— У меня мать и сестра, — сказала Нелл. — Мы должны взять их с собой.
Карл Харт видел ее мать, он содрогнулся от перспективы находиться в ее обществе даже пять минут.
— Это совершенно невозможно, — заявил он.
— Что же с ней будет?
— Не сомневаюсь, что она утопит свою печаль от разлуки с тобой в бутылке джина.
— А если она подхватит чуму?
— Значит, моя маленькая Нелл, она подхватит чуму.
— Кто будет ходить за ней?
— Конечно, твоя сестра.
— А что, если она тоже заболеет?
— Ты теряешь драгоценное время. Я хочу уехать немедленно. Каждая лишняя минута в этом зараженном месте может обернуться бедой.
Нелл, слегка расставив на полу свои маленькие ступни, подбоченясь встала в позу, как она говорила, рыбной торговки, ибо, вне всякого сомнения, запомнила она ее еще с тех пор, когда продавала свежие сельди — по десять штук за грош.
— Если я еду, — заявила она, — моя семья едет со мной.
— Значит, ты выбираешь свою семью вместо меня? — сказал Харт. — Очень хорошо, мадам! Вы сделали свой выбор.
После этого он оставил ее; когда он ушел, она взгрустнула, потому что она все же любила его и знала, что он очень переживает, не имея возможности выступать в театре. А она — дура. «Что я, — спрашивала она себя, — должна отупевшей от джина старухе, которая била и изводила меня, когда у нее были силы, и плакалась, когда не могла бить?»
Она пошла в Коул-ярд; когда она повернула в этот переулок, сердце Нелл упало, потому что на многих дверях были нарисованы большие красные кресты, под которыми было написано: «Господи, помилуй нас».
Нелл оставалась в подвальчике, с Розой и матерью, несколько дней и ночей. Изредка Нелл или сестра выходили из дома в поисках еды. Людей вокруг осталось теперь совсем мало. Между камнями мостовой росла трава. Иногда во время блужданий им приходилось видеть у дороги страдальцев с роковыми признаками судорог, рвоты, бреда; болезнь настигала их на улице. Однажды Нелл подошла к старой женщине, так как почувствовала, что не может пройти мимо, не предложив ей помощь, но та открыла глаза и, глядя на Нелл, закричала:
— Вы — мисс Нелли. Отойдите от меня!
Она разорвала лиф платья и показала у себя на груди зловещие пятна.
Нелл заторопилась прочь, чувствуя, что ей становится дурно и страшно, и понимая, что она ничем не может помочь старой женщине.
Так они прожили в своем подвале несколько недель, изредка покидая его и возвращаясь туда снова, чувствуя себя всеми покинутыми. Они были подавлены видом пораженного заразой огромного города. Ночами им были слышны печальные звуки колокольчиков, дававшие знать, что мимо них проезжает чумная телега. Слышался замогильный крик, эхом разносившийся по пустым улицам: «Выносите мертвецов». Нелл видела, как прямо из окон передавались обнаженные тела и в том же виде сваливались в телегу одно на другое, так как гробы делать не успевали; никто не оплакивал умерших; телега проходила скорбный путь до кладбища на окраине города, где тела умерших сбрасывали в огромную общую яму.
И вот однажды Нелл не выдержала:
— Нам нельзя здесь больше оставаться. Если мы не уедем, то умрем — коль не от чумы, так от тоски.
— Двинем в Оксфорд, — сказала мать. — У вашего отца там есть родственники. Может, они и примут нас на то время, пока не кончится эта беда…
Так они ушли из пораженного города. В первую ночь они спали под защитой живой изгороди; Нелл почувствовала, что на свежем деревенском воздухе душевные силы начинают возвращаться к ней.
Глава 2
Лишь через два года Нелл вернулась в Лондон. В Оксфорде им жилось нелегко. Она снова занималась продажей фруктов и рыбы, когда ей удавалось найти такую работу. Роза работала вместе с ней, и эти две девушки из Лондона, бойкие и хорошенькие, сами содержали себя и мать в течение двух лет.
Из Лондона доходили ужасные вести, заставлявшие их сомневаться в том, что они когда-нибудь смогут туда вернуться. Путники принесли эти вести в Оксфорд в сентябре, через год после приезда туда Нелл с семьей. Нелл, которой не терпелось узнать, что происходит на Друри-лейн и не вернулись ли артисты, вместо этого услышала о страшном пожаре, начавшемся в лекарне на Пуддинг-лейн и быстро распространившемся так, что запылало полгорода. Доходило и много других слухов до Оксфорда. Говорили, что Лондону пришел конец, что не уцелел ни один дом, что сгорели король и все придворные.
