* * *
- Ну, куда же все-таки тебя нелегкая занесла? - сказал Митенька.
- А вам куда надо-то было? - спросил Митрофан, натянув вожжи и повернувшись с козел к барину.
- А ты только теперь и догадался спросить?
- Да ведь кто ж ее знал-то, - сказал неопределенно Митрофан и, как бы боясь продолже-ния разговора на эту тему, стал поворачивать лошадей в обратную сторону. - Должно, дождь ночью будет.
Невдалеке показалась знакомая зелень парка на бугре за церковью. Это была усадьба Тутолминых.
- Недалеко тут и крутились-то, - сказал Митрофан. - Прямо как черт разум помутил.
- Он у тебя по семи раз на неделе его мутит. Ну, поезжай к Тутолминым, а то вон туча зашла. Все равно до дому не успеем до дождя доехать. Вечно одна и та же история: едешь в одно место, попадаешь в другое.
Дождь, правда, надвигался. На юге синела темная грозная туча, и, когда она одним своим тяжелым крылом надвинулась на опускавшееся солнце, вся окрестность вдруг подернулась сумерками. Лес потемнел. Дорожная пыль стала тяжелее. Казалось, что наступает вечер. И хотя не было ни малейшего ветра, туча с своим зловещим седым валом быстро неслась навстречу. Уже передние, черные, разрядившиеся грядами облака были над головой. Жуткий бело-мутный просвет пониже седого вала становился все ближе и все шире захватывал горизонт. Запахло дорожной пылью; набежавший ветер закрутил ее на середине дороги и понес в сторону, на пашню. Стаи мелких птичек, сидевших на межах и кустиках полевой рябинки, тревожно пере-летывали па ветру через дорогу. И в лицо уже дул от тучи свежий ветер, пахнущий теплым дождем.
Лошади, раздув ноздри, быстрее побежали навстречу влажному ветру. Колеса завертелись быстрее, оставляя за собой уже четкий отпечаток следа на осевшей дорожной пыли.
Веселая юность любит летнюю грозу: молодая грудь жадно вдыхает запах приближающего-ся дождя и с нетерпением ждет взблесков молнии и жутких, величественных раскатов грома над головой в то время, как седая завеса дождя быстро идет по полю, разбиваясь в мелкую пыль о сухую землю. Сердце бьется от нетерпеливого желания попасть под дождь и избегнуть его, когда невдалеке уже видна знакомая крыша мелькающей в зелени усадьбы. И через минуту, при ярком взблеске молнии, когда уже немного остается до дома, вдруг проливается крупный теплый дождь.
Вбегаешь через мокрый цветник на застекленную террасу и чувствуешь на рукавах свежий запах летнего дождя. И никогда не бывает так уютен дом, как в этот момент, когда как будто спасся от какой-то веселой опасности и с необъяснимым наслаждением чувствуешь на теле смененное сухое белье и сухой теплый приют в потемневших от грозы комнатах.
XV
Когда экипаж Митеньки Воейкова въехал в темный сумрак липовой аллеи, на кожаный фартук шарабана упала первая большая капля дождя. И вдруг, точно прорвавшись, полил сначала вкось, потом отвесно крупный дождь.
Митенька, весь мокрый, вбежал на парадное крыльцо, на крашеный пол которого с белой дорожкой-ковриком уже доставал мелкой пылью дождь. Очевидно, его увидели в доме, потому что сейчас же парадная дверь, обитая клеенкой и обведенная по краям и накрест тесемочкой, открылась ему навстречу, и на пороге перед ним показалась легкая фигура Ольги Петровны с тем неуловимым оттенком свежести в одежде и завитой прическе, который был ей всегда присущ. Короткая юбка ее шелкового платья, синего с белым горошком, доходила внизу до того места, где кончались ее высокие зашнурованные желтые ботинки.
- Вы что же пропали? - сказала весело Ольга Петровна. - Да он мокрый весь! Снимайте это. Что, насквозь? - Она попробовала его руку повыше локтя тем движением, которое показа-ло Митеньке, что они чем-то свои. - Или нет, вот что... идемте сюда, я дам вам куртку Павла Ивановича.
Они, смеясь, прошли через пустые комнаты в знакомый ему кабинет. Ольга Петровна легким движением красиво сложенной женщины сняла с верхнего крючка из гардероба куртку и бросила ее на руки Митеньки.
- Одевайтесь и приходите.
Митенька еще прежде, чем она ушла, начал отстегивать воротничок и не остановился, когда Ольга Петровна оглянулась на пороге и спросила, не послать ли ему горничную.
- Да, забыла сказать: Валентин сегодня был, искал вас.
