Но не было у сталкера ответа. Помнил, что злость тогда была на Стервятника, сволочь распоследнюю, который пальцем не шевельнул, чтоб подельника из тюрьмы вытащить, как в свое время тот вытащил старого хрыча из Зоны. Хотя мог, связей у Барбриджа и тогда было навалом, один телефонный звонок все бы решил. Ну, может, два звонка. На дочку Стервятника злость была, к которой тянуло порой, словно в «разрыв», против воли, и от которой уходил каждый раз опустошенный, словно «пустышка», причем во всех смыслах. Душа после таких посещений была как квартира в Чумном квартале – четыре облезлые стены, гнилой пол, потолок с потеками, и слепое окно. И ничего более. Только одна мысль, один страх – Гуте в глаза посмотреть после всего. Страх, в котором Шухарт сам себе никогда бы не признался. И стыд, словно «жгучий пух» облепивший сердце.
А еще на таких вот юных сопляков злость была, которые сначала на коленях умоляют взять их с собой в Зону, а потом, после десятка удачных ходок (наперво всегда везет), снисходительно кивают тебе, словно равному – привет, старичок, как оно, ревматизм, на Ржавых Болотах заработанный, в Зону ходить еще позволяет?
Потом, возле Золотого Шара, злость прошла. Будто и не было ее. А взамен пришло осознание. Что взял он – и убил пацана глупого ни за что, даже не зная толком, какого лешего ему нужно-то от этой штуки, исполняющей желания. Тяжко таскать такое в себе, давит оно на душу, плющит ее и днем, и ночью. Потом Шухарту тоже приходилось убивать, но то враги были, которые хотели забрать у сталкера его жизнь, а взамен отдали свою. Честный расклад, честная игра, где проигравший теряет все. Но это – совсем другое. Это не смерть безвинного на твоих руках, которую не смыть ничем. Ни слезами раскаяния, ни даже собственной кровью.
И тут его словно озарило. Искупление! Вот оно! Да, до регенерации «мясорубки» остались мгновения, но если ты попытался, значит, уже не прошел мимо! Может, если вытащить этого сталкера, пришедшего не пойми откуда, отпустит хоть немного?
Глупая мысль. Шухарт осознавал это, когда бросился к раненому и, схватив его за шиворот, попер, надрываясь, по дороге, ведущей обратно в Зону. Умом понимал, что с ножом, всаженным в сердце, не живут, но что-то внутри заставляло: «Тащи! Надрывайся, сволочь, так, будто Арчи из аномалии вытаскиваешь! Его убил, так хоть этого парня, открывшего тебе выход из карьера, не отдай на съедение “мясорубке”!»
Наконец, впереди показался просевший на осях, облезлый автофургон, и Рэд остановился.
Всё.
Теперь аномалии не добраться ни до него, ни до этого пришлого. Осталось только одно: выкопать могилу, зарыть парня и сверху известную комбинацию из двух палок установить. Если будет что у него при себе, ну там маска фильтрующая в кармане найдется, можно будет на крест повесить, чтоб все знали – здесь сталкер лежит. Хотя кто еще может в Зоне лежать под самодельным крестом? Правильно, никто, но обычай есть обычай.
Рэд повернулся, взглянул на тело – и понял, почему ему так трудно было тащить этого парня. Лямки его вещмешка и ручки сумки были намотаны на запястья, и мертвец так и не разжал кулаки. Вот ведь, душа сталкерская! Даже умирая со своим барахлом хрен расстанется.
Кстати, нож у него в спине торчал тоже достойный внимания. Тонкая работа, за такой при случае любой барыга сотню зеленых запросто даст.
Шухарт наклонился, взялся за резную рукоять – и вдруг заметил, что на грязной шее странного пришельца, прямо под ухом едва заметно бьется жилка.
– Вот, значит, как… – слегка растерянно проговорил Рэд.