Нелл потеряла дар речи. Она молча стояла, вспоминая Друри-лейн и тот жалкий переулочек Коул-ярд, где прошла большая часть ее жизни, она вспоминала сады Ковент-гарден, Хоп-гарден и улицу Святого Мартина. Она представляла себе театр — тот театр, который считала своим, и другой, соперничающий с их театром, оба объятые пламенем.
— Это Божья кара грешному городу, — утверждали некоторые.
Роза опускала глаза, а Нелл громко протестовала. Она кричала, что Лондон не был грешным городом, это был веселый и полный удовольствий город, а она отказывается думать, что грешно смеяться и радоваться жизни.
Но она была слишком несчастна, чтобы отвечать со свойственным ей когда-то пылом.
Каждый день приносил все новые вести. Им говорили, что люди выбрасывали из домов мебель и грузили ее на баржи, что огнем была перекрыта вся река; рассказывали, как горели деревянные постройки на Лондонском мосту, как король и его брат герцог работали вместе, пытаясь преградить путь огню, как оказалось необходимым использовать порох и с помощью взрывов отделять плотные ряды легко загоравшихся деревянных домов.
Но наконец пришли и добрые вести.
Их сообщил дворянин, проезжавший Оксфорд из Лондона прелат, сожалевший о реставрации королевской власти и тосковавший о пуританских порядках времен протектората.
Проездом в Бэнбери он остановился в Оксфорде, и Нелл, увидев, что этот путник, несомненно, приехал из Лондона, подошла к нему, — но не затем, чтобы предложить селедку, а чтобы расспросить о новостях.
Он неодобрительно поглядел на нее. Ни одна достойная женщина, он был в этом уверен, не могла так выглядеть. Эти роскошные волосы, ниспадающие в буйном беспорядке, эти карие глаза в обрамлении темных ресниц и бровей, контрастирующих с золотистым блеском волос, эти пухлые щечки и красивые зубы, эти ямочки и особенно этот задорный носик не могли принадлежать добропорядочной женщине.
Нелл присела в глубоком реверансе, который больше подошел бы благородной даме и которому научил ее Карл Харт.
— Я вижу, благородный сэр, что вы торопитесь из Лондона, — обратилась она к нему. — Я бы с радостью узнала что-нибудь из новостей этого города.
— Не спрашивайте меня о новостях из Вавилона, — воскликнул благородный путник.
— Нет, сэр, не буду, — ответила Нелл. — Меня интересует Лондон.
— Это одно и то же.
Нелл скромно опустила глаза.
— Я родом из Лондона, сэр. Как ваше мнение, возможно ли бедной женщине вернуться туда сейчас?
— Говорю вам, что это сущий Вавилон. В нем полно проституток и головорезов.
— Больше, чем в Оксфорде, сэр… или в Бэнбери?
Он подозрительно посмотрел на нее.
— Вы смеетесь надо мной, сударыня, — ответил он. — Вам следует поехать в Лондон. Очевидно, что ваше место там. В этой клоаке куда ни поглядишь, везде на улицах одни развалины — доказательство Божьей кары… а эти лондонцы, чем они заняты? Все веселятся в тавернах и в своих театрах…
— Вы сказали «театрах»?! — воскликнула Нелл.
— Сказал, прости их Господи.
— Да хранит Он вас, сэр, за такие добрые вести.
Несколькими днями позже она, вместе с Розой и матерью, села в почтовую повозку и после утомительной поездки, путешествуя со скоростью две мили в час и сидя на полу повозки, в то время как возница вел лошадей по тряским дорогам, они дотащились наконец до Лондона.
Нелл едва сдержала слезы, когда снова увидела древний город. Она слышала, что старого собора Святого Павла, ратуши и гостиного двора, а также многих других хорошо известных достопримечательностей города больше нет; она слышала, что разрушено более тринадцати тысяч жилых домов и четыреста улиц и что две трети центра города лежит в руинах — от Тауэра вдоль набережной до церкви Темпля, и от северо-восточных ворот вдоль городской стены до Холборнского моста. Тем не менее она не была готова увидеть то, что предстало ее глазам.
Но, будучи по натуре оптимисткой и вспомнив, в каком виде они оставили город — с травой, растущей между камнями мостовой, с красными крестами на дверях и чумными телегами на улицах, — она воскликнула:
— Ну, сейчас он выглядит не хуже, чем когда мы его покинули.
А самое главное, труппа «Слуги короля» снова давала представление в театре.
Нелл тут же явилась в театр, который чудом сохранился, и сразу заметила — Томас Киллигрю даже увеличил сцену за то время, пока в театре не было спектаклей.
