— Да! — сделал неимоверное лингвистическое усилие дед. — Гарик бил с ус? — И повел над губой пальцем, показывая очертания Гариковых усов.
«Вон оно как, — пошла путем логических измышлений бабуля, — показывает возле рта, значит, имеет в виду сына, Юрик ведь стоматолог!»
— Юрик-жан прекрасный зять, Дырбырдыр Арудрюнович, вы воспитали замечательного сына, мой зять — золото! — отрапортовала она.
Дырбырдыру Арудрюновичу ничего не оставалось, как растерянно крякнуть.
— Деда, — не вытерпела сидящая на коленях у бабули Гаянэ, — вы оба шамашедшие, да?
Ба корчилась на нашей кровати, из последних сил сдерживая мучительный приступ смеха.
— Надя, — рыдала она, — это что же такое творится, а? Что за праздник души такой?!
— Ыхыхыыыы, — мама выползла на балкон и по очереди расцеловала деда с бабулей, — счастье-то какое, простите меня, любимые мои, но счастье-то какое, господи!
ГЛАВА 12 Манюня подглядывает за Ингиной тетей, или Как мы собирались в пионерлагерь «Колагир»
Мама выделила нам с Каринкой один чемодан на двоих.
Чемодан был новый, большой, вполне себе солидный, с малепусеньким ключиком и кодовым замком в двухзначное число.
Вооот.
Надеюсь, никто не станет спорить, что один чемодан на двоих — это отличный повод для смертоубийства. По крайней мере — для нормальных среднестатистических советских детей.
Сначала мы подрались просто так, от переполняющих нас чувств. Манька, как опытный рефери, какое-то время бегала вокруг, а когда увидела, что дела плохи и Каринка вот-вот вырвет мне кадык, навалилась на нее и оттащила в противоположный угол комнаты. Через минуту мы снова сцепились, потому что никак не могли решить, у кого вещи в чемодане будут лежать справа, а у кого — слева. Потом мы подрались из-за ключика. Потом мы подрались, потому что мирным путем выбрать цифровую комбинацию на кодовом замке у нас не получалось.
А потом на шум прибежала мама, вывернула нам уши, отобрала ключ и установила код 27.
— Ты родилась 14-го, а ты —13-го, в сумме будет 27. Ясно?
— Но… — запричитали мы.
— Никаких но! — дыхнула огнем мама. — А будете плохо себя вести, в «Колагир» не поедете.
В «Колагир» хотелось всем, поэтому мы старались вести себя по возможности тише воды, ниже травы. Вот и сегодня, как только контуженный светским разговором с бабулей дед вернулся к себе на работу, мы оставили взрослых в гостиной, а сами заперлись в детской. День провели в героической тишине, шушукались об Ингиной тете, по пятьсот раз перепрятывали Каринкины рогатки и мечтали о том, как здорово мы проведем время в пионерлагере с таинственным названием «Колагир».
Вообще дед легко мог организовать нам путевки в «Артек» или в любой другой хороший пионерлагерь. Он долгое время проработал первым секретарем райкома, ездил на разные съезды республиканского и всесоюзного значения, имел немало влиятельных друзей. НО. Партийцем был идейным, свято верил в победу коммунизма и обладал славой кристально честного человека. Чем сильно затруднял жизнь своей семьи.
Когда бабушка Тата заикнулась о покупке радио, мол, Драстамат-джан, свет очей моих, пусть Бог дарует тебе вечную удачу, здоровье и долгие годы процветания, тебе и твоим партийным друзьям! И их семьям!
— Так, — напрягся дед.
— У всех наших друзей есть радио, почему бы и нам не купить? — затрепетала Тата.
— Тата, ты мне не жена, а классовый враг! — стукнул по столу кулаком дед. — Половина жителей нашей республики до сих пор живет без радио и не имеет представления о рекордном урожае хлопка в Узбекской Советской Социалистической Республике. А ты, мещанка такая, просишь у меня радио!
— Драстамат, — пошла обходными путями Тата, — если у второй половины республики уже есть радио, то почему бы и нам не купить? Подумай сам: Лева учится в шестом классе, Юрик — в четвертом. Зоя пошла в первый класс. Разве это порядок, когда дети первого секретаря райкома ничего не знают о рекордном урожае хлопка в Узбекской Советской Социалистической Республике? Дай бог здоровья и долгих лет процветания тебе, твоим партийным друзьям, их семьям, а также всему узбекскому народу?!
Драстамат от возмущения побагровел и заговорил лозунгами.
— Только после того, как наш сосед Леван! Купит радио! Только после этого! И мы купим! Ясно? — пророкотал он и, хлопнув дверью, закрылся в кабинете. Медитировать на партбилет.