Помнится, еще Фараон Банкер, когда живой был, рассказывал – типа, брехня это, что в книжках пишут, мол, ежели нож или пуля под левую лопатку, так это сразу смерть. Сердце-то слегка вправо смещено, может его и не задеть. И даже если заденет, скажем, узким ножом или штыком, человек тоже не мгновенно на тот свет отправляется. Порой до минуты живет запросто, еще при этом успевая завалить своего убийцу, словно быка на бойне.
Камуфляж на спине раненого насквозь промок, будто на него банку земляничного сока опрокинули, но жилка на шее трепыхнулась снова. Возле основания клинка стало чуть темнее от притока свежей крови. Понятно – еще несколько ударов умирающего сердца, и парень уйдет в лучший мир, тихо, мирно, не приходя в сознание, без боли и мучений. Хорошая смерть, каждому б такую.
Но Рэд уже расстегивал куртку и рубашку, под которой у него был надет широкий матерчатый пояс с карманами, в которых лежали особые контейнеры с уникальными артефактами, вывезенными из далекой Украины. Он лишь на мгновение замер в задумчивости – а вдруг средство от всех болезней и любых ран сработает в последний раз и окаменеет, больше не набрав силы? Сталкерские легенды говорили, что такое случалось, если сунуть его в труп, говорят, кто-то продал даже Хрипатому Хью недорого такую каменную кувшинку – бесполезную, в качестве настольного сувенира. И еще одна мысль промелькнула, но Шухарт решительно отогнал ее в сторону. Любой сталкер верит в знаки, и случайно ли посреди «мясорубки» открылся портал, выплюнувший умирающего человека? Кто знает, может, Зона решила испытать его, Рэда, дать шанс на искупление?
В общем, дальше он действовал не думая. Схватился за костяную рукоять, выдернул окровавленный нож из спины умирающего, после чего с силой всадил «синюю панацею» в скользкую от крови рану, будто бил на поражение «плоской розочкой» – так в народе называют донышко разбитой бутылки с торчащими из него осколками. Умельцы, зажав такую штуку в ладони, резко втыкают ее лицо или в незащищенное брюхо жертвы, а потом проворачивают «розочку», вырывая при этом из тела нехилый кусок плоти.
Рана от ножа была неширокой, поэтому Рэд почувствовал ладонью, как трещит и рвется ткань камуфляжа вместе с плотью раненого под острыми лепестками редчайшего артефакта. Неприятное ощущение. Но еще более омерзительно было чувствовать, как, почуяв свежую кровь, «панацея» ожила, зашевелилась, словно большой паук, и медленно, неторопливо поползла внутрь человеческого тела. Шухарт аж невольно вздрогнул, столько было инородного, нереального в этом движении, будто вдруг в твоей руке ожило каменное украшение с ирреальным синим светом внутри и, словно крыса, принялось прожирать себе дорогу в теплом мясе.
Но сталкер продолжал давить, пока не почувствовал, что артефакт полностью проник в рану. Тогда он отнял окровавленную руку от неподвижного тела – и замер, потому как трудно было отвести взгляд от происходящего.
Внутри раненого разлилось синее пламя, пробиваясь наружу сквозь потемневшую от крови ткань камуфляжа, словно свет лампочки из-под торшерного абажура, сработанного из тонкой кожи. Шухарт аж глаза невольно прикрыл, но все равно на обратной стороне век яркое пятно осталось. Сталкер зажмурился сильнее и укусил себя за нижнюю губу – боль помогает быстрее вернуть нормальное зрение после светового удара по сетчатке. Кто ж знал, что оно так полыхнет. Правду говорили сталкерские байки – чем сильнее проблемы у больного, тем ярче горит «панацея» внутри его тела.
