Ю. ЦИРКУНОВ |Рига). Дождик.
Пабло Неруда
Это последние стихи Пабло Неруды…
Среди них есть строки, написанные за несколько дней до смерти, в госпитале, в Сантьяго де Чили, где больной поэт умирал не только от тяжелой болезни — его добило, фашистская хунта, залившая кровью любимую родину Пабло.
Сердце художника не вынесло позора Чили…
Лауреат Ленинской премии мира, Нобелевской премии, всемирно известный художник, Пабло Неруда и в этих стихах остается поэтом жизни, верным принципам высокого гуманизма.
Стихи П. Неруды переданы в СССР — строну, которую он любил всю свою жизнь, видным чилийским коммунистом Володей Тейтельбоймом.
Мы публикуем сегодня некоторые из стихотворений последнего цикла Пабло Неруды в переводах Льва Осповата.
Возвращаясь Посол Все Здесь Приехали несколько аргентинцевЛюдмила Уварова Переменная облачность
Рисунки Г. ПОНДОПУЛО.
ВАЛЯ
1— А у меня не было всего этого, — сказала Валя.
— Чего не было? — спросил Дима.
— Того, что у тебя: «Синей птицы» в Художественном театре, елки с цветными лампочками, подарков ко дню рождения. Я и вообще-то никогда не справляла свой день рождения…
— Жаль, — сказал Дима.
— Говорят, детство всегда при нас, в кармане, что ли…
Он улыбнулся:
— Как зажигалка или записная книжка?
Она нахмурилась.
— Почему ты смеешься? Разве то, что я говорю, смешно?
— Нет, — сказал он, — совсем не смешно.
Смотрел на нее, сердитую, с коротко стриженными волосами — кажется, вот такая умышленно растрепанная прическа называется «Гаврош», — загорелую до того, «что глаза стали совершенно светлые, словно отмытые. Пожалел про себя: «А она права, детства у нее в общем-то не было…»
— Пошли купаться, — предложил он.
— Подожди, давай еще полежим немного на солнце…
— Ладно…
— Я подремлю, — сказала Валя, — немножечко, минут пятнадцать, а ты лежи и молчи.
На берегу реки разрослись густые липы. До чего прохладно под ними, ни одного солнечного луча не пропустят, зато выйдешь к воде, и сразу же в лицо ринется ослепительный светоносный жар солнца, и река в солнечных бликах, даже глядеть на нее больно…
Он отошел от Вали, лег в тени под липой, которую помнил еще давно, с той поры, как пошел в школу.
Он рос, переходил из класса в класс, а липа старела незаметно для всех, ширилась, словно бы толстела от старости, и ветви кое-где поредели, потому что иные поломались, а новые не выросли…
«Неужели и я когда-нибудь буду старым? — подумал он. — Нет, не хочу быть старым, постараюсь не стареть, это, наверное, можно — удержать молодость, но для этого надо заниматься спортом…»
Он передвинулся из тени на солнце. Сразу же стало жарко. Почти так же жарко, как на пляже где-нибудь в Евпатории или в Сочи…
Хватит! Пора купаться. И Валю взять с собой, а не то она и вправду заснет, а на солнце спать — нет ничего вреднее, это все знают…
Он вскочил с земли. Дернул Валю за руку.
— Пошли окунемся…
2Валя познакомилась с Димой в Москве, на стадионе «Динамо». Он сидел впереди нее, и она поначалу не обратила на него никакого внимания: кругом было столько народа…
Потом на поле выбежали футболисты. Стадион разом выдохнул:
— Старички явились…
Это был матч ветеранов. Играли две команды, их так и называли: первая и вторая.
Когда-то имена «старичков» гремели. Спроси в ту пору любого мальчишку, и он подряд, без запинки перечислит всех: и Костеркина, и Яранцева, и Миловзорова, и братьев Бахрушиных — Костю и Кирилла.
Настал день, и они исчезли. Вернее, просто перестали играть в сборной, ушли из своих команд, и на их место пришли новенькие, быстро завоевавшие известность. И уже никто не вспоминал о тех, когда-то знаменитым, прославленных, чьи имена печатались в газетах и упоминались по радио.
А между тем никуда они не исчезли. Одни стали тренерами, другие — педагогами, третьи — еще кем-то.
Но как же им, наверно, хотелось хотя бы еще раз выйти на поле..
И вот матч ветеранов. Опять все как было.
Зеленое поле, трибуны, заполненные болельщиками. Судья со свистком и по краям одетые в синие тренировочные костюмы мальчишки, для которых поднять далеко залетевший в аут мяч — дело самой что ни на есть высокой чести.
Нюся, Валина подруга, купила две палочки эскимо. Одну отдала Вале:
— Попробуй московское мороженое!
Валя усмехнулась:
— Неужели не жалко?