Зачем глухому как пень Левану, который круглый год спасается от сварливой жены, запираясь в хлеве, радио, Драстамат уточнять не стал. Видимо, из каких-то идейных соображений.
— Мам, — обступили Тату дети, — и чего теперь? Радио не будет?
Тата вздохнула, усадила детей делать уроки, а сама пошла пропалывать огород. Потому что жене первого секретаря райкома, учительнице математики и матери пятерых детей не пристало покупать овощи на базаре. Не дай бог люди подумают, что ее муж разворовывает народную собственность и на эти нетрудовые доходы содержит семью!
Тата споро прополола огород, замесила тесто для хлеба, вычистила от помета курятник, подмела двор, приготовила обед, проверила тетради сыновей и выпорола каждого палкой для взбивания шерсти. А потом, собравшись с духом, пошла к мужу. Мириться.
— Драстамат, — поскреблась она в дверь кабинета, — чаю будешь?
— Налей мне кипятку, — зашуршал страницами «Капитала» Драстамат, — сахару не надо, оставь детям.
С возрастом дед ничуть не изменился, поэтому, когда замученная нашими шкодливыми выходками мама подняла вопрос о лагере, никто не сомневался, что путевки он возьмет только в «Колагир».
«Колагир» был совершенно невзрачным пионерлагерем местечкового масштаба, находился в часе езды от нашего городка, отличался скромными интерьерами и отвратительной кухней. Впрочем, об этом мы пока не догадывались и, потирая руки, строили планы на предстоящий сказочный отдых.
— Почти целый месяц без взрослых! Делай что хочешь! Разводи костры, уди рыбу, играй в казаков-разбойников, стреляй из рогатки! — перечисляла Каринка.
— Не надо на скрипке по два часа в день пиликать, — закатывала глаза Манька.
— И на пианино играть не надо, — поддакивала я.
— Вот оно счастье, — вздыхали хором мы.
Потом зазвенел телефон, и мы рванули отвечать. После небольшого мордобоя трубку все-таки подняла я.
— Але!
— Сделали, — раздался таинственный шепот.
— Что сделали?
— Клизму.
Я крепко задумалась.
— Чивой это? — Манька с Каринкой, затаив дыхание, следили за выражением моего лица. Выражение лица, видимо, было невнятным, поэтому они полезли мордочками в трубку и заорали: —А кто это и чего надо?
— Грю, клизму сделали, — зашипела трубка.
— Чего говорит?
— Говорит — клизму сделали. А, это Маринка! — осенило меня. — Марин, это ты?
— Я!
— А чего шипишь?
— Я не шипю… шиплю, я шепотом говорю, чтобы Сурик не слышал. А то он дразнится, — объяснила Маринка.
— И как ты себя чувствуешь?
— Не знаю. Там посмотрим. Я чего звоню. Вы не ходили к Инге?
— Неа, ну мы же обещали, что не пойдем без тебя.
— Спасибо, — обрадовалась Маринка, — ну все, тогда до завтра.
— До завтра. — Я положила трубку.
Девочки смотрели на меня во все глаза.
— Ну?
— Говорит — клизму сделали. Завтра пойдем подглядывать за Ингиной тетей.
— Надо было предупредить, чтобы она не ела сушеного кизила, — проворчала Каринка.
— Ну, она же не дура!
— Не дура. Но предупредить надо было.
Я хотела набрать Маринке, но тут из гостиной вышла Ба и сказала, что уже восьмой час, и им с Манюней пора домой. Мы с сестрой сначала проводили их до двери, потом долго махали вслед с балкона, а Манька ежеминутно оборачивалась и посылала нам воздушные поцелуи. Потом она споткнулась, чуть не упала, заработала мощный подзатыльник от Ба и понуро поплелась дальше. Но если вы думаете, что на этом Манька успокоилась, то очень ошибаетесь. Оборачиваться она больше не стала, но завела руку за спину и периодически «трепыхала» нам ладошкой.
Бабуля с умилением наблюдала за нами.
— Вот ведь какая у вас дружба хорошая, — улыбнулась она.
— Какая дружба?
— Дружба с Манечкой.
— Бабуль, дружба у нас с Маринкой из тридцать восьмой. И с Риткой из тридцать пятой. А с Маней у нас это… — Мы крепко задумались, что же у нас с Маней.
— Родство душ? — подсказала бабуля.
— Да! — обрадовались мы. — У нас с Маней вотэто-вот, и еще она нам как сестра!
— Ну и славно. — Бабуля мелко перекрестила сначала нас, а потом Ба с Маней. — Пусть все у вас будет хорошо!
Мы захихикали.
— Если бы Ба видела, что ты ее в спину перекрестила, она бы задала тебе жару!
Мы захихикали.