И тем выше вероятность того, что следующего пациента она не вылечит, а выжрет изнутри без остатка. Снайпер, помнится, на привале сказал, что после этого незадачливого кандидата на чудотворное исцеление можно сеном набивать и в угол ставить для красоты. Пустой он внутри, как барабан, нету ничего. Ни костей, ни клочка мяса. Одна шкура задубевшая, как новая кирза, и глаза остекленевшие, синим светом слегка поблескивающие изнутри. Откуда знает – непонятно, может, ему Орф успел чего рассказать. Конечно, вряд ли мутант-каннибал стал бы откровенничать с потенциальным завтраком, но чудеса встречаются в любой из Зон…
Пятно наконец поблекло, и «синяя панацея» полезла из раны, устало шевеля лепестками. Давалось ей это с трудом, поэтому она не церемонилась особо, еще больше раздирая в лоскуты и пропитанную кровью материю, и человеческую плоть под ней. Жуткая картина, а помочь нельзя. Может наброситься и начать внедряться в твою же руку. И тогда только один выход – отрубить ее или отстрелить на фиг, пока артефакт не пролез дальше, в легкую перемалывая плоть и кости, словно титановая мясорубка. Старики говорили, что после лечения «панацея» опасна только до тех пор, пока полностью не вылезет наружу. После этого она стремительно каменеет.
И точно. Оказавшись на спине раненого, артефакт замер и медленно завалился на бок. Теперь на разлохмаченном месиве из лоскутов камуфляжа и человеческой кожи лежала окаменевшая кувшинка, слегка мерцающая изнутри изрядно потускневшим синим светом.
«Кошмарный шрам будет, – отстраненно подумал Рэд. – Примерно такой же, как у меня на брюхе справа».
После увиденного трудно удивляться чему-либо. Шухарт и не удивился, когда добросовестно зарезанный сталкер шевельнулся и застонал. Хороший симптом. Рэд обтер «панацею» рукавом, спрятал обратно в кармашек пояса, застегнул рубашку, достал из кармана плоскую флягу, приложился к ней, потом потряс. Нормально. Где-то треть осталась, хватит на всё.
После увиденного трудно удивляться чему-либо. Шухарт и не удивился, когда добросовестно зарезанный сталкер шевельнулся и застонал. Хороший симптом. Рэд обтер «панацею» рукавом, спрятал обратно в кармашек пояса, застегнул рубашку, достал из кармана плоскую флягу, приложился к ней, потом потряс. Нормально. Где-то треть осталась, хватит на всё.
Совершив эти нехитрые манипуляции, сталкер завинтил крышку, поставил флягу на камень, поднатужился – и перевернул человека, только что бывшего при смерти.
Понятное дело, лицо у него было в грязище и крови, со всего маху ж грохнулся ничком, когда ни пойми откуда вылез. Рэд оторвал от его камуфляжа нарукавный карман, смочил внутреннюю, чистую сторону тряпки коньяком и провел по ссадинам, убирая вишнево-черную грязь, покрывавшую лицо, словно маска. Вроде, ссадины не особо глубокие, даст Зона, столбняка не случится. А не даст – и от пустяковой занозы сепсис подхватишь.
Раз провел, другой. Коньяк у Розалии знатный, не спирт конечно, но все-таки лучше, чем ничего. Сталкер застонал снова, вздохнул глубоко – и открыл глаза. Очнулся, значит. Это хорошо. Стало быть, в ближайший час от кровопотери помереть не должен…
И тут Шухарт его узнал. По глазам. Сталкерские рожи-то часто похожие, словно их одна мать-Зона родила – суровые, обветренные, грязные и заросшие щетиной. А вот взгляд – это словно визитная карточка. По нему опытный бродяга сразу поймет, что у человека на уме и в душе. Этот же взгляд точно никогда не забудешь, будто двуствольный «винчестер» двадцать первой модели ожил и на тебя внимательно так посмотрел, прикидывая – выстрелить, или же пусть еще поживет?
– Ну, привет, сталкер с Украины, – слегка растерянно пробормотал Рэд по-русски. – Какая же нелегкая занесла тебя сюда? И кто это тебе нож в спину воткнул?