- А, хорошо, - отозвался Митенька, сняв воротничок и начиная расстегивать пуговицы тужурки. И потому, что молодая женщина как-то принимала это, он почувствовал себя так свободно, словно отношения между ними определились. И он точно не придавал никакого значения тому, что в ее присутствии начинает делать свой туалет.
Когда Митенька вошел в столовую, он увидел, что там опять торчит вечный Федюков. Но он чувствовал, что внимание хозяйки около него, и потому смотрел на Федюкова почти покровительственно небрежно. Даже тот факт, что на нем была домашняя куртка мужа Ольги Петровны и хозяина дома, придавал ему ощущение спокойствия и какого-то права, которого не имел Федюков, бывший в пиджаке и тугих воротничках.
Дождь припустил еще сильнее. В открытые окна запахло мокрой землей и песком с клумб. Листья выставленных на дорожку под дождь цветов обвисли и вздрагивали от крупных капель дождя. Раскрытые по фасаду дома окна, обращенные в сад, закрывались высовывавшейся рукой горничной. Молния то и дело вспыхивала низко по двору, ослепляя глаза.
Все стояли около окон и смотрели на дождь, вздрагивая при каждом взблеске молнии и ударе грома.
Митенька Воейков стоял рядом с Ольгой Петровной, и она после каждой сильной молнии, с улыбкой на свой испуг, оглядывалась на него. Ему хотелось стать вплотную к ней, чтобы его локоть касался ее. Но он подумал: вдруг ей покажется, что он слишком бесцеремонно истолко-вал интимность тона, которую она допустила в момент встречи с ним.
Они пошли сидеть в маленькую угловую комнату на диван. Федюков по дороге зашел в библиотеку и задержался там.
- Ну, рассказывайте, что вы там затеяли. Говорят, на Урал с Валентином собрались? - сказала Ольга Петровна, садясь глубоко на диван с ногами и таким голосом, каким говорят, когда вблизи есть третье лицо. Она указала Митеньке место рядом с собой. И, откинувшись назад, закинула одну руку за голову на спинку дивана и смотрела на Митеньку чуть прищурен-ными глазами, как бы удерживая хитрую, шаловливую улыбку. Улыбка эта могла сноситься к тому усиленному тону, по которому Федюков, сидящий в библиотеке, может подумать о полной благонамеренности их отношений.
Митенька так и истолковал ее.
- Что затеял? Просто захотелось простора и воли, - сказал он, улыбнувшись.
Глаза Ольги Петровны так же были чуть-чуть сощурены, а на губах скользила та же хитрая усмешка, как будто она смотрела на него независимо от его и своих слов.
Широкие рукава ее платья то свободно спадали вниз, то далеко обнажали ее красивые руки, когда она поднимала их. И Митенька никак не мог сладить с глазами, которые против воли оста-навливались на ее обнаженной руке, особенно белой и полнокруглой у локтя, где с внутренней стороны изгиба в пухлой ложбинке виднелась синеватая жилка. И он не знал: быть ли ему скромным и спокойным и делать вид, что он не замечает обнаженной руки, или, наоборот, быть дерзким и прямо, не скрывая, смотреть на далеко обнажающуюся руку молодой женщины. Тем более что он не знал, чего она от него хочет.
- Да что вам здесь тесно, что ли? - сказала Ольга Петровна.
- Тесно, тесно. - Он при этом загадочно улыбнулся.
- Это вы под влиянием Валентина так говорите.
- Я не настолько слабый человек, чтобы находиться под чьим бы то ни было влиянием, - сказал Митенька опять с тою же улыбкой, точно между ними, независимо от их слов, шла какая-то борьба, как между двумя людьми, испытывающими силу друг друга.
- Ну, это мы еще увидим... - проговорила медленно молодая женщина. У него при этих словах промелькнула тень безотчетного испуга: что, если она вдруг неожиданно потребует от него порыва страсти? У него одно мгновение было такое состояние, какое бывает у безбилетного пассажира, который заявил, что у него есть билет, а потом ему сказали, что по дороге еще будут проверять билеты.
Но он сейчас же справился с собой.
- Ну, посмотрите, посмотрите, - сказал он уже добродушным тоном. Чувствуя около своей ноги ногу Ольги Петровны, он не знал, пошевелить своей ногой или продолжать ее дер-жать неподвижно, как бы не придавая этому значения. Но потом тихонько придвинул свою ногу вплотную к ее ноге.
Ольга Петровна вдруг встала и отошла к окну. Она постояла там, пока Митенька смотрел на нее, не зная, что сказать, потом, тряхнув головой, как бы что-то отогнав от себя, повернулась и сказала громко:
- Однако, Федор Павлович увлекся там книгами. Ну, что же вы замолчали? - прибавила она, снова садясь около Митеньки. Она положила ему руку на колено и уже весело, насмешливо и открыто посмотрела ему в глаза.
