Людмила Белаш, Александр Белаш Перед рассветом
– Совместный полет на Луну? – переспросил Джон Кеннеди.
Надо было выгадать секунд десять и осмыслить неожиданное предложение Брежнева. Умеют комми огорошить своими мирными инициативами!..
– Учитывая наши и ваши наработки, – медлительным, жующим голосом продолжал новый советский лидер, – можно уложиться года в три. Если заниматься этим врозь, расходы каждой стороны возрастут вдвое.
Он точно знал, что говорил. Парни из ЦРУ дали полное досье на него – Брежнев был секретарем ЦК КПСС по оборонной промышленности, курировал космос, в частности – подготовку к полету Гагарина.
Стоя у мраморной балюстрады, на открытом балконе, они в обществе переводчиков встречали рассвет над Карибским морем. Казалось, трудные переговоры в Гаване закончены, можно расслабиться – но у русских всегда наготове сюрприз.
Для бородатого смутьяна Кастро их встреча была настоящим подарком – обе сверхдержавы почтили его вниманием. Пора раструбить через СМИ, какой ром дегустировал Брежнев, какие сигары выбрал Кеннеди. Конец блокаде, товары Кубы вновь в продаже!
– Мы рассматриваем человечество как единое целое, – постепенно развивал Леонид свою мысль. – Без взаимодействия державы не смогут ответить на угрозу извне. Надо объединить усилия и выйти в космос с оружием.
– У вас есть какие-то подозрения насчет внешних сил?
– Факты. У вас они тоже есть. Обменявшись, мы станем больше доверять друг другу.
Ну вот, наконец-то. Как и полагал Кеннеди, «решение кубинского вопроса» было лишь предлогом для серьезной деловой беседы тет-а-тет. И первый шаг к сближению сделали комми.
«Раз они пошли навстречу – значит, сильно встревожены. А мы?.. Господи Иисусе, да я просто стараюсь не думать, что за нами следят сверху, как за цыплятами в коробке!.. Совсем не то ощущение, как «ходить под Богом». Если быть откровенным, я – президент курятника. Спасибо, что не назначенный».
– Мы готовы к позитивному ответу, – осторожно отозвался Джон.
«Третий срок мне явно не сужден. Пусть братец счастья попытает. У него, по крайности, нет шрама на пол-лица. Да и преемственность в делах он обеспечит».
Ему живо представилось, какая буря поднимется в Штатах, стоит ему заговорить о совместном проекте с Советами: «Зачем мы опять выбрали этого ирландца, бабника, сына бутлегера, меченного, как Аль Капоне? Зачем промазал стрелок в Далласе? А мы-то плакали от жалости и умиления, когда Кеннеди шамкал нам с трибуны челюстью, сшитой проволокой!.. Долой предателя! Комми и католики – дети сатаны!»
«Интересно, – подумал он, покосившись на Брежнева, спокойно курившего свою короткую сигаретку. – Он старше на десяток лет, а ведь мы оба фронтовики с одной войны… Оба ранены в челюсть – он нацистами, а я…»
Вспомнилось, как его на каталке везли в госпиталь. Залитый кровью, едва ворочая языком, он отдавал распоряжения, совсем не уверенный, что его понимают: «Передайте Бобу… ордера на арест управляющих Федерального резерва… это их рук дело… я приказываю – не пускать ко мне Жаклин». Пришлось повторить приказ письменно. Тот мятый листок из блокнота, с каракулями и бурыми пятнами, когда-нибудь окажется в музее, в отделе «Славная революция Кеннеди».
«…и оба мы выжили, хвала Всевышнему. Значит, мы нужны Ему. Ты одолел Хрущева, я – ФРС. У нас получилось. Что ж, Лео, попробуем еще разок? Сыграем рок в этой дыре?»
– Когда у вас это началось? – спросил он напрямик.
– В пятьдесят шестом. В Таджикистане. Тогда я возглавил оборонный сектор, а затем космическую технику. Нужен был человек с военным опытом… Если вы полагали, что ракеты предназначены только для вас – вы ошибались.
Джон покивал, стряхнув сигарный пепел в темноту. Да, Советы долго маскировались. Умельцы.
– Для нас это был сорок седьмой. Розуэлл, в Нью-Мексико.
– Наслышан. Не все удалось скрыть? – Усмешка Брежнева выглядела добродушной.
– В свободном обществе секретность – дело сложное. Они… возвращались?
– Нет. Но теперь ждать их придется всегда. Ждать и готовиться.
Внизу Гавана вяло мерцала редкими желтыми огнями, а вдали над морем разливалось могучее и необъятное сияние, предвещавшее восход солнца.