— Если бы Ба видела, что ты ее в спину перекрестила, она бы задала тебе жару!
Потом мы какое-то время пугали бабулю рассказами о том, что если летучая мышь вцепится тебе в лицо, то оторвать ее вжисть не сможешь.
— Да ладно, — прятала улыбку бабуля.
— А то! И еще в озере Цили, недалеко от которого находится пионерлагерь «Колагир», водятся двухголовые змеи.
— Уж прямо двухголовые, — смеялась бабуля.
— Ага, двухголовые, одна голова с этого конца, а другая с другого. Эти змеи выползают ночью на берег и заглатывают всех людей на своем пути.
Потом мы вспомнили, что не закрыли чемодан, и побежали в детскую. И тут началось форменное светопреставление, потому что, пока мы прохлаждались на балконе, до чемодана добралась Гаянэ. Она вытащила наши вещи, сложила туда свои игрушки, потыкала пальчиком в кодовый замок и захлопнула крышку.
— Ааааа! — заорали мы. — Ты чего натворила, зачем чемодан закрыла?
— Я тозе хочу в пиянельлягерь, — топнула ножкой Гаянэ.
Мы попытались открыть чемодан, но куда там! На число 27 замок упорно не реагировал.
— Умапалата! Ты хотя бы приблизительно можешь сказать, какое число набрала перед тем, как захлопнуть чемодан?
— Сорок восемь!
— Ты знаешь, как выглядит это число?
— Знаю. Там вот такая штучка и вот такая, — начертила пальчиком в воздухе загогулины сестра.
Ни на сорок восемь, ни на восемьдесят четыре, ни на другие возможные комбинации с цифрами четыре и восемь кодовый замок не реагировал. Сестру от самосуда спасла бабуля. Она прикрыла ее собой и сказала, что Гаянэ тоже приходится несладко, потому что она заперла свои игрушки и не может теперь играть. Как только Гаянэ услышала об этом, она тут же подняла крик на весь дом.
— Отдайте мне мои игрушки, — выла корабельной сиреной она, — не хочу я в пиянельлягерь в нивкакой, только верните мне игрушкииии, мишку верните, и зайчика верните, и куклу верните, и ведерко верните, и кукольный домик вернитееее.
— Какой кукольный домик? Нет у тебя никакого кукольного домика, — опешили мы.
— А мозет, он в чемодане появился узе, откуда вы знаетееее, — заливалась горючими слезами Гаянэ.
Мама принесла тетрадку, вывела в столбик все числа от 01 до 99, и мы стали по очереди набирать их на кодовом замке.
— Гаечка, милая, — ворковала бабуля, — а на что были похожи эти цифры?
— На цывыточек и на булочку, — сквозь слезы рассказывала Гаянэ.
— Убью, — ругалась Каринка и вычеркивала очередное число в тетрадке, — набери теперь семьдесят шесть.
— Семьдесят шесть, — возвещала я. Чемодан не открывался.
На 83 у меня запотели ладони, на 95 я вспотела насквозь, а когда и на число 99 замок не отреагировал, то хором завыли уже все девочки.
— Да что это за наказание такое, — причитала мама, — ни одного дня без потрясений!
— Ааааа, — гудела Гаянэ, — верните мне мои игрушки и мишку-ведерко-куклу и кукольный домик верните-еееее. И много-много зувачек тозе верните!!!
— Это не ребенок, а стоматолог Шпак какой-то, — разводила руками бабуля.
Мы еще минут десять попрыгали вокруг чемодана, а потом Каринка побежала за инструментами, чтобы разобрать замок.
Но тут, к нашему счастью, вернулся папа, оперативно вник в ситуацию, отобрал у Каринки молоток с отверткой, глянул в тетрадь с перечеркнутыми числами.
— Ноль-ноль набирали?
— Нет, — заплакала мама.
«Мой зять золото» набрал ноль-ноль и под всеобщее ликование открыл чемодан.
— Я зе сказала, что набрала сорок восемь! И ваш чумадан мне не нузен, и ваш пиянельлягерь тозе не нузен, вот! — Гаянэ выгребла свои игрушки, втянула голову в плечи и, смешно двигая лопатками, ретировалась в родительскую спальню. Оплакивать свою горькую судьбу в мамину ночнушку.
Спать мы легли только к полуночи. Сначала по новой раскладывали вещи, потом чистили на скорость зубы, а потом подглядывали, как бабуля молится на миниатюру Тороса Рослина «Благовещение». Икон дома не водилось ввиду папиного критического отношения к религии, поэтому бабуля, ничтоже сумняшеся, определила под иконостас альбом средневековой армянской миниатюры. С особенным пиететом она относилась к Рослину.
— Душевные какие, — приговаривала она, подолгу рассматривая каждую его работу.
