– Хромой сталкер, – уточнил Иван Николаевич.
– Ба! Он еще и хромой! – Валерий Федорович вскинул седые брови. – А вы говорите, нет ничего особенного в этом человеке. Хромой на горбу «пустышку» не потянет, да и вообще – радиус его действия в Зоне крайне ограничен. Значит, у этого сталкера очень узкая экологическая ниша.
– Есть у нас толковый специалист, который сможет побеседовать со сталкером по душам, не слишком его испугав. Что скажете?
– А что? Мысль здравая. – Валерий Федорович важно покивал, хотя в кабинете, кроме него, уже никого не было. – Мне, например, интересно, что делал сталкер в особняке у Севы, что он там видел и слышал. А вам?
– Хорошо, берем сталкера в работу, – заключил Иван Николаевич.
– Рад, что наша беседа прошла в деловом и конструктивном ключе, – подвел итог Валерий Федорович. – Стороны договорились продолжить консультации?
– Договорились, – подтвердил Иван Николаевич.
– Тогда до связи. Всего доброго.
– Удачного дня.
Глава четвертая
11 февраля 2015 г.
Новосибирская Зона Посещения, окраина Бердска
Гаечке было немногим за двадцать, она успела побывать замужем и развестись, и теперь она мнила, будто знает о жизни многое. А еще ей доводилось прыгать с парашютом, ходить по стреле башенного крана, спускаться с диггерами на заброшенные горизонты московской подземки и путешествовать автостопом по Сибири. Собственно, таким образом она и добралась из столицы в Искитим.
У нее была серебряная цепочка с кулоном в форме семигранной гайки, именно эта побрякушка определила дальнейшую судьбу девушки.
Ее влекло в Зону.
Садовников честно предупредил гостью из столицы:
– Побываешь там хоть раз – о здоровых детях можешь больше не мечтать, а ты – девка молодая, все при тебе, так что смотри, что для тебя важнее – непродолжительный экстрим или будущее.
Гаечка только наморщила нос:
– Какие еще дети, Костыль? Дети – это зло. Но если тебя мучают морально-этические проблемы, я подыщу другого проводника.
В Зоне Гаечка вела себя достойно. Она серьезно относилась к требованиям безопасности и безропотно слушалась сталкера. Сказывался опыт взаимодействия с разнообразными инструкторами: будь то парашютистами, будь то диггерами.
Поначалу Зона воодушевила девчонку. Еще бы: неделю кряду снег и пронизывающий ветер, а за границей, очерченной полосой плотного тумана, – солнце светит и теплынь.
– Знала бы – захватила б с собой купальник. – Гаечка растянулась, как ящерка, на теплой железобетонной плите, торчащей под небольшим углом из спеченной земли.
– А что, без купальника – слабо? – подначил ее Садовников, опустив назидательный монолог о том, что зимой именно по загару легко вычислить сталкера-любителя.
– Еще чего, – отмахнулась Гаечка. – Не хватало, чтоб какая-нибудь зараза на кожу попала. – Она торопливо отряхнула свою новенькую «горку» двумя руками.
– Жаль, – искренне вздохнул Садовников. – Хотя мыслишь, в целом, верно. Посмотри, – он указал на заросли «черной колючки», что густо, словно свиная щетина, торчали прямо из пыльной бетонки. – Так выглядит «порча». Точнее, «порча» выглядит как третья рука, которая растет из лопатки, или как опухоль размером с теннисный мяч в промежности. А «черная колючка» – предвестник этих бед. Если не хочешь проапгрейдиться до третьей руки или лишнего глаза – обходи такие заросли стороной.
– Скучно, – внезапно сообщила Гаечка. – Я слышала, что у сталкеров в Зоне обостряются чувства, меня же наоборот – в сон клонит. Никудышный, выходит, я охотник на артефакты, верно?
Садовников на миг растерялся: как в Зоне может быть скучно? Да, сейчас она дремлет, ботаники из Института говорят о спаде активности, нормальный хабар днем с огнем не отыщешь, но смертоносные аномалии по-прежнему поджидают за каждым кустом и каждым камнем.
Гаечка осмотрелась: ее и сталкера окружали гаражи с облупившимися стенами и проржавевшими крышами. Простенки заполнились мусором. Сухая листва, ветки, серый пластик и пенопласт, непременные газеты – тоже ничего особенного.
За гаражами возвышались пятиэтажки. Строения смотрели в сторону Периметра и нормального мира бельмами запыленных окон.
С другой стороны тянулся ряд таких же пыльных и унылых лабазов, разбавленный прогнившими кузовами автомобилей и покосившимися плитами заборов, на которых кое-где даже сохранились неприличные надписи.