— Чего жалко? — переспросила Нюся. Потом поняла, натянуто засмеялась: — Да ты что?
Нюся была жадненькой. Это было известно всем ее одноклассникам.
— Ладно, — сказала Валя, — попробую ваше московское мороженое…
Нюся добавила с притворным равнодушием:
— Если захочешь, я могу еще купить пломбир или стаканчик…
Валя не слушала ее, смотрела на футболистов, бегавших по полю.
Стадион бесновался. Болельщики кричали в голос:
— Давай, давай!..
Но мяч опять пролетал мимо ворот.
— Смешные эти старцы! — сказала Нюся.
— Чем же смешные? — удивилась Валя.
— Бегают, суетятся, будто и в самом деле за кубок борются!
— А мне их жаль.
Нюся широко раскрыла маленькие, в редких ресницах глаза:
— Вот еще, чего это их жалеть?
— Наверно, им трудно бегать.
— Подумаешь… — равнодушно уронила Нюся, облизывая липкие пальцы.
Дима обернулся к Вале. Внимательно посмотрел на нее.
И она взглянула: парень как парень, кажется, не очень высокий, густые волосы, карие глаза. Веснушки на носу.
— Мне тоже их жаль, — сказал Дима.
Нюся громко захохотала.
— Еще один нашелся жалельщик-болельщик!
— А вот вы несправедливы, — отрезал он, — и вообще нехорошо смеяться над теми, кому трудно.
— Почему нехорошо? — спросила Нюся.
Но он не ответил ей. Снова глянул на Валю, обращаясь лишь к ней одной.
— Вы правы, это в общем-то невеселое зрелище. Сегодня им дали возможность сыграть друг с другом, но это, должно быть, больше уже не повторится.
— А сколько им лет? Много? — спросила Валя.
— Самому старшему, Яранцеву, сорок один.
Толстый дяденька, сосед Димы, авторитетно произнес:
— Сорок два и семь месяцев.
— Какая точность, — сказала Нюся.
— Гол! Гол! — закричали кругом.
— Яранцев забил. — Дяденька привстал, приложил обе ладони ко рту: — Слава, молодец! Давай дальше!..
Судья свистнул. Футболисты послушно побежали друг за другом в раздевалку.
— Пошли пройдемся, — сказала Нюся.
Валя смотрела на футболистов. Очевидно, это они так только, для вида бегут, а на самом деле до чего же устали, наверно! Шутка ли, сорок с хвостиком…
Она вышла вслед за Нюсей. И Дима пошел за ней:
— У нас с вами то, что называется адекватностью ощущений.
— Повторите еще раз, — попросила Валя.
— Ладно, после повторю. Меня зовут Дима. А вас Валя?
— Угадали.
— Нет, не угадал, просто слышал. Она вас так называет.
— Она — это я? — вмешалась Нюся. — Кстати, я Нюся.
— Прекрасное имя, — рассеянно проговорил Дима.
Он, как и думала Валя, оказался невысоким. Узкие, приподнятые плечи, немного впалые щеки. Не очень красивый, но, отметила Валя, умеет сразу расположить к себе. Может быть, Валя подумала так потому, что почувствовала: она ему нравится. А нравиться кому-то всегда приятно, и тот, кому нравишься, кажется поэтому симпатичным. И еще он как-то необычно говорит. Не так, как другие.
Очевидно, Нюся тоже обратила внимание на него. И стала отчаянно кокетничать, заводить глаза, улыбаясь самой пленительной улыбкой. Но сколько Нюся ни старалась, он даже и мимоходом не глянул в ее сторону. Как будто не было ее вовсе. И обращался все время к одной лишь Вале.
Когда окончился перерыв и они возвращались обратно на свои места, он остановился, посмотрел на футболистов, вновь рассыпавшихся по полю:
— Как они, наверное, сейчас счастливы!
Да, сейчас футболисты словно вдруг разом помолодели, сбросили с себя лишние годы, и опять все, как прежде. Зато потом будет еще хуже. Почему еще хуже? Потому что наступит отрезвление, каждый поймет: все совсем не так, как бывало когда-то. И кубка им не видать и за первенство не бороться. Словно дети понарошку притворяются взрослыми…
Закинув голову, Дима посмотрел на небо.
— Дождь накрапывает. Чувствуете?
— Еще как! — воскликнула Нюся. — Бедная моя прическа, для чего же я в парикмахерской сидела?
— И тут старичкам не повезло, — сказала Валя. — До чего же обидно!
— Идемте ко мне, — предложил Дима, — я живу рядом, на Масловке,
Валя удивленно спросила:
— Почему это мы должны к вам пойти?
— Ни почему. Просто так. Посидите у меня, переждете дождь.
— А что? — Нюся встряхнула влажными, распрямившимися волосами, — Идея. Как ты считаешь?
