— Страничник — это который в белом? — серьезно осведомился Талька. — А почему он — Страничник?
— Потому что за ним — страница из Зверь-Книги. Он за нее душу Книге продал, лапу Зверю целовал и слезой расписывался. А сюда пришел силу вашу испытывать. Он-то пришел, а вы ему по незнанию все, как есть, на подносе и выложили! Эх, не успел я вам сказать!.. Чай, не убили бы нас — бока бы намяли, как обычно, не впервой… И я, дурень старый, бухнулся бы им в ножки, ублажил — глядишь, покуражились бы да и убрались восвояси! Рано нам еще зубы показывать, рано со Зверь-Книгой тягаться… нет у нас ни зубов на Зверя, ни слов на Книгу… ничего у нас нету…
Черчек захлебнулся досадой и сунул в рот клок пегой бородищи — жевать с горя.
— Ладно, — наконец пробурчал он. — Несколько дней у нас во всяком разе есть. Пока еще эта белая пакость к своим доберется, пока доложит, что вынюхал у Черчекова хутора — а там уже и Большое Паломничество наступит. Местные, принявшие Закон Переплета, в Книжный Ларь поедут — к святыням приобщаться, себя Зверь-Книге показывать. А до того к нам никто не сунется. У них ведь все по правилам, по порядку… души чернильные…
Помолчали. Теплый ветерок как-то уныло посвистывал, бродя между замшелыми избами. Бакс, разжившийся у деда пригоршней местного курительного зелья, заменявшего табак, сосредоточенно дымил самокруткой из каких-то подозрительных сохлых листьев.
— Будешь? — он протянул мне окурок.
Я машинально затянулся, и глаза мои чуть не вылезли на лоб. Более крепкого и вонючего самосада в жизни пробовать не приходилось!..
Вот ПОСЛЕ — пришлось…
— Все, мужики, утро вечера мудренее, — сквозь зубы процедил Бакс, наблюдая, как солнце медленно сползает за неровный частокол верхушек деревьев. — Спать пошли. Вон у пацана глаза слипаются… Глядишь, поутру чего и надумаем, а то сегодня день какой-то… — Бакс сделал рукой неопределенный жест, отражающий его мнение о сегодняшнем дне. — Думаешь, если мы — привидения, так нас можно по башке дубасить и — ничего?! Может, и ничего, только мысли все, похоже, вышибло. В общем, завтра договорим…
Черчек угрюмо кивнул, и мы поднялись с бревен. Призрак Вилиссы последовал за нами. Как ни странно, но старик не обращал на нее ни малейшего внимания. Даже ни разу не заговорил с ней… Не видит он ее, что ли? А ведь как пить дать — не видит! Что ж это тогда получается…
Бакс аккуратно прикрыл дверь сарая — мы уже привыкли к этому сенохранилищу и решили ночевать в нем же — и подпер дверь изнутри увесистым поленом.
— Ну что, Вилисса? — поинтересовался он, не оборачиваясь. — Что скажешь?
— О чем? — прошелестел голос однорукого призрака.
И тут вмешался я.
— О Книге. О Зверь-Книге, которую упоминал Черчек. Тебе что-нибудь известно об этом дивном сочетании?
Говоря это, я почему-то отчетливо представил себе трехглавого змея с толстенными фолиантами на чешуйчатых шеях. Змей скалил книги-головы, и алая закладка облизывала острые зубы-буквы.
Ничего лучшего в мою голову не лезло.
— Известно, — слабо колыхнулся воздух, пропитанный ароматами кожи и сена. — Но я всегда считала, что это — сказка. Мудрая и страшная сказка.
Меня словно холодом пробрало. То, что было сказкой для потомственной ведьмы Вилиссы — чем же это могло оказаться для нас?
Чем могло быть на самом деле?
— Сказывала мне моя бабка, — голос Вилиссы стал еле слышен, и я старался не пропустить ни единого слова, — будто слыхала она от своей прабабки, что где-то на свете — на этом ли, на том или на каком еще — есть Зверь-Книга в переплете из черного тумана. Кем писана — неведомо, кем читана — незнаемо, что в себе несет — не нам о том судить… А только если весь Дар собрать, что у Даровитых имеется, да все тайные знания к нему прибавить, что у Знающих водятся — так в Зверь-Книге поболе того будет. Но читать Книгу эту нельзя, ибо Дар даром не дается… потому что как ты читаешь Зверь-Книгу, так и Зверь-Книга читает тебя, листая помыслы и чаяния дерзнувшего. И если она дочитает тебя до конца быстрее, чем ты — ее, то станет в Книге на одну страницу больше, а в мире — на одну душу меньше. И расхохочется черный туман, обнимая Книгу, пришедшую из Алой Бездны, Бездны Голодных Глаз, которой маги пугают нерадивых учеников…
— Дальше! — не выдержав тишины, повисшей между нами, крикнул Талька. — Дальше!