– Ничего не искрит, не сияет, не переливается… – пожаловалась Гаечка, потягиваясь. – Уныло, пыльно, скучно – безобразие! Я так и знала, что в том фильме… в «Сходняке за червоточиной» – видел, да? – сплошное вранье про Зону.
– Фильм снял Федор Бормачук? – Садовников пристроился на плиту рядом с Гаечкой. – Ну у него ведь фантастика с голливудскими спецэффектами. Но одна идея в фильме мне понравилась.
– Мм? – спросила Гаечка.
– В Зоне оргазмы гораздо сильнее.
Гаечка заулыбалась.
– Да ладно! Внезапно! – Она вынула из кармана «горки» крошечную пудреницу, принялась изучать мордашку в зеркальце. – Надо будет как-нибудь проверить…
Садовников ощутил воодушевление. Девица явно была не прочь!
– Дык я о том же! Айда проверим! – Он уже шарил взглядом по гаражам, выбирая наиболее безопасное место.
– Ха! Размечтался, Костыль! – Гаечка хлопнула Садовникова по плечу. – Я оргазм и сама получить могу, мне для этого помощники не нужны.
Садовников застыл. Но не потому, что слова Гаечки стали для него каким-то откровением, а потому, что на них смотрели: смотрели холодным немигающим взглядом, в котором нельзя было прочесть ни одной привычной, или точнее сказать – земной, эмоции.
«Расслабился, дурень! – думал, цепенея, Садовников. – Павлиний хвост распустил перед девчонкой, а ведь так и грабануться недалеко…»
– Гаечка, солнце. – проговорил он, не торопясь. – А вот сейчас я не шучу. Медленно, без резких движений, встаем и идем, – и в следующий миг прошипел: – Не оборачивайся! Не смотри назад, бог даст – проклятие тебя не коснется. Идем-идем-идем!
Москвичка не задавала лишних вопросов; не стала она и бледнеть, хвататься за сердце или каким-то другим образом показывать, что напугана или в растерянности. Гаечка действовала хладнокровно, без проволочек, слово в слово выполняя указания сталкера.
Садовников сначала выбрал ближайший проход между гаражами, бросил туда гайку. Но, уже почти втиснувшись, увидел преграду из тончайших нитей паутины.
– Назад, – приказал он. – Не оборачивайся!
Сам же бросил быстрый взгляд через плечо.
Шатун вышел из проулка у лабазов, теперь он стоял у плиты, на которой минуту назад беспечно трепались два безмозглых человека. Садовников шатунов никогда раньше не видел. Существо, помешавшее их с Гаечкой уединению, оказалось некрупным, горбатым, низко клонящимся к земле. Его шерсть была на вид жирной, слипшейся сосульками, покрытой пылью и сором. Морда – точно побита паршой, глаза – две гнойные пленки, пасть – обметанные желтым налетом клыки в несколько рядов и ярко-красные, словно воспаленные, десны.
– Достань из кармана гайку и брось ее в сторону дальнего гаража, – сказал Садовников, становясь со стажеркой спиной к спине; шатун смотрел на него, роняя в пыль густую слюну.
– Ой… а она куда-то исчезла, – сообщила Гаечка.
– Возьми еще одну и запусти чуть левее. – Садовников поднял двумя руками трость. – Только не оборачивайся!
Шатун подергал похожим на свиное рыло носом, затем опустил голову и двинул на людей.
– Нормально пошла! – отчиталась Гаечка.
– Отлично! Дуй к ней и таким же макаром действуй дальше! Не приближайся к «порченой земле»! – Садовникова обдало гнилостным дыханием существа. – Я, похоже, слегка задержусь…
Гаечка чуть замешкалась, но затем пересилила сомнения и зашагала вперед. Садовников перестал ощущать исходящее от ее спины тепло. Шатун же был так близко, что сталкер видел свое отражение в мутных пленках его глаз.
– Потанцуем… – сипло прошептал он и замахнулся тростью, собираясь обрушить ее на череп существа. Да, говорили, что на сталкера, убившего шатуна, свалятся все беды, какие-то только можно представить. Говорили, что ходок в Зону с кровью на руках и сам долго не проживет. Говорили…
Но Садовников не собирался никого убивать, более того – он, наверное, не смог бы это сделать, хотя существует поговорка, мол, раз в жизни и палка стреляет. Он всего лишь намеревался выгадать для Гаечки немного времени, чтоб она удалилась от шатуна, насколько это возможно. Если Гаечка не видела существо, то имелся небольшой шанс, что оно позволит ей уйти.
Трость увязла в воздухе, точно в жидком битуме. От неожиданности Садовников потерял равновесие, еще и нога сплоховала. Сталкер упал на спину, выставил перед собой палку, которую он перехватил двумя руками посредине.
