выскользнули из гостиной, где мать лежала без сознания, поранив себя во время запоя.
На лестнице, пока они поднимались в безопасной темноте на 25-й этаж, эхом отдавались звуки мелкой стычки. Теперь на пятнадцати этажах, включая этаж Лэйнга, света не было совсем.
Как буря, не желающая утихать, время от времени налетает новым порывом, так и насилие продолжалось всю ночь, пока Лэйнг с сестрой лежали без сна на матрасе в его спальне.
12. К ВЕРШИНЕ
Через четыре дня, примерно в два пополудни, Ричард Уайлдер вернулся из телестудии и въехал на автостоянку у здания. Сбросив скорость, чтобы в полной мере насладиться моментом возвращения, он удобно устроился за рулем и уверенным взглядом окидывал фасад многоэтажки. Длинные ряды припаркованных автомобилей покрылись слоем грязи и цементной пыли, летящей через открытое пространство комплекса от строящейся развязки за медицинским центром. В эти дни мало машин уезжали со стоянки, так что свободных мест почти не было, но Уайлдер катался по подъездным дорожкам — доезжая до конца и сдавая назад к отправной точке.
Уайлдер погладил пальцем затянувшийся шрам на небритом подбородке — память о жестокой коридорной схватке накануне ночью. Он нарочно расковырял рану и с удовлетворением взглянул на окровавленный палец. По пути с работы Уайлдер гнал на полной скорости, словно пытался вырваться из злобного сна, гудел клаксоном и кричал на других водителей; теперь он был спокоен и расслаблен. Сам вид пяти высоток умиротворил его, как всегда, предоставив реальность, которой не хватало в студии.
Уверенный в том, что найдет свободное место, Уайлдер продолжал объезжать стоянку. Изначально он парковался, как и его соседи с нижних этажей, в рядах по периметру стоянки, но в предыдущие недели он постепенно придвигал машину к зданию. То, что начиналось как безобидная игра тщеславия — ирония по отношению к самому себе, — скоро превратилось в серьезный процесс, очевидный показатель успеха или поражения. После нескольких недель восхождения на высотку он почувствовал, что вправе парковаться в тех же рядах, что и его новоиспеченные соседи. В момент триумфа, когда он взберется на 40-й этаж, его машина встанет рядом с дорогущими развалюхами у самых стен.
Прошлой ночью Уайлдер несколько часов удерживался на 20-м этаже и даже за несколько минут неожиданной схватки достиг 25-го. К рассвету его вынудили отступить с занятых позиций к предыдущему базовому лагерю на 17-м этаже — в квартиру ассистента режиссера с телестудии, бывшего собутыльника по фамилии Хиллман, который с неохотой приютил кукушонка в своем гнезде. Захват этажа, по строгой квалификации Уайлдера, значил больше, чем случайный захват заброшенной квартиры. Свободных жилищ в высотке были уже десятки. Уайлдер выбрал для себя более сложную версию восхождения — новые соседи должны признать его за своего, за человека, получившего права на квартиру не просто грубой силой. Коротко говоря, он должен стать им нужным.
На 20-й этаж Уайлдер попал в результате одного из демографических капризов, которые сопровождали его восхождение. Во время местных стычек, заполнявших ночь, он помог заблокировать сломанную дверь квартиры на 20-м этаже. Там проживали две специалистки по фондовому рынку. Сначала чуть не выбив бутылкой шампанского мозги Уайлдеру, когда он сунул голову в дверной проем, они затем с радостью приняли его предложение помощи — он был восхитительно спокоен в минуты кризиса. Старшая из женщин, яркая блондинка лет тридцати, даже сделала Уайлдеру комплимент, назвав единственным здравомыслящим мужчиной в высотке. Уайлдер, со своей стороны, рад был играть роль хозяина дома, а не изображать вождя народа и Бонапарта на баррикадах в лифтовых холлах или объяснять необученной милиции из редакторов журналов и финансовых директоров, как атаковать защищенную лестницу или захватывать вражеский лифт. Помимо прочего, чем выше он забирался, тем в худшей физической форме находил местных, — долгие часы на велотренажере готовили их только к долгим часам на велотренажере.
Оказав помощь двум женщинам, Уайлдер коротал время до рассвета, попивая их вино и напрашиваясь на приглашение переехать в их квартиру. Как обычно, он размахивал кинокамерой и рассказывал про документальный фильм о высотке, приглашая женщин появиться на экране. Однако такое предложение их особо не впечатлило. Если на нижних этажах жильцы с радостью готовы были участвовать в программе и выплакать свои горести, жители верхних этажей уже все бывали на телевидении, многие и не по разу, в качестве экспертов в актуальных программах.
— Телевизор нужен, чтобы его смотреть, Уайлдер, — строго сказала одна из женщин. — А не чтобы в него лезть.
Вскоре после рассвета появились члены женского диверсионного отряда. Их мужья и спутники кто переехал к друзьям на другой этаж, кто совсем исчез. Вождица, пожилая детская писательница, в ответ на предложение стать звездой документального фильма только сердито зыркнула на Уайлдера. Поняв намек, он раскланялся и вернулся на промежуточную базу, в квартиру Хиллманов на 17-м этаже.
В тридцати футах от машины Уайлдера, который вознамерился найти достойное своего нового положения место, бутылка рухнула на крышу чьего-то автомобиля, разлетевшись облаком блестящих осколков. Бутылка прилетела с далеких высот, чуть ли не с 40-го этажа. Уайлдер притормозил машину, почти остановив ее, подставляясь, как мишень. Он даже готов был увидеть фигуру Энтони Ройяла в белой куртке у перил пентхауса — в позе мессии — и белую овчарку у его ног.
За последние дни Уайлдеру довелось несколько раз мельком увидеть архитектора — тот исчезал в экспроприированном лифте, уносясь в цитадель верхних этажей. Вне всяких сомнений, он нарочно выставлялся перед Уайлдером, маня вверх. Иногда казалось, будто Ройял непостижимым образом знает про затаившуюся в чердаке мозга Уайлдера мутную фигуру биологического отца, мелькающего в высоких окнах детской. Сознательно ли Ройял играет эту роль, надеясь, что сложные чувства Уайлдера по отношению к отцу поколеблют его решимость к восхождению?.. Уайлдер ударил тяжелыми кулаками по рулевому колесу. Каждую ночь он становится ближе к Ройялу, делает несколько шагов к последней схватке.
Под шинами захрустели осколки стекла. Прямо перед глазами Уайлдера, в первом ряду, предназначенном для жителей верхнего этажа, оказалось свободное место — раньше там стояла машина погибшего ювелира. Без колебаний Уайлдер повернул руль и встал на свободное место.