В глазах, глубиною своей похожих на ружейные стволы, мелькнуло узнавание.
– Здоро́во… американец… – прохрипел Снайпер. – Воды…
– Воды нет, – покачал головой Шухарт. – Глотни вот этого, полегчает.
И, приподняв голову своего недавнего товарища по приключениям на другом конце света,[3] влил ему в рот немного коньяку.
Снайпер закашлялся, повернул голову, сплюнул в сторону.
– Ну… и дрянь. Там, в вещмешке…
На «дрянь» Рэд слегка обиделся, но виду не подал. Ну да, то, что старуха Розалия с подачи своего покойного мужа величает «коньяком», на самом деле обычный самогон со всякими добавками, делающими его похожим по цвету и вкусу на благородный напиток. Ну, скажем так, слегка похожим. Ну и что? Зато крепко, дешево, и пока еще от него никто не помер – хотя если перепить, то с утра будешь зеленый, как «газированная глина», и неподвижный, словно завалившееся надгробие на старом кладбище.
Но, несмотря на обиду, Рэдрик все же руку протянул, подцепил за лямку некое подобие рюкзака, вывалившееся вместе со Снайпером непонятно откуда, открыл…
И присвистнул.
Снеди в рюкзаке было на неделю. Тщательно завернутые в тряпки ломти вяленой говядины, каравай хлеба, полголовы сыра, солидный пучок зеленого лука. Причем запах от всего этого шел одуряющий, будто не как положено все это делали, из синтетических белковых волокон и генетически модифицированных злаков, а вырастили где-то в волшебной стране, где нет других удобрений, кроме навоза, а коровы едят просто траву да сено, и ничего более.
Помимо простой пищи, от запаха которой голова шла кругом, были там два кожаных сосуда странной формы, в которых что-то булькало.
– В том, что поменьше… вода, – прохрипел Снайпер.
Шухарт намек понял и поднес к губам сталкера мягкую флягу, похоже, сработанную из натуральной кожи. Интересно, где ж успел побывать этот бродяга после того, как они расстались в украинской Зоне?[4] Каким-то махровым средневековьем пахнуло из его вещмешка, седой древностью, когда люди еще не травили себя химией, а ели лишь то, что растет на земле и бегает по ней.
Напившись, Снайпер попытался приподняться на локте – и ему это удалось.
– Где я? – спросил он.
– В Америке, – отозвался Рэд. – Штат Монтана, Зона возле города Хавр, который местные жители называют Хармонтом.
– И как… меня сюда занесло?
– Без понятия, – пожал плечами Шухарт. – Тут неподалеку Золотой Шар лежит, исполняющий желания. Я своё почти высказал, когда открылся портал, из которого ты вывалился весь в крови и едва живой. Ну и вот.
Похоже, Снайпер не особо удивился, словно с артефактами, исполняющими желания, имел дело давно и весьма плотно. А уж ходить туда-сюда через пространство для него вообще все равно, что в магазин напротив за хлебом пройтись.
– Как я понимаю… ты вытащил меня… из какого-то конкретного дерьма, – предположил он, оглядывая окружающий мрачный пейзаж. Слова еще давались ему с трудом, но воля к жизни и природное упрямство потихоньку брали своё, заставляя организм экстренно включиться в режим восстановления.
– Типа того, – отозвался Шухарт, поднимая с земли длинный окровавленный нож с резной рукоятью. – Это торчало у тебя под левой лопаткой.
– Понятно, – медленно проговорил стрелок. – Слуга, сволочь… То-то его рожа показалась мне знакомой…
– Слуга? – переспросил Рэд, не уверенный, что правильно понял слово.
– Потом расскажу, – произнес Снайпер. – Давай перекусим что ли, а то жрать хочу как барракуда.