Шатун опустил голову, и Садовников понял, что сейчас устрашающие клыки с хрустом войдут в ляжку, разрывая мышцы и артерии. Он отпрянул в судорожном, отчаянном движении и пнул шатуна в брюхо.
«К чему суета? – подумалось отстраненно. – Разве это беды?»
Снова в долгах, как в шелках, снова у Парфюмера на счетчике. И что с того?..
Оксанка собрала вещи и переехала к родственникам в Новосибирск. И это не катастрофа…
Филя периодически названивает, справляется о самочувствии. Лучше бы денег на карточку скинул, живодер чертов! Пропадите вы пропадом со своей «елкой из Зоны»! Но и это – не проблема…
Так что же тогда – проблема?
«Жизненное пространство. Территория».
Очередная отстраненная, неуместная мысль заглушила панику, очевидный страх и волнение за юную москвичку, брошенную на произвол судьбы.
«А что не так с территорией? – удивился сам себе Садовников. – Зона, конечно, большая, но в масштабах той же Сибири – это почти ничего. Людям достаточно территории…»
И в следующий миг Садовников увидел себя на окраине Искитима. Он держал в руках матово блестящий, беспокойный «рачий глаз». Но удивление вызывал не этот редкий в период спада аномальной активности хабар, а то, что Зона наползла на город. И была она не «пыльной и скучной», а такой, какой ее показывают в блокбастерах Федора Бормачука: живой, тревожной, в бликах таинственных свечений, озаряемой молниями и расползающейся по небу авророй ядовитого цвета.
Видение длилось всего ничего, но за миг Садовников успел ощутить и тяжесть честно добытого хабара, и знойное дыхание вечного лета Зоны. Когда же наваждение схлынуло, он увидел, что шатун удаляется к лабазам, не оставляя на пыльной площади следов.
Садовников мотнул головой, боясь вновь услышать несвойственные ему, будто нашептанные кем-то со стороны мысли. К счастью, и этот морок прошел. Сталкер вскочил и бросился по гайкам следом за москвичкой.
– Косты-ы-ыль!
Вопль резанул по ушам, заставив Садовникова прибавить ходу.
Он оббежал, прихрамывая, обросшую «ржавым мочалом» и дохлыми «гремучими салфетками» подстанцию, стараясь не наступать на оборванные провода.
Гаечка вляпалась по пояс в «зыбучий камень», замаскировавшийся под худую, в колдобинах, бетонку. Что ж, новички частенько попадаются в эту довольно простецкую ловушку Зоны. На гайку «зыбучий камень» не среагировал: возможно, поверхность аномалии лишь слегка натянулась, подобно ткани. Однако девицу должна была смутить почерневшая, мумифицированная рука, что отчаянно тянулась из «зыбучего камня» уже не первый год… но почему-то не смутила.
– Сейчас, дорогая, я тебе помогу… – Садовников быстро осмотрелся, затем улегся на землю, протянул Гаечке трость рукояткой вперед.
– Что там стряслось? – Гаечка вцепилась в палку, сталкер потянул.
– Шатун, – сказал он, скрипя зубами от напряжения, «зыбучий камень» держал цепко. – Встретить шатуна – к несчастью. Ты же его не увидела, значит, вроде как, и не встретила. Если повезет, то напасти обойдут стороной.
– Вижу, как везет. – Гаечка подала сталкеру руку, и тот крепко сжал ее потную ладошку.
– Это – что… это – цветочки… – Садовников уже мог обхватить Гаечку за плечи.
Раз-два – и москвичка оказалась на свободе.
– Ноги не отдавило? – спросил сталкер, глядя, как девушка ощупывает, морщась, щиколотки.
– Вроде нет, – ответил она.
Садовников поднялся.
– Думаю, впечатлений достаточно на сегодня. Будем потихоньку выбираться.
– Впечатления? – Гаечка развела руками. – Что ты называешь впечатлениями: одного мутанта, которого я не увидела, и одну аномалию, которую не отличишь от старого бетона?
– Шатун – не мутант, – возразил Садовников.
– Это все, что ты можешь сказать? – Гаечка округлила глаза. – Идем, покажешь, что ли, как тут хабар добывают. Я к вам надолго, надо чем-то на хлеб зарабатывать. Не в конторе же за двадцать тысяч геморрой наживать!
– А у меня-то и двадцать штук не каждый месяц выходит, – пробурчал Садовников, ему после встречи с шатуном совсем не улыбалось продолжать испытывать удачу. – Ты же сама сказала, что сталкера из тебя не выйдет. Так что – милости прошу на выход! – Он указал на уводящую в жаркое марево дорогу.
Гаечка уперла в бока кулаки.
– А у меня, может, «чуйка» проснулась!
Садовников матюгнулся про себя. Недаром ребята говорят, что баба в Зоне – это еще хуже, чем баба на корабле. Никакого сексизма, только жизненный опыт – сын ошибок трудных!