— Можно пойти, — согласилась Валя.
Димин дом и вправду был совсем рядом. Маленькая современная квартира. Две комнаты, довольно низкие потолки. И в коридоре каждый метр использован с расчетом: книжные полки, стенной шкаф, журнальный столик на кривых ножках. На кухне плита в нише, над плитой в ряд на гвоздиках сковородки, чапельник, разливательные ложки. Треугольные табуретки, окрашенные в синий и зеленый цвет. И на столе клеенка в красных зигзагах по голубому фону.
— Модерновая обстановочка, — сказала Нюся, — все как в журнале мод.
— Есть хотите? — спросил Дима.
— Конечно. А вы?
— Я тоже. Тут мама оставила мне чего-то…
— Мама оставила вам, — сказала Валя. — а мы-то при чем?
— На всех хватит. Вот мозги жареные, будете?
— Мы — за, — сказала Нюся.
— Вот вы и будете их есть.
— А вы? — спросила Валя.
— Ни за что.
— Почему?
— Как вспомню, что этими самыми мозгами уже кто-то думал…
Валя и Нюся засмеялись.
— Это кто же, корова думала?
— Ну и что же? Корова тоже по-своему ворочает мозгами…
— Зачем же тогда мама оставляет вам мозги, если вы их не любите?
— А я не говорю ей, что не люблю.
— И как же вы обходитесь с ними?
— Весьма обыкновенно. Отдаю собаке. У нас во дворе собака живет, в общем-то ничейная, но все ее кормят…
— На этот раз у собаки будет разгрузочный день, — решительно заявила Нюся.
— Да будет так!
Дима зажег лампу, два белых плафона, в середине голубой.
— Со светом уютнее, — сказала Валя.
— Особенно, когда дождь.
Дима глянул в окно, по стеклу текли потоки. Вдали загремело.
— Вот вам все вместе, и гром и дождь. Ну, так как, будем чай пить? У меня есть конфеты «Золотой ключик» и мармелад.
— Конечно, будем, — обрадовалась Нюся.
Он налил чай в белые фаянсовые чашки, поднял свою.
— Давайте чокнемся на брудершафт.
Нюся вскинула на него коротенькие ресницы.
— На брудершафт? Тогда нужно вино.
— У нас нет вина, и потом я не пью, не люблю пить.
— А на брудершафт нужно целоваться, — кокетливо произнесла Нюся.
— Будет тебе, — оборвала ее Валя.
— Значит, на «ты», идет? — спросил Дима.
Он все время обращался только к Вале, но Нюся первая отвечала ему. И он опять смотрел на Валю и ждал, что скажет она.
Нюся ничего не замечала и говорила больше всех. Хотя никто не спрашивал ее, рассказала о себе все как есть.
— Сперва мы жили в Челябинске, а потом мой отец получил перевод в Москву, и теперь мы живем в столице, точнее, под Москвой, — говорила Нюся, поджимая губы, должно быть, наслаждаясь тем, что находится в центре внимания. — Мой отец — директор клуба. — Она снова улыбнулась особенной, как отметила Валя, улыбкой, показав широкие розовые десны с мелкими зубами. — Если хочешь, приезжай как-нибудь, я тебя поведу в наш клуб, там бывают такие картины…
— Спасибо, — сдержанно ответил Дима, — а где этот самый клуб находится?
— В Калошине.
— В Калошине? — Карие Димины глаза изумленно расширились. — Это же по одной с нами дороге.
— Как по одной дороге? — одновременно спросили Валя и Нюся.
— У нас садовый участок в Мизгирях, папа и мама вчера уехали туда. Слыхали, Мизгири — вторая остановка после Калошина?
— А как же? Конечно, знаю, — сказала Нюся. — Вот и приезжай, когда будешь на своем садовом участке, ехать недалеко…
Дима посмотрел на Валю.
— Ты тоже там будешь?
Валя кивнула:
— Да, я у Нюси жить буду.
— Долго будешь там жить?
— Удивительно, — с обидой произнесла Нюся, — стало быть, если я приглашаю, этого недостаточно, надо, чтобы еще и Валя была…
— Да нет, ты меня не поняла, — смутился Дима, — просто я хотел знать, вместе вы живете или отдельно?
Нюся поверила ему, потому что хотела поверить. Сощурила глаза, облизнула губы, чтобы стали поярче.
— Мы учились в одной школе в Челябинске. А потом, когда я уехала, мы с Валей переписывались, и она приехала ко мне из Челябинска погостить…
— Все понял? — усмехнулась Валя.
— Как будто все.
Валя отставила свою чашку. Свет лампы освещал ее смуглое лицо, выделяя высокие скулы, длинные густые брови, выгоревшие, словно бы полосатые волосы: одна прядь светлее, другая темнее.
— Твоя подруга мне рассказала о себе все, — начал Дима.