Шухарт кивнул. После хорошей драки обычно наступает реакция – у кого-то поспать, у кого-то откоитусить первое попавшееся существо противоположного пола, по-возможности, живое… А у некоторых – поесть как следует, желательно запивая все это чем-нибудь бодрящим. Рэд явно принадлежал к третьей категории.
На обочине дороги, ведущей в карьер, много лет назад разбитой гусеницами и колесами тяжелых грузовиков, стоял облезлый автофургон. За ним вполне можно было укрыться от ветра, постоянно дующего здесь в одном и том же направлении, и развести костер. Туда и оттащил Шухарт тяжелую поклажу товарища, а потом помог ему встать и перебраться на новое место.
Как бы ни было тяжело человеку на войне, или в условиях, приближенных к ней, бывалый воин всегда найдет время и место для неторопливого обеда и беседы возле костра. И пусть совсем рядом маячит карьер, похожий на большую могилу с бахромой странных сосулек цвета засохшей крови по краям, смахивающих на толстые витые свечи. И пусть там, на дне, покачиваясь, словно невидимая кобра в ожидании добычи, торчит на своем месте «мясорубка», поджидая очередную добычу. И пусть вокруг раскинулась Зона – мрачная, страшная в своем безмолвии, изредка нарушаемом лишь шелестом «жгучего пуха» и эхом чьего-то далекого предсмертного крика. Пусть… Пусть весь мир подождет, пока сталкеры обедают. Это потом, когда окончится их пикник на обочине старой, разбитой дороги, они встанут со своих мест и разберутся и с Зоной, и со всем миром. Или погибнут во время этой разборки, что тоже случается довольно часто. Но все это будет потом, после окончания их простого, безыскусного пикника возле костра…
У еды из рюкзака Снайпера восхитительным оказался не только запах – а, может, Шухарт просто зверски проголодался за этот слишком длинный день. Так или иначе, он быстро и обстоятельно сделал себе сэндвич из половины каравая хлеба, сыра, мяса и зелени, после чего принялся с завидной скоростью его уминать, запивая восхитительным красным вином из бурдюка.
Снайпер ел мало. Он сидел, прислонившись спиной к ржавому колесу фургона, и думал о чем-то своем.
– Не расскажешь, как сюда попал? – спросил Шухарт, умяв три четверти гигантского сэндвича и слегка подустав от этой нелегкой работы. По телу разлилось приятное тепло, и решительно не хотелось сейчас думать о котловане, «мясорубке», Золотом Шаре… Хотелось отвлечься от всего этого хоть ненадолго, послушав о чужих приключениях и чужих, уже решенных проблемах. Живому человеку нужен хотя бы короткий отдых. Иначе любой, даже самый непробиваемый и непобедимый покоритель Зоны может запросто соскочить с катушек – что на памяти Рэдрика бывало неоднократно со сталкерской братией.
– Хорошо, – бесцветным голосом произнес Снайпер. И начал рассказывать, уставившись на багровые языки костра, словно там, в пламени, видел он снова все, что произошло с ним после того, как он расстался с Шухартом в украинской Зоне. Про очередной переход между мирами. Про девушку, которая излечила его от смертельной болезни. Про другую девушку, превратившуюся в чудовище. Про то, как обе они умерли страшной смертью, потому что во всех мирах и добро, и зло наказуемы одинаково. И про простого парня, который спас множество людей, принеся в жертву себя…[5]
– Сильно, – произнес Рэд, когда Снайпер окончил свой рассказ. – Сильно и страшно. Стало быть, получается, что наша реальность – это элемент Розы Миров, соседствующий еще с восемью другими мирами?
– Похоже на то, – отозвался Снайпер, потихоньку удивляясь про себя. Как очнулся, хреново было – жуть. Ноги не шли, голова кружилась, перед глазами кровавый туман колыхался… Но сейчас он чувствовал, как по телу разливается какая-то потусторонняя энергия, даже вены на руке будто слегка налились каким-то синим светом.