* * *Зафырчал маленький тепловоз. Состав из четырех вагонов дернулся и пополз по задворкам Тумы – мимо торфовозного состава, вдоль череды платформ-лесовозов.
В вагончик узкоколейки, нагретый летним солнцем, набилась уйма народу – вдобавок к ягодникам, грибникам и местным села компания туристов. Целый угол завалили рюкзаками, свернутыми палатками, потеснив вещмешки-«сидоры» аборигенов. Достали гитару, и бородач в штормовке запел прошлогоднюю, теперь самую известную в походах, у костров:
Песню подхватили хором и почти заглушили тары-бары пассажиров. Деревенские бабки, сухие и темные, словно копченые, с неодобрением поглядывали на городских девушек – ишь, стиляги! Водолазки в обтяжку, сами в спортивных брючках, простоволосые, стыд какой.
Что касается Бориса Лозовского, то он мысленно приветствовал ребят. Пора каникул, отпусков – и научной работы! У самого вокруг Обороны ходуном ходила стайка практикантов-археологов из Ленинградского университета, чьей учебной базой числилась коммуна. Пусть база не самая сильная, еще не вполне оборудована, но нашествие столичной молодежи заметно оживляло лесоболотную Мещеру.
Открыли окна, чтобы продувало ветерком. На разъезде, пока перецепляли тепловоз, многие сбегали к колодцу за свежей водой, а приезжие девушки нарвали цветов – плести веночки.
По привычке Борис уступил место прекрасному полу. Сумки и рюкзачок с московскими покупками поставил под ноги, задвинув под деревянный диванчик. Все-таки с шоколадом и мелкой галантереей в коммуне туговато. Опять же, книжные новинки – пока еще их в Туму завезут, да и не все доходит.
Ему недолго предстояло ехать на ногах – поезд, в этой части Мещеры единственный надежный транспорт, вскоре наполовину опустеет. Пока можно постоять, держась за спинку, послушать разговоры пассажиров с их неповторимым цокающим и чокающим говором. Даже почитать «Приокскую Правду».
Ширится-растет реформа экономики, предсовмина тов. Косыгин во главе. Опять же, семимильными шагами движется новаторское коммунарское движение. Еще сотня семей – «с высшим и средним специальным образованием», что подчеркнуто, – отправилась поднимать просторы Рязанщины. Где дремали глухие углы, ветшали неперспективные деревни – встанут новые дома, фельдшерские пункты, малые школы с обучением по радио, а в скором будущем – по телевизору. Под руководством партии – вперед, и трум-турум-тум-тум. Лепота!
Приехали тренироваться по лунной программе американцы Армстронг и Олдрин; их встретили Гагарин и Титов. Хлеб-соль, цветы, девушки в кокошниках. Не обошлось без накладок – юные пионеры спросили астронавтов, зачем в Штатах негров угнетают. Впрочем, американцы вывернулись – мол, пережиток прошлого, по капле из себя выдавливаем.
Поезд медленно шел между лесополосами, зимой прикрывавшими дорогу от снежных заносов. Кое-где заросли разрывались – за ними по обе стороны сиял прозрачный иззелена-желтый простор полей и лугов. Вдали в слабом мареве виднелись рощицы, а порою и группы домов.
На последней полосе «Приокской» внизу мелко печатали объявления о наборе в коммуны: «Приглашаем… учителя младших классов, плотника, электрика, художника-оформителя… У нас действует сухой закон». Вот как! Да, еще ищут разрядника по самбо и спеца по «охоте на лис». Спортивный уклон?
Само собой, про «Мир труда» в поселке Оборона – ни полслова, ни гугу. Таки особый профиль, заселяется приезжими с в/о, не всякого берут.
Тут Бориса коснулся взгляд. Такое изредка случалось после пережитого в Таджикистане, в пятьдесят шестом – физическое ощущение пристального чужого внимания. В данном случае – нетерпеливое любопытство.
Подняв глаза над газетой, он увидел, что на него смотрит девочка-подросток, в голубом платье и кофте, с повязанным по-рабочему платком на голове. Соломенная блондинка, на лицо и по складу еще дурнушка – переодеть, остричь, и с мальчуганом спутаешь, – но с таким ярким интересом в очах, с таким задорным личиком, что если запоет «Ой, мороз, мороз», то весь вагон подхватит, и бородача забудут.
– А я вас знаю, – заговорила она сквозь людской гомон и гитарный звон, – вы Борис Янович из Обороны.
– Вот как, мы знакомы? – Лозовский сложил газету, сдвинулся на полшага к сидящей.
– Я Маша Солдатова. Вы нам в школе лекцию про древности читали и про Волгу, как вы там раскопки делали.