* * *Назавтра четыре всадника Апокалипсиса топтались возле Маринкиного подъезда. Долго ломали головы, раздумывая, как провернуть такую архисложнейшую операцию, как подглядывание за чужой тетей. Сначала решили просто напроситься в гости к Инге. Но открыла Ингина мама и сказала, что Инга на два дня уехала с папой в Дилижан.
— Проведать дедушку, — объяснила она.
Идти в гости к Инге, когда ее нет, как-то глупо, поэтому мы несолоно хлебавши отправились горевать в беседку. Сначала Маринка в подробностях рассказывала, как ей делали клизму, и как потом Сурик до поздней ночи обзывал ее «впопетрубкой». Потом, вдоволь нагоревавшись из-за того, что не видать нам Ингиной тети, мы пошли кататься на качелях. Качели были старые и покореженные и при раскачивании издавали такой душераздирающий лязг, словно все привидения мира собрались в нашем дворе — побряцать своими цепями. Мы скорбно качались под кентервильский реквием и чувствовали себя самым несчастными девочками на свете.
— Стоп! — вдруг заорала Каринка.
— Чивой? — затормозили мы ногами в землю. Скрип оборвался.
— За токаром стоит стул. Так?
— Так! — встрепенулись мы.
Токаром называли небольшое сооружение с электрическими щитами, которое находилось во дворе нашего дома. Иногда к этому сооружению приходили электрики, отключали во всем доме электричество и начинали с важным видом ковыряться в проводах. Через секунду после того как отключали электричество, из окон гроздьями высыпали домохозяйки и нервно поторапливали электриков:
— Когда свет дадите? Холоделники размораживаются!!!
— Женщины, не мешайте работать! — огрызались электрики и продолжали ковыряться в проводах.
— Вы «не мешайте работать» будете своим женам говорить, ясно? — клокотали домохозяйки. — Включите токар, говорят вам — холоделники размораживаются!
Сестра была права, за токаром действительно стоял старый, обшарпанный стул. На него взбирались электрики, когда ковырялись в проводах.
— Вот! — продолжила Каринка. — Инга живет на первом этаже. Если притащить этот стул под окна и взобраться на него, то…
Мы не дали Каринке договорить, соскочили с качелей и рванули к токару. Все верно, Инга живет на первом этаже, и если подставить под окна стул да взобраться на него, то вполне можно увидеть, что творится в гостиной и на кухне ее квартиры.
— Какая ты умная, Каринка, — радовались мы на бегу.
— Я умная и находчивая, — сопела Каринка и всячески раздувала щеки от гордости.
У всех в жизни когда-нибудь случается звездный час. У Маньки, например, звездный час настал, когда она нашла Дядимишины права. Все уже отчаялись их искать, а Манька нашла. За дровяной печкой. Дядя Миша на радостях подарил ей десять рублей, и мы целую неделю объедались коржиками и мороженым и напивались лимонадом «Буратино» до полного изнеможения.
У Каринки звездный час настал прямо сейчас, как только она догадалась поставить стул под окна Ингиной квартиры. Правда, никто не собирался за это ей десять рублей отдавать. А жаль. Еще одна беспробудная неделя с коржиками, мороженым и лимонадом была бы нам очень кстати.
А следом, совершенно неожиданно, звездный час настал для меня, потому что я была самой высокой девочкой, и только мне было видно, что творится в Ингиной квартире.
— Ты это, аккуратнее, — инструктировала меня Маринка, — показывайся в окне ненадолго, а то тебя заметят и прогонят.
— Жаль, что у Нарки глаза не на перепонках, — вздыхала Манька.
— На каких перепонках?
— Ну, на этих. Которые веревочками из глаз вылезают.
— Это не перепонки, это щупальца, — постучала по лбу я.
— Щупальца так щупальца, — не стала спорить Манька. — А было бы вообще шикарно — вытянула глаза и все видишь, а сама внизу спряталась. Нарк, там на бельевой веревке какая-то тряпка висит, ты накинь ее на голову, и тогда тебя никто не увидит.
Я осторожно подтянула к себе тряпку. Выглядела она не очень — была вся в каких-то разводах и пахла сыростью.
— Фу, — поморщилась я, — этой тряпкой полы моют!
— Никаких «фу», — отрезала Манька, — потом выкупаешься — и все дела. Давай подсматривай быстренько, а то сейчас кто-нибудь из взрослых нас заметит и прогонит из-под окон.
Делать было нечего, я зажала нос пальцами, накинула на голову тряпку и, поднявшись на цыпочки, заглянула в окно. Ингину тетю я заметила сразу. Она была очень похожа на Ингину маму — такая же круглощекая, с густыми вьющимися волосами, сидела на угловом диванчике и мерно качала головой.