- Мне иногда нравятся и минуты молчания, - сказал Митенька, загадочно улыбаясь и как бы давая понять, что его трудно обмануть переменой тона и беззаботным насмешливым видом.
- Мне иногда нравятся и минуты молчания, - сказал Митенька, загадочно улыбаясь и как бы давая понять, что его трудно обмануть переменой тона и беззаботным насмешливым видом.
Ольга Петровна, не снимая своей руки с его колена, пристально посмотрела на него.
- Однако вот вы какой... Это становится интересно.
Митенька улыбнулся, как улыбается сильный человек, когда в нем открывают достоинства, являющиеся, может быть, новостью для других, но не для него самого.
Дождь затянулся надолго, и гостям пришлось остаться ночевать.
XVI
После ужина втроем в большой столовой все некоторое время сидели за разговором. Но Ольга Петровна скоро встала и сказала, что она устала и хочет спать.
Простилась и ушла. Митенька Воейков тоже сделал вид, что устал и хочет спать, чтобы отделаться от Федюкова, так как у него было лихорадочное ожидание чего-то, что может случиться.
Митенька спешил еще уйти первым потому, чтобы захватить себе для ночлега кабинет Павла Ивановича, который был в стороне от других комнат и ближе к антресолям, куда ушла Ольга Петровна.
Дверь кабинета выходила в парадную переднюю, куда из столовой падала полоса света на гладкий крашеный пол. В столовой лампу еще не гасили.
"Кто же ее будет гасить?" - подумал Митенька с волнением.
"Придет горничная и погасит", - ответил он сам себе.
И вдруг теперь со всей силой невозвратимости он почувствовал, что все упустил, упустил, когда они сидели на диване. У него теперь при одной мысли о том, что можно и должно было бы сделать, останавливалось сердце и горели щеки. И почему-то тогда, в тот момент, у него, как нарочно, ничего не было. И он сидел каким-то мешком около нее.
Митенька вышел в переднюю и долго стоял, глядя в неосвещенный зал, бывший за столовой, и долго с волнением прислушивался.
Когда он, как ему казалось, слышал чьи-то шаги, у него замирало сердце при мысли, что вдруг Ольга Петровна придет сама к нему. Вдруг на нее налетит неожиданный порыв желания... Но его сейчас же испугала мысль, что у него когда нужно будет - опять все пропадет.
Когда Митенька убеждался, что он ослышался и никто сюда не идет, весь дом спит, - ему становилось досадно, он чувствовал, что готов был лбом биться об стену, и с отчаянием думал, что неужели в конце концов ему придется скромно ложиться спать и все это кончится ничем.
Митенька опять прошел в переднюю слушать и, приотворив пошире дверь в столовую, не дыша ждал, но в это время взглянул на себя со стороны: человек с высшим сознанием, всего месяц назад работавший над разрешением проклятых вопросов в мировом масштабе, теперь торчит перед дверями первой попавшейся юбки, к которой у него даже нет влечения.
Вдруг в дальнем конце зала мелькнул свет. Кто-то шел со свечой по комнатам. Огонь свечи мелькнул уже определенно сквозь портьеру и отразился в зеркалах.
Митенька с бьющимся сердцем отскочил от двери, вошел в кабинет и остановился, прислу-шиваясь. Он стоял с растерянным видом и не знал, что делать. Если сидеть в кабинете, она может уйти обратно, а он чувствовал, что это она. Если же выйти в зал, она подумает, что он ждал ее с определенным намерением, и может оскорбиться. Он выбрал среднее: стал ходить по кабинету, выходя из него и доходя до вешалки в передней.
- Вы разве не спите? - спросил его женский голос из столовой.
- Нет, что-то не хочется, - отвечал Митенька, нарочно не спеша подходя к дверям столовой.
Ольга Петровна стояла перед ним в дверях в голубом шелковом капоте с пышными круже-вами, с не вынутыми еще из волос гребенками и с высоко поднятой свечой, чтобы лучше видеть.
- Ну что же, может быть, вас взять к себе? Хотите пойти посидеть ко мне?
- С огромным удовольствием, а то я пробовал спать - не могу, читать тоже не могу.
- Отчего же так? - спросила молодая женщина с едва заметной ноткой лукавства и глядя все так же пристально и внимательно на него.
- Я не знаю, - отвечал Митенька, придав своему голосу наивный детский тон.
- Ну, идемте... Только ничего лишнего, а то прогоню сейчас же, прибавила она, предо-стерегающе подняв пальчик.
- Кому вы это говорите! - сказал Митенька, почувствовав вдруг необыкновенную свобо-ду и уверенность в себе от мысли, что, значит, ничего не произойдет с ее стороны бурного и внезапного. - Я не Щербаков и не Федюков и никогда своему партнеру не испорчу игры...