– Лучше бы твоя «чуйка» о «зыбучем камне» предупредила! – высказался он.
– Увы и ах: она проснулась, когда я вляпалась. – Гаечка посмотрела Садовникову в глаза. – Я внезапно увидела себя сталкером, у которого много денег и жизнь, полная драйва!
– О-о, – простонал Садовников, хлопнув себя по лбу. – Молодо-зелено.
Он сразу понял, что это внезапное просветление Гаечки по времени совпало с его кратким, но сочным видением активной Зоны. Поэтому сталкер даже не подумал смеяться над фантазиями москвички, тем более – пытаться ее уязвить. Зона подбросила им очередную загадку, вот только непонятно, то ли это действительно было вроде откровения, то ли – злая шутка.
– За нами следят, – сказала вдруг Гаечка. – Ближайшая пятиэтажка, второй этаж. Второе окно слева. Только что закрылись жалюзи.
«Глазастая, однако! – удивился сталкер. – Или это заговорила „чуйка“?»
– Пойдем-ка. – Садовников набрал полную ладонь гаек.
Ровная и не загроможденная мусором дорога искушала, но сталкеры избегают прямых и очевидных путей. Тем более что дальше в кювете просматривалась большая темная куча. Гаечке, ясное дело, это пока ни о чем не говорит, но он-то знает, как выглядят сваленные друг на друга давно истлевшие останки. Кто-то нашел последний приют в таком неприглядном месте, возможно, это была еще советская десантура, которой полегло в окрестностях Бердска сразу после Посещения – видимо-невидимо.
Тогда он решил вести Гаечку через детскую площадку, мимо обросших «мочалом» качелей, горок и ракет из арматуры. Однако, одолев метров десять, он стал сомневаться в правильности выбранного маршрута: больно уж недобрая аура царила в этом месте. Пятиэтажка нависала над двором мрачным утесом. Качели отбрасывали неправильные разнонаправленные тени, отовсюду веяло запахом горячего железа. В песочнице скрючилась покрытая пятнами роскошной плесени мумия в летней «флоре». Из-под покойника выглядывал край схлопнувшейся и нефункционирующей «пустышки». Садовников ничего не сказал о хабаре стажерке, не то, чего доброго, ей приспичит посмотреть. Не хотелось терять время.
Гаечка внезапно схватила Садовникова за руку.
– Ты слышишь?
Ветер нашептывал детскими голосами. Сталкер стиснул зубы, словно от мучительной боли: столько горечи и тоски было в потустороннем шепоте.
«Ты наш папа? А мы пойдем домой?»
Садовников с силой запустил три гайки подряд.
– Шагаем быстро, но осторожно. – пробурчал он, чтобы перебить назойливые, как нытье комариной тучи, голоса. – Сама ведь уверяла, что дети – это зло.
«Очень кушать хочется… отведи нас домой!»
Судя по тому, как побледнела Гаечка, она тоже едва сдерживалась под натиском этой неожиданной атаки.
«Папа, кушать… Забери нас домой…»
До края детской площадки было не больше пяти метров. По периметру торчали метелками посаженные перед Посещением сосенки. Деревца давно высохли и как будто окаменели, их иглы напоминали острые рыбьи кости.
«Слышишь, ты, хромой!»
Голоса не унимались, их тон стал угрожающим. Десятки фантомных девочек и мальчиков повторяли тонко, но злобно:
«Хромая гнида! Пьянь! Остановись! Отделаем тебя твоей же палкой! И сучке твоей перепадет!»
– Обходим деревца по правой стороне. – распорядился Садовников. – Не вздумай к ним прикасаться, не нравятся они мне.
– Поняла, не идиотка… – буркнула Гаечка.
«Стой! Хромой! Бомжара! Импотент! Ничтожество! Графоман!»
Вдруг голоса стихли, будто кто-то одним махом повернул рукоять громкости на ноль. И в воцарившейся тишине Садовников услышал нарастающий рокот, который перемежался с лязгом разболтанного металла и хлюпающими звуками.
Сталкер крутанулся на каблуках, определяя источник шума, и почти сразу же наткнулся взглядом на оборванную теплотрассу, идущую вдоль гаражей. Труба подергивалась, словно гигантский дождевой червяк, из разверстой «глотки», окруженной «клыками» зазубренного железа, доносилось вполне себе физиологическое бульканье.
До рези в глазах завоняло кислятиной.
Садовников схватил Гаечку за плечо и кинулся к холму, жмущемуся к торцевой стене пятиэтажки. Когда-то с этих крутых склонов наверняка было так удобно и весело съезжать на санках, теперь же возвышенность превратилась просто в кучу спекшейся коричневой земли.
Едва они взобрались на вершину, как из теплотрассы хлынул поток «зеленки».