Конечно, читал. Для коммунара это долг, а для научного сотрудника – потребность наравне с дыханием. Иметь знание и не делиться им – просто стыдно. Но в округе полдюжины школ; как упомнить всех, кто слушал?
А на имя он улыбнулся. Женина тезка. Вырастет это нескладное жизнерадостное существо, расцветет, тоже будет Мария, чья-то любимая.
«Похоже, ровесница моему Гришке, и такая ж, должно быть, оторва».
– Тебе понравилось? – чуть склонился Борис, чтоб разговор не смешивался с соседними.
– Да, интересно так! Про городища, про холмы и клады – я и не знала, что у нас тут столько всего. И что я – куршанка, – назвавшись, Маша смутилась, отвела лицо в сторону.
«Это скромность или радость?.. Всего-то правильно назвал – не «литва головастая», не «литва некрещеная». Хотя – какая вы литва? Еще разбираться надо, откуда вас принесло».
– Такая уж народность, древняя и редкая. Хотя народы – не мой профиль, я археолог. И не очень давно занимаюсь Мещерой.
– Как же недавно, уже все разведали. Столько в земле откопали… Наши ребята в Чарусском тоже искать стали после вашей лекции, нашли винтовку и в милицию отдали, им участковый благодарность объявил…
«Везучие мальчишки. Мне б их в поисковики. Откуда винтовка?.. – Борис представил карту окрестных рабочих поселков, кордонов, лесных и торфяных разработок. – Старый лагерь НКВД, не иначе».
– …и я тоже рыла, на старом торфянике, но попалась одна дужка. Вот, приспособила. – Маша одной рукой выдвинула из-под лавки две авоськи. Сетки с мешочками крупы и сахара, с бутылкой постного масла были, как на коромысло, подвешены к загнутым концам бурой дужки, похожей на ручку детского ведерка. Находкой Маша распорядилась умно – у концов намотала черной тканой изоленты, чтобы ручки не соскальзывали, а середину обернула старой фланелевой пеленкой, так меньше давит на плечо.
Другой бы похвалил девочку за смекалку, а Борис замер и онемел.
Дужки с загнутыми концами были ему хорошо знакомы.
Точно такую же, держа ее рукой в рентгенозащитной перчатке, показывал ему особист. Когда сознание вернулось к нему, а врачи убедились, что состояние Бориса не внушает опасений, тотчас явились особоуполномоченные. И разговоры с ними длились чуть не месяц.
– Вы видели эти предметы на корабле пришельцев?
– Не помню… Нет. Откуда они?
– Найдены на их посадочной площадке, возле Пенджикента. Брошены или потеряны. Эти и еще другие. Три разных типа предметов.
– Оно радиоактивное или токсичное?
– Ни то, ни другое. – Особист аккуратно убрал «дужку» в металлический бокс. – Но на человека влияет. При контакте с кожей и на расстоянии до метра.
За полгода, пока он витал между беспамятством и явью, специалисты успели основательно исследовать предметы – тип-1, тип-2 и тип-3. Но выяснили не многое – например, что это не металл, а нечто вроде керамики, густо пронизанное нитями из редкоземельных элементов. Временами два последних типа порождали слабое электромагнитное поле, похожее на биотоки.
– Ржавая была? – спросил он заинтересованным тоном, стараясь ничем не выдать своего волнения.
– С наростью, вроде коржавины, – просто ответила Маша. – Сапожным ножом и наждачкой очистилось. Вам это нужно?
– Я бы посмотрел. Но не в вагоне же. Если ты сможешь приехать в Оборону…
В Оборону! Девочка даже не пыталась скрывать чувства – прямо просияла.
– Да хоть сразу. Отвезу домой продукты – и на лисапеде к вам.
Просчитать путь по времени было легко – пока поезд доковыляет до поселка Чарусский, пока Маша похвастает, что «сам ученый Борис Янович» пригласил ее в коммуну (обязательно похвастает, с типом-2 у тела-то!), пока она будет крутить педали по лесной дороге, потом разговор, а тут уже и вечер. Школьницу в одиночку ночью через лес не посылают.
– Лучше завтра, выехав пораньше. Буду ждать. Спросишь Лозовского, любой проводит.
– Она, может быть, старинная? – спросила Маша в надежде. – Еще от Баташевых?
От Баташевых, боже мой!.. Род промышленных магнатов с царских пор пропитал Мещеру темной славой, жуткими легендами – разбой, фальшивые рубли, подземные темницы… Не назови их Маша, они б и на ум не пришли. Больше всего Лозовского сейчас интересовала глубина, на которой найдена «дужка». Потому что толща торфа – это время его развития. Полмиллиметра-миллиметр в год.