Лондон был рад, что Нелл вернулась. Она изменилась за два года своего отсутствия. Она рассталась со своим детством. В свои семнадцать лет она была хорошо владеющей собой молодой женщиной; она ничуть не утратила своего очарования; никогда еще она не была так стройна и изящна; она была так же находчива в разговоре; но все, кто ее видел, утверждали, что никогда еще она не была так удивительно красива.
Несколькими днями позже она, вместе с Розой и матерью, села в почтовую повозку и после утомительной поездки, путешествуя со скоростью две мили в час и сидя на полу повозки, в то время как возница вел лошадей по тряским дорогам, они дотащились наконец до Лондона.
Нелл едва сдержала слезы, когда снова увидела древний город. Она слышала, что старого собора Святого Павла, ратуши и гостиного двора, а также многих других хорошо известных достопримечательностей города больше нет; она слышала, что разрушено более тринадцати тысяч жилых домов и четыреста улиц и что две трети центра города лежит в руинах — от Тауэра вдоль набережной до церкви Темпля, и от северо-восточных ворот вдоль городской стены до Холборнского моста. Тем не менее она не была готова увидеть то, что предстало ее глазам.
Но, будучи по натуре оптимисткой и вспомнив, в каком виде они оставили город — с травой, растущей между камнями мостовой, с красными крестами на дверях и чумными телегами на улицах, — она воскликнула:
— Ну, сейчас он выглядит не хуже, чем когда мы его покинули.
А самое главное, труппа «Слуги короля» снова давала представление в театре.
Нелл тут же явилась в театр, который чудом сохранился, и сразу заметила — Томас Киллигрю даже увеличил сцену за то время, пока в театре не было спектаклей.
Лондон был рад, что Нелл вернулась. Она изменилась за два года своего отсутствия. Она рассталась со своим детством. В свои семнадцать лет она была хорошо владеющей собой молодой женщиной; она ничуть не утратила своего очарования; никогда еще она не была так стройна и изящна; она была так же находчива в разговоре; но все, кто ее видел, утверждали, что никогда еще она не была так удивительно красива.
Вскоре она с успехом играла леди Уэлти в «Английском господине» Джемса Хоуарда, а чуть позднее исполнила роль Селии в «Веселом лейтенанте» Флетчера.
В стране по-прежнему было неспокойно: чума и пожары парализовали торговлю, голландцы продолжали угрожать. В своем жилище, снятом опять на Друри-лейн, Нелл не задумывалась о таких вещах. Она устраивала вечеринки и развлекала своих друзей пением и танцами. Друзья вели разговоры о скандалах при дворе, о театре и ролях, которые они исполняли, им и в голову не приходило задумываться о государственных делах. Они и представить себе не могли, что подобные вопросы могут их касаться.
На этих вечеринках бывали и придворные. Являлся сюда даже знаменитый герцог Бекингемский. Ему удавались пародии, и не раз он заявлял, что ему хотелось бы превзойти в этом искусстве мисс Нелл. С ним бывала леди Каслмейн, которая любезно расточала комплименты маленькой комедийной актрисе по поводу ее игры. Она расспрашивала ее о Карле Харте, и ее большие голубые глаза хищно посверкивали. Карл Харт был очень красивым мужчиной, а Нелл слышала о неутолимом влечении леди к красивым мужчинам.
Одна из эпиграмм, ходившая по городу, касалась первой любовницы короля. В ней говорилось:
«За ночь сорок мужей не щадили над шлюхой живот,
Но сука сорок первого, вертя хвостом, зовет».
Утверждали, что эту эпиграмму сочинил граф Рочестер, который был двоюродным братом леди Каслмейн и одним из самых необузданных распутников при дворе. Недавно он попал в тюрьму за похищение богатой невесты. Он был так дерзок, что мог сказать что угодно даже самому королю. И тем не менее он пользовался постоянной его благосклонностью.
Генри Киллигрю тоже бывал там, он стал ее другом с того самого дня, когда она попросила его помочь освободить Розу. Теперь она знала, что он один из любовников леди Каслмейн, но и Розы тоже, и что он — самый большой лжец в Англии. Приходил сэр Джордж Этеридж, медлительный и добродушный, все здесь звали его «Кроткий Джордж». Другим гостем, приходившим к ней в дом, был Джон Драйден, невысокого роста поэт с прекрасным цветом лица, написавший уже несколько пьес и обещавший написать еще одну — специально для Нелл.
Он сдержал свое обещание, и вскоре после возвращения в Лондон Нелл играла в пьесе «Секретная любовь, или Королева-девица»; роль Флоримеля, написанная специально для нее, стала самым большим успехом в ее карьере.
Весь город ходил смотреть миссис Нелл в роли Флоримеля: Драйден создал образ сорвиголовы, создания остроумного, хорошенького, озорного, смешно передразнивавшего всех и вся. Другими словами, Флоримель был копией Нелл — и Флоримель очаровал весь Лондон!