— Все, — коротко ответила Вилисса. — Дальше ничего не знаю. И боюсь, что придется узнавать. Позовет Книжный Ларь — надо будет идти. Правда, Дар мой — у вас. А вы не умеете им пользоваться…
— А ты на что? — простодушно изумился Бакс. — Научи! Глядишь, и склеим твой Дар…
— Склеим… — печально усмехнулась Вилисса. — На учение время нужно. Нет у нас времени, и ничего у нас нет. Может, и впрямь надо было ждать, пока родится Йери-ер, Белая Старуха. Разве что…
— Разве — что?
— Разве что вы все-таки согласитесь умереть и передать мне Дар. А я уж дальше сама, как получится… если получится. Недаром же та, из снов, меня сюда звала. Наверное, есть еще надежда — мне со Зверь-Книгой встретиться, в Переплет ее постучать…
— А нам, значит, копыта отбрасывать? — недобро переспросил Бакс и кивнул быстрый взгляд на полено, подпиравшее дверь.
По-моему, он нашел ему новое применение.
— Да. А что тут такого? Вы же назад, к себе вернетесь…
— Призраками? Тенью отца Гамлета?!
— Да, призраками. А Дар вам память при переходе сохранит — он ведь добровольно отданный… вырастите себе новые тела…
Я прошелся по сараю, словно выбираясь из болота молчания, более красноречивого, чем любые слова.
Вроде бы все она говорила правильно… И Зверь-Книга эта, пугало молоденьких ведьмочек, прах их всех забери! — не наша забота ее искать; и Дар нам Вилиссин — как корове седло, а Вилисса им пользоваться умеет… и память мы, похоже, сохраним, чем черт не шутит…
Умирать почему-то не хотелось. С чего бы это? Да все с того, с родимого… Вдруг врет нам бабка-девушка, или просто не сработает какая-нибудь деталь — и станем мы там или здесь банальными покойничками или этими… Лишенными Лица…
Меня передернуло. Это ведь похуже, чем просто смерть — наша, родная, атеистическая, с уютным НИЧТО в перспективе! Придется лет триста барабашкой по панельным домам шастать, полтергейсты на кухнях устраивать!
Кроме того — КАК мы будем умирать? Мне, значит, родного сына прирезать или вилами приколоть, после Бакс меня удавит, на радость Вилиссе, а сам напоследок в колодце утопится…
Есть у них тут колодец, или к соседям идти понадобится? Здрасьте, люди добрые, к вам утопленник стучится под окном и у ворот!..
Похоже, на наших физиономиях ясно читались все эти мысли, и Вилисса была их единственным читателем.
— Я знала, что вы мне не поверите, — прошептала она, и легкий силуэт тюлевой занавеской качнулся у стены. — А когда поверите — поздно будет…
Бакс упрямо мотнул головой.
— Вот когда поверю, тогда и зарежусь! — жестко заявил он. — А до того — шиш с маслом!
— Ты знаешь, Баксик, — поддержал его я, — твои последние слова… Грубовато, конечно, но, в общем, верно. А ты, Талька?
— И мне не хочется, — протянул из угла Талька. — Правда… там мама осталась…
14
Утро отнюдь не оказалось мудренее вечера, но даже с утра помирать никто из нас не торопился, так что мы на время отставили эту идею в сторону и собрались на военный совет.
Вилисса на нем тоже присутствовала и вела себя тише мыши. Старый Черчек — родич нашей ведьмы, свекор ее или что-то в этом роде, хотя по их рассказам мало что поймешь доподлинно! — так вот, Черчек ее действительно не видел и не слышал, но, похоже, проникся смутными подозрениями. Сама Вилисса отнюдь не спешила открывать престарелому родственнику свое присутствие, ну, и мы в свою очередь дружно помалкивали.
Выходит, с призраками могут общаться лишь полупризраки, вроде нас…
Как я понял из утренних новостей, Страничники и простое население сейчас группами прибывают к Книжному Ларю — храм местный, что ли? — и там причащаются святынями, после чего разъезжаются по городам и весям.
В основном — по весям, потому что о городе старик упомянул один раз и в единственном числе. Впрочем, дед мог быть не силен в здешней географии.
Кстати, со свойственным коренному селянину презрением, Черчек заявил, что горожане к Ларю ездят нерегулярно и редко когда группами. В основном, в одиночку.
Слова «группы» Черчек не знал. Это его Талька научил, и оно деду ужасно понравилось.