И он не удержался спросить:
– Глубоко от поверхности дужка лежала?
– Ой, да с мой рост. – Маша провела ладонью над своей макушкой. – Там большая канава, я в берегу ее, в откосе рылась.
Лихорадочно смерив ее – сидящую, – на глаз, Борис прикинул: «Полтора метра… нет, больше, метр пятьдесят пять. Шестнадцать веков. Третий или четвертый век нашей эры… Это времена мери и муромы. Здесь, где теперь леспромхоз и пилорама, завис корабль пришельцев, опустился на поляну. Вышли «пауки», стали монтировать «черные вертолеты» – быстро, умело, согласно программе. Начался отлов лосей, медведей, кабанов – всех, кто годится для коллекции Хозяев. А меряне прятались в лесу, с ужасом провожая глазами летающих чудищ… Или стреляли в них из луков?.. Нет, нет, главное здесь – что они не впервые посетили Землю в пятьдесят шестом. Как я и полагал. Передо мной вещественное доказательство. Да, где-то в эру Великого переселения. Для них мы не Америка, открытая Колумбом, а узловая станция. Полустанок, стояночный пункт. Разъезд, где они выходят из вагонов – набрать воды, прихватить овец на корм койотам, сена для овец, сорвать цветочек… Или отбор живности идет затем, чтобы оценить, как биосфера изменяется. Моя гипотеза верна?»
– Будем изучать, – подытожил он вслух.
– В газете напишут, что это я нашла?
«Тоже важное наблюдение – со времен Аттилы тип-2 свойства не утратил. Активирует, подстрекает заводить знакомства в поезде с едва известными людьми и быть непосредственной. То-то бабули на Машу косятся – с городским в ковбойке, с коммунаром, со старшим болтает как ровня. И правильно, что особисты этот тип брали перчатками из просвинцованной резины. От греха подальше».
– Сначала определимся, какой эпохе принадлежит дужка.
«…и перекопаем торфяник до сапропеля, до озерного дна! На полкилометра во все стороны! Маша, ты свой поселок осчастливила на годы – туда приедет батальон ученых в штатском».
– И в музее ее выставят? В Рязани… или в Москве?
Сжимая рукой инопланетный артефакт, она в расспросах просто удержу не знала. Без приборов не определить, «спит» тип-2 или «ожил», но Лозовский готов был поклясться, что биотоки уже молниями бегают по нитям из лантана и иттрия.
«Да и я слишком близко стою. Наверняка до меня достает. Не выболтать бы лишнего».
Чтобы отвлечься, он стал глядеть в окно.
Миновав поля, поезд углубился в густой и топкий лес. По сторонам то сплошь деревья, то лужки, плавно переходящие в озера, спящие с открытыми глазами.
Часто состав шел между лесными стенами, шурша о них боками вагонов, а когда лес разрежался, становилось видно, что он стоит на сплошном ковре пышных мхов, даже на взгляд влажных, водянистых, а порой по обе стороны от колеи блестела черная стоячая вода.
Вот болота, покрытые волнистой шерстью длинных острых трав; местами проблескивают водяные окна, а то горбится кочкарник и торчат сгнившие на корню мертвые деревца. Вон с зеркальной воды поднялись и полетели к лесу утки…
Маша немного огорчилась, что их разговор прервался, но ей и без беседы было чем себя занять.
О коммуне помечтать!
Про них столько всякого рассказывают… Взрослые, кто великий пожар в Курше пережил, лишь головами качают – видано ли, городские в самую глухомань скопом ринулись! И не от голода спасаться, как в гражданскую, а дома строить, скотину разводить. Там не колхоз, совсем другой порядок. Конечно, живут небогато, но весело, с огоньком. На рынок выезжают торговать – с колхозниками наравне, теперь это свободно. Бывает, и оттуда кто сбежит, соскучившись по уюту и асфальту, но взамен другие приезжают.
Они там, в коммунах, выдумщики – свой театр устроили, по деревням с представлениями ездят, так здорово! И под гитару поют, как туристы.
У коммунаров своя школа с радио, учитель им дает уроки прямо из Рязани. Учеников всего десяток, зато дом под школу – самый лучший, весь внутри картинками украшен. Есть врач и медсестра с машиной, они и по деревням ездят, если вызовут, а не справятся – вызовут санавиацию.
А еще все они трезвые, будто сектанты. Даже курят в отведенном месте, где железный бак с песком.
Кто у них бывал, особенно из молодых, так сразу говорят: «Хочу в коммуну». Но там строго, берут после собеседования, решают на общем собрании и требуют, чтобы имел профессию. Хоть плотником, но будь.