Теперь она смогла позабыть то ужасное время, когда свирепствовала чума, она смогла позабыть нищету, пережитую в Оксфорде, — так же как в начале своей карьеры она позабыла бордель в переулке Коул-ярд и ту жизнь, когда она была продавщицей апельсинов в партере. Нелл умела сделать жизнь восхитительной не в самые худшие времена и помнить из своего прошлого только то, что позже называешь приятными воспоминаниями.
Карла Харта она потеряла. Он никогда так и не простил ей, что тогда она выбрала свою семью, а не его. Нелл пожимала изящными плечиками. Она любила его, когда так мало знала о любви! Любовь ее была робкой, доверчивой, пробной. Она была благодарна мистеру Карлу Харту и не держала на него зла за то, что теперь он с удовольствием проводил время с миледи Каслмейн.
Сейчас ей больше всего нравилось важно прохаживаться по сцене в громаднейшем напудренном парике, из-за которого она казалась еще меньше, чем была на самом деле, — фигура нелепая и очаровательная в то же время, полная энергии, полная жизнерадостности и очарования уличного мальчишки, заставлявшая публику партера подпрыгивать на своих местах от удовольствия и хохота, а каждую молоденькую зрительницу — подражать Нелл Гвин.
А в конце пьесы она плясала свою любимую джигу.
— Ты должна сплясать джигу! — сказал Лей-си. — Молл Дэвис привлекает в Герцогский театр своими танцами. Ей-Богу, Нелли, она милейшее создание — эта Молл Дэвис… но ты милее всех!
Нелл отворачивалась от его восхищенных взглядов; ей не хотелось казаться неблагодарной человеку, который сделал для нее так много. Но она и слышать не хотела в то время ни о каких любовниках.
Она не хотела близости с мужчиной без любви, а в жизни теперь было так много всего, что можно любить помимо мужчин!.. Она могла бы ему напомнить, что Томас Киллигрю платил женщине двадцать шиллингов в неделю, чтобы она оставалась в театре и дарила счастье его актерам в моменты их предрасположения к любовным утехам. Так что, даже будучи благодарна Лейси, она отворачивалась от него равнодушно, как она научилась отворачиваться от великого множества добивавшихся ее расположения.
А ее расположения добивались действительно многие. В те дни из всех актрис больше всего говорили о ней. В театрах, возможно, были актрисы лучше нее, но Нелл была самой очаровательной. Хотя кое-кто утверждал, что это необыкновенно хорошенькое создание, Молл Дэвис, в Герцогском театре танцевала лучше.
Горожане часто цитировали стихи Флекно очень хорошенькой даме:
«Она мила и об этом знает;
Она умна и это понимает;
Но она не только умна,
И не только мала и мила,
Сотнями таких достоинств обладает,
Что сердца мгновенно покоряет…»
Ухаживатели декламировали этот стишок ей, напевали его в партере. А последние две строчки выкрикивали особенно громко:
«Вы понять уже успели —
Это наша крошка Нелли!..»
И хотя время было тяжелое и собрать полный театральный зал зрителей было крайне сложно, те, кто имел возможность отрешиться от государственных забот, все же шли смотреть, как Нелл Гвин играет Флоримеля и задорно танцует свою джигу.
Король хандрил. Фрэнсис Стюарт, которую он так долго обхаживал, убежала с герцогом Ричмондским, да и более важные дела давали много причин для беспокойства. Его королевство, почти разрушенное ужасными событиями последних двух лет, оказалось перед серьезной угрозой со стороны голландцев. У него не было денег для переоборудования кораблей, поэтому он вынужден был вести переговоры о заключении секретного перемирия. Французы объединялись с голландцами против него, и голландцы, не перенесшие таких испытаний, не стремились к миру.
Король редко посещал представления, он не пришел даже на новую пьесу Джона Хоуарда «Все ошиблись, или Безумная игра», в которой у Нелл была комедийная роль.
Ее звали Мирида, и у нее было два поклонника — толстый и худой, а она одному обещала выйти за него замуж, если он поправится, а другому — если тот сумеет похудеть. Эта роль дарила ей много возможностей для шутовства, которое было ее коньком. Лейси, в костюме с подушками под ним, был толстым любовником, и Нелл в сцене с ним доводила публику до истерического хохота. Привлекала публику и пародия Нелл на роль Молл Дэвис в спектакле «Соперники»в Герцогском театре; вместе со своим толстым возлюбленным она перекатывалась по сцене, представляя на всеобщее обозрение значительную часть собственной персоны, так что джентльмены в партере, чтобы разглядеть все получше, становились на свои места. Это вызывало недовольство сидящих позади, что часто приводило к раздорам.