Кстати, со свойственным коренному селянину презрением, Черчек заявил, что горожане к Ларю ездят нерегулярно и редко когда группами. В основном, в одиночку.
Слова «группы» Черчек не знал. Это его Талька научил, и оно деду ужасно понравилось.
— ХР-Р-Р-РУП-П-ПЫ! — рокотал старик, и борода его излучала море удовольствия.
По-моему, он считал это особо заковыристым ругательством, и восхищенно поглядывал на моего сына.
Я прикинул шансы пробраться в толпе паломников к треклятому Книжному Ларю и на месте разобраться в ситуации. Отчаянно, но не безнадежно. Правда, что делать с легендарной Зверь-Книгой, буде таковая обнаружится, я не знал. Надеюсь, что она все же больше — Книга, и меньше — Зверь… поглядим, удерем, а там и думать станем.
Я поразился собственной лихости и высказал соображения вслух.
Идея была принята, поскольку никто ничего лучшего все равно не предложил, и я тут же принялся объяснять Тальке, что он никуда по малолетству не пойдет, а останется на хуторе с…
Я чуть было не ляпнул — «с Вилиссой», но вовремя заткнулся. Черчек решил, что я имею в виду его, и с грубоватой нежностью потрепал пацана по голове.
И никто из них понятия не имел о моих подлинных намерениях. Ну и слава Богу…
Существовала еще одна загвоздка, о которой мы даже не подумали — наши тени. Я совсем забыл, что аборигены Переплета теней не отбрасывают, по непонятным мне причинам. Старый Черчек поджал губы, рявкнул на одного из своих парней, зачем-то сунувшегося в хату — и брезгливо сообщил, что здешнюю шваль Солнце в упор не видит и видеть не хочет. Оттого, мол, они тени и не отбрасывают.
Это меня утешило мало. Но тут я заметил, что Вилисса что-то шепчет на ухо просиявшему Тальке — и тут же мой сын нагло заявил, что ему с его Даром это дело — раз плюнуть. Он, дескать, таких туч недели на две вперед нагонит, что ни о каких тенях и речи быть не может.
Я глянул на Вилиссу, и она слабо кивнула в ответ. Ну что ж, глядишь, в паре с Талькой и выйдет у них что-нибудь…
Неугомонный Бакс немедленно собрался в разведку — как выяснилось, в ближайший сельский кабак, дабы испытать на практике «бестеневое освещение» и заодно произвести рекогносцировку.
Последнее слово также очень понравилось Черчеку, но с первых пяти попыток деду не удалось его произнести, и старик лишь тоскливо помянул свои молодые годы, зря ушедшие.
Я заподозрил, что кабак интересует Бакса и по другим соображениям, но промолчал. Меня эта Баксова идея вполне устраивала.
Талька с Вилиссой заперлись в сарае, и вскоре небо действительно заволокли угрюмые темные тучи — я только головой качал и диву давался — а Бакс помахал мне рукой и отправился на разведку в кабак.
— Я тоже ухожу, — бросил я Черчеку. — Собраться поможешь? Только мне по-быстрому надо…
— В Книжный Ларь? — ухмыльнулся старик, показывая на удивление крепкие зубы. — Пошли, я тебе одежку подкину, за городскую сойдет… и харчишек на дорогу. А за мальца не бойся — приглядим…
Я уходил к Книжному Ларю. Один. Бакса я брать с собой не собирался. Если что — он присмотрит за Талькой. В этом я не сомневался. Если что — пришедший за моим пацаном сначала встретит грубого толстого дядю Бакса…
Вот это «если что» и мучило меня больше всего.
Если — что?!
15
…Талька выбрался из сарая и радостно сообщил мне, что «делать погоду» уже не требуется — согнанные отовсюду тучи рассасываться явно не собирались — а требуется просто время от времени приглядывать за ней, за погодой то есть, на всякий случай.
Похоже, мой сын уже наловчился приглядывать за небом, и делал это в охотку и с удовольствием.
Потом Черчек, собиравший мой дорожный узелок, увел Тальку куда-то в сторону, шепчась с ним по дороге и поглядывая в мой адрес; Вилисса упрямо сидела в сарае, Черчековых парней тоже видно не было… клубящиеся тучи навевали уныние, и до момента выхода делать было абсолютно нечего.
Я уселся на вкопанную в землю лавку и стал наблюдать за худющей черной кошкой, караулившей мышь или какую-другую добычу у дверей избы. Терпения у кошки было навалом, у меня — не меньше…
И мы дождались.
Из избы на порог бочком выбралось лохматое серо-болотное существо с ладонь ростом, напоминавшее маленького старичка. Лохматик огляделся и глухо заугукал себе под нос.
«Домовой! — опешил я. — Ей-богу, домовой!»
Однако у настырной кошки появление домового не вызвало никакого удивления. Она стремительно прыгнула на свою намеченную жертву, но в последний момент домовенок успел заметить грозившую ему опасность и отскочил в сторону.
Завопив дурным голосом, он кубарем скатился по ступенькам и бросился наутек. В этом была его ошибка — ему следовало вернуться обратно в хату и забиться в какую-нибудь щель, откуда кошка не смогла бы его выцарапать. Во дворе же, на открытом месте, у него не оставалось ни малейшего шанса.
Но тут в его судьбу вмешалось Провидение. Вернее, прИвидение — в моем лице.
Брошенный мною увесистый камень в кошку не попал, однако погоня была мгновенно прервана, и мяукающий хищник поспешил скрыться в узком лазу, который вел, очевидно, в подвал — а насмерть перепуганный домовой с размаху ткнулся в мою ногу, наполовину уйдя в нее.
С видимым усилием и чмокающим звуком он выбрался обратно и, не удержавшись на маленьких кривых ножках, растянулся на земле. Я улыбнулся и протянул руку, чтобы поднять неудачника — но тут из подвала раздался такой панический и душераздирающий мяв, что я невольно вздрогнул и глянул в ту сторону.
Незадачливая кошка пулей вылетела из лаза; шерсть на ней частично стояла дыбом, частично висела клочьями. Животное рвануло через двор и мигом исчезло, а из лаза показалось следующее действующее лицо.
«Родственник», — догадался я. Действительно, человечек из подвала был копией первого домового, разве что несколько крупнее и более взъерошенный. И цвет его был ближе к бурому; а в ручках он сжимал острую и ржавую железку. Когда-то это, видимо, был нож, но для подвального героя он служил боевым двуручным мечом, чуть ли не с него самого ростом. Если не больше.
Рядом со мной зашелестела трава, и я обернулся. Это подошли Черчек с Талькой. Талька во все глаза глядел то на одного домового, то на другого.
Лицо старика было сумрачным, как всегда.
— Домовые? — на всякий случай осведомился я.
— Они самые, — кивнул Черчек. — Этот, — он указал на кошачью жертву, сидевшую на земле у моей ноги, — этот — запечник. В доме живет, за печкой, значит… Куролесит помаленьку, но ничего, терпеть можно. А вон тот, злющий — подвальник. У-у, Падлюк!
— Что, вредный? — сочувственно спросил Талька.
— Не то слово! — тут Черчек узрел железку в руках подвальника, и его лицо (Черчека, а не домового) налилось дурной кровью. — А-а, так вот куда мой ножик запропастился! Я его, как дурень, с зимы ищу, а он тут, рядышком! Ну, Падлюк (это кличка у него такая, Падлюк, — пояснил старик мне), ну, зараза, ты у меня допрыгаешься! А ну, отдай немедленно!..
Подвальник по кличке Падлюк скорчил в ответ гнусную рожу — она у него и так была весьма паскудная, а стала еще гнуснее — затем скрутил здоровенный, не по росту, кукиш и шмыгнул обратно в подвал.
Чем и спасся от полена, которым не замедлил запустить в него возмущенный Черчек.
Нож подвальник, естественно, уволок с собой.
— Так вот чем он бочку с квашеной капустой открыл! — продолжал кипятиться дед. — И добро б сожрал, а то по всему погребу разбросал! Вонища теперь от нее — я-то не сразу спохватился… А ты, Болботун, чего веселишься?! — прикрикнул он и на запечника. — Небось, вместе шкодили, а?
Запечник Болботун поспешил спрятаться за мою ногу, а Черчек все бушевал, сразу забыв о нем:
— Ну, попадись он мне, этот паразит! То сапоги дерьмом вымажет, — старик уже обращался ко мне, явно в поисках сочувствия, — то зимой ступеньки водой польет — чуть ноги себе не переломал! И свечки все в доме сожрал, на пару с этим, — обличающий перст уперся в прятавшегося за моей ногой Болботуна. — Падлюк! Одно слово — Падлюк!..
Внезапно Черчек успокоился и, отвернувшись, тихо проговорил:
— Вот это и есть Лица Лишенные… Память, то есть, потерявшие. И я таким стану… после смерти. Или еще чем похуже. Недолго ждать осталось…
Он замолчал и медленно побрел к дому, так и забыв отдать мне собранный узелок.
Я совсем по-другому взглянул на запечника, который развлекался тем, что со всего размаху всаживал свой маленький кулачок в мою ногу и с чмоканьем извлекал его обратно. Вот он, бывший маг, колдун, владелец Дара, живая сказка, прошедшая сквозь врата смерти…