Он говорил это и сам удивлялся, откуда у него взялась такая легкость и уверенность выра-жения. Как будто он безотчетно угадывал, что может поразить и заинтересовать эту опытную и много испытавшую женщину. И он с удивительной свободой и естественностью становился на позицию такого мужчины, который уже прошел всю тонкую науку страсти.
Даже Ольга Петровна обернулась и с явным удивлением и заинтересованностью продолжи-тельно посмотрела на него.
- У вас глаза невинного ребенка, но последние слова - слова очень развратного человека, - сказала она, - но во всяком случае с вами очень... Она не договорила, быстро повернулась и пошла впереди него через столовую и неосвещенный зал с его высокими окнами.
Гроза еще продолжалась. Молния часто вспыхивала то в одной, то в другой стороне, и на мгновение делались видимыми гнущиеся в одну сторону деревья парка и на фоне их косые линии дождя.
- Здесь ступеньки, осторожнее. - И они стали подниматься по крутой узкой лесенке с точеными столбиками перил.
Митенька шел по лестнице и глазами третьего лица или будущего времени смотрел на этот момент: он ночью, когда на дворе гроза и дождь и никто не может помешать, идет в спальню красивой молодой женщины. Он сейчас же подумал о том, что, может быть, нужно взять ее за талию или за открытую до локтя руку, которой она приподняла капот, поднимаясь по крутым ступенькам, и вообще как-нибудь прикоснуться к ней, тем более что тонкий шелк ее капота, пахнувший дорогими духами, был около самого его лица.
Но он не знал, хорошо ли это будет после его слов о тонкой игре.
Один раз она даже вдруг остановилась на лестнице, так что он мог от неожиданности совсем надвинуться на нее и всем телом прикоснуться в темноте к ее телу, скрытому только под тонкой шелковой тканью. Может быть, для этого она и остановилась. Но Митенька, как нарочно, некстати оказался внимателен и не столкнулся с ней.
- Подождите, не входите сюда... - сказала Ольга Петровна, подойдя к широкой низкой двери в коридоре низких антресолей, и, повернувшись к Митеньке, подняла палец с улыбкой, которая говорила, что хоть ему и многое позволено, но все-таки он не должен видеть в спальне молодой женщины некоторых вещей.
Она вошла в комнату, что-то передвинула там, потом ее торопливые шаги прошли через комнату, и скрипнула в углу дверца гардероба.
Митенька с замиранием сердца прислушивался к этим звукам, стараясь угадать, что она может убирать.
- Вот теперь идите. - Открыв дверь, она приподняла обнажившейся дальше локтя рукой мешавшую пройти портьеру с бахромой из шариков и пропустила Митеньку в комнату.
- Не смотрите на постель и садитесь сюда.
Широкая, темного ореха постель была открыта.
- А я здесь занимаюсь дамскими делами. Если вам не будет очень стыдно, я буду продол-жать. - Говоря это, Ольга Петровна взяла что-то с окна, но держала за спиной, как бы в зависи-мости от ответа готовясь продолжать или отложить свое занятие.
- Ради бога, при мне можете делать всё. Я совершенно не понимаю, что может быть стыдно. Важен не факт, а отношение к нему, и умные люди должны понимать друг друга.
И опять он увидел, как ее взгляд продолжительно остановился на нем и показал ему, что у него опять сказалась удачная фраза.
- Ну, хорошо. Это чулки. Перебираю и отыскиваю дырки. А это кое-что другое... Ну, рассказывайте.
Она уже держалась просто, открыто и собранно, не так, как на диване, как будто прежний тон был уже слишком рискован для этого места, где они находились. Но этот ее новый тон с посвящением в тайны женского туалета был по-новому приятен Митеньке. Приятно было сознание, что она, красивая светская женщина, сделала совершенно необычную вещь: впустила его в свою спальню и при нем, не стесняясь, делала то, чего не стала бы делать при других, даже более близко знакомых мужчинах. И ему искренно хотелось оправдать ее доверие и доказать, что он умеет, когда нужно, держать себя в руках, хотя бы страсть кипела и бурлила в нем, и не испортит настроения бестактной и нежелательной вспышкой.
Ему хотелось даже, чтобы она пошла еще дальше в направлении их особенной близости. И тогда он оправдал бы ее доверие.
- Мне сейчас почему-то очень хорошо с вами, - сказал Митенька, невольно опять придав своему тону простоту и доверчивость ребенка.
Ольга Петровна, продергивавшая иголку с ниткой, подняла на него глаза и несколько времени смотрела на него, как будто она все старалась понять, искренно он говорит или хитрит. И, видимо, решив первое, сказала: