— Все поняла? — спросила комендантша.
— Все.
— Тогда давай располагайся, а я пойду, у меня делов невпроворот…
Валя вынула из чемодана накидку — когда-то сама вышивала, по белому фону васильки, — положила на подушку. Оглядела койку, так вроде красивее, и вид совсем домашний.
«Теперь это мой дом», — подумала Валя.
Дом. Короткое слово, а как много в себя вмещает. Ей вспомнилось, она приходила к подругам, у которых был хороший, благополучный дом, заботливые родители… Мама и отец…
Почему так получается, что она все время думает о них? Ведь решила же раз и навсегда — больше никогда не видеться с ними. И вот вспоминает… Что-то они сейчас делают? Говорят ли о ней? Или забыли, вычеркнули из памяти?
Валя задумалась, не расслышала, как открылась дверь.
— Привет, — громко произнес кто-то рядом.
Валя обернулась. Возле нее стояла статная девушка, глядела на Валю черными продолговатыми глазами. Горячий румянец на покрытых пушком щеках, темные волосы немного вьются.
— Привет, — ответила Валя. Подумала про себя: «Какая красивая…»
— Только сейчас появилась? — спросила девушка.
— Только сейчас.
Девушка протянула руку.
— Меня зовут Вартуи. А тебя как?
— Валя. Как тебя зовут, я не поняла?
— Вартуи. Обычное армянское имя. А ты почему на меня так уставилась?
Голос у Вартуи был звучный, слова она произносила чуть нараспев, с каким-то мягким акцентом.
— Ты красивая, — сказала Валя. — Даже очень красивая.
— Кто? Я? — Вартуи задумалась. Не удивилась, не обрадовалась; должно быть, успела привыкнуть к этим, наверно, часто произносимым словам. — Может быть, и красивая, — сказала, — но это пройдет.
— Что пройдет?
— Красота пройдет, молодость пройдет.
— Почему?
— Все проходит. А на эту койку лучше не ложись.
— Как же так? Мне комендантша сказала: вот твоя койка.
— Не ложись. Это Лерина койка, у нас тут одна девушка живет, Лера…
Вартуи присела на койку, стоявшую рядом с Валиной.
— Тут вот какое дело: Лера у нас замуж сходила, — Вартуи засмеялась, блеснули ровные, один к одному, словно на рекламе зубной пасты, зубы. — А потом рассорилась с мужем и обратно к нам собралась, а Василиса, комендантша наша, ее пускать не хочет. Они с ней ругаются все время, Василиса говорит: «Ни за что не пущу обратно».
— А Лера что же?
— А Лера у нас пробивная, пошла в партком, потом к директору и, конечно, своего добилась наперекор Василисе… — Вартуи прислушалась. — Вот она сама, легка на помине…
В дверях появилась крохотная девушка. В руках чемодан и узел, должно быть, с постельными принадлежностями.
Подошла прямо к Вале, коротко бросила:
— А ну вставай!
— Это почему? — спросила Валя.
— Чего ты кипятишься, Лера? — сказала Вартуи. — Она же новенькая, ничего еще не знает.
Крохотная забияка положила узел на одеяло, а чемодан задвинула под кровать. У нее были темные, без блеска, похожие на антрацит глаза, пористая кожа, крупный рот, как бы взятый с другого, более широкого, большого лица.
— Это твой чемодан?
— Мой, — ответила Валя.
— Убери, он мне мешает…
Внезапно в комнату влетела комендантша. Щеки ее, казалось, пылали еще сильнее.
— Явилась, — бросила она на ходу Лере. — Долгожданная наша…
Лера достала из кармана какую-то бумагу, помахала перед носом комендантши.
— Можете не волноваться, Василиса Карловна, сам директор подписал.
— Покажи — сказала Василиса Карповна.
Взяла бумагу, стала читать про себя, надув толстые губы.
— Если и вслух прочтете, тоже не споткнетесь, — язвительно произнесла Лера. — Как, уяснили?
Василиса Карповна только глянула на нее — Валя даже удивилась, до того злыми, колючими показались эти маленькие, заплывшие глаза. Потом обернулась к Вале
— Что же мне с тобой делать?
— Не знаю, — хмуро ответила Валя.
— А я знаю, — вмешалась Вартуи. — Вот сюда можно еще одну койку поставить, рядом с моей.
Василиса Карповна саркастически усмехнулась.
— Может, лучше мы ее с тобой вместях положим?
Вартуи спокойно сказала:
— Зачем так говорить? А койку можно поставить, здесь есть место, сами видите…
Василиса Карповна вздохнула, однако, видно, решила смириться.
— Раз такое дело, идем, возьмем с тобой койку.
Валя мрачно шагала по коридору вслед за Василисой Карловной. Как все нескладно получилось. Думалось, заняла лучшее место, не тут-то было… Ее уже тянуло обратно, домой. Может, и вправду собраться да убежать? Она даже шагнула было к дверям, и вдруг ей вспомнилось наглое, ухмыляющееся лицо Мишки-голубятника, его слова: «Приемыш, а туда же»…
Она резко повернулась, пошла рядом с Василисой Карловной.
Кладовая была заперта на замок.
— Вот незадача, — досадливо буркнула Василиса Карповна. — Опять кастелянша куда-то смылась…
— Может, после прийти? — спросила Валя.
— Давай после, через часок…
Когда Валя вернулась в комнату, Лера и Вартуи сидели за столом, пили чай. Лера и головы не повернула, а Вартуи сказала:
— Садись с нами.
Налила Вале чаю в стакан, пододвинула тарелочку с нарезанным ломтиками бисквитным рулетом
Лера, не обращая на Валю внимания, продолжала, видно, начатый еще до прихода Вали разговор:
— А потом он мне говорит: «Если не повинишься перед моей мамой, ты мне не нужна больше!» А я ему говорю: «А мне никто не нужен, ни ты, ни твоя мама!»
Вартуи широко раскрыла глаза.
— Так и сказала?
— Так и врезала, слово в слово!
— Ну-ну! Сильна ты, Лерка…
— Да уж себе на хвост никому наступать не позволю!
Маленькая, сердитая, с воинственно сверкающими глазами, она держала в крошечной руке кружку с чаем, словно гранату. Казалось, еще секунда, и она швырнет эту самую кружку в кого придется…
«С такой лучше не ссориться…» — подумала Валя.
Лера ей не понравилась с первого взгляда. Этакая пигалица, а соображает о себе черт знает что.
И голос у нее противный, говорит немного в нос, отчеканивая каждое слово.
Зато Вартуи приветливо поглядывала на Валю своими красивыми глазами, как бы понимая, о чем думает Валя, ободряюще улыбалась ей.
— Ты тоже ученица? — спросила ее Валя.
— Нет, я уже выучилась, даже разряд имею.
— А я бригадир, — сказала Лера. — Вот попадешь ко мне в бригаду, будешь плохо работать, я с тебя шкуру спущу и голой в Африку пущу!
— Перестань, — остановила ее Вартуи. — Чего ты пристаешь к ней?
Лера задорно вскинула голову, должно быть, хотела сказать что-то, но сдержалась. Спросила Валю:
— У тебя родители есть?
— Нет, — помедлив, ответила Валя.
— Значит, ты, как и я, детдомовская?
— Нет, я не детдомовская.
— А у меня отец в Ереване живет, — сказала Вартуи, — обещал на праздники приехать.
— У тебя отец красивый? — спросила Валя.
Вартуи пожала плечами.
— Он уже старый, ему сорок два года или даже сорок три.
— А матери нет?
— У меня мачеха.
— Небось, злыдня, — определила Лера.
— Зачем так говорить? Ты же ее не знаешь, — ответила Вартуи, — у нее своих детей двое да с отцом у них общий сын, она день-деньской с детьми возится…
— …для тебя уже ничего не остается, — продолжила Лера.
— Я — старшая. Я им сама помогаю, ведь их пятеро, а отец один работает…
— Как это он взял ее с двумя детьми?
— А это ты его сама спроси, когда он к нам приедет.
Лера задумчиво сказала:
— Кому счастье, кому полсчастья, кому нет ничего…
— Зачем так говоришь? — спросила Вартуи.
— Да взять хотя бы твою мачеху. Нашелся мужик, взял ее с двумя детьми, видно, полюбил…
— Конечно, полюбил, — согласилась Вартуи. — Как же иначе?
— Почему одних любят, а других — ну ни в какую? — все так же задумчиво проговорила Лера. Встала из-за стола, подошла к своей койке. — Чья накидка? Твоя?
— Моя, — ответила Валя.
Лера рывком сдернула накидку.
— Небось, сама вышивала?
— Сама.
— Из тебя вышивальщица, как из меня космонавт. Всяких красок напихала, а толку чуть…
— Как умею, — отрезала Валя.
— Ладно, — неожиданно миролюбиво сказала Лера, — полежать, что ли, на старом месте?
— Пойдем, Валя, погуляем, — предложила Вартуи. — Пусть она поспит.
Они спустились во двор.
— А это что, фабрика? — Валя указала на кирпичный дом, который раньше увидела из окна.
— Это наш клуб. У нас там вечера бывают. Ты любишь танцевать? Я очень люблю.
Какая-то женщина шла им навстречу. Рослая, худощавая. Теплый вязаный платок накинут на темные с сединой волосы.
— Далеко отправились? — спросила она, поравнявшись с Вартуи.
— Нет, пройтись хотим немного…
Лицо у женщины было в морщинах, от носа ко рту глубокие складки, а глаза неожиданно голубые, веселые. Она посмотрела на Валю:
— Никак новенькая?
— Из нашего общежития, — ответила Вартуи. — Только сегодня поступила.
— Тогда давай, девочка, знакомиться. Меня зовут Ксения Герасимовна.
— А я Валя.
— Будем знакомы.
Она улыбнулась, прошла мимо.
«Вот я и стала «из нашего общежития», — подумала Валя. — Ну и что? Разве раньше я была мамина дочка? А, не все ли равно: была, не была, теперь уже все ни к чему…»
— Кто эта Ксения Герасимовна?
— Наша воспитательница.
Валя усмехнулась:
— Воспитательница… Словно в детском саду.
— Зачем в детском саду? Во всех общежитиях есть воспитатели, так положено. Она тебе понравилась?
— Понравилась: у нее глаза добрые.
— А оно и сама добрая, — сказала Вартуи.
6Валя проснулась и не сразу поняла, где находится.
Было уже светло. В окно светило солнце. За столом сидели две девушки, у одной бигуди в белокурых волосах, у другой косынка на голове, синяя в белых разводах.
Валя догадалась, это были Маша и Нюра, о которых говорила комендантша.
Вартуи внесла чайник. Поставила его на стол, глянула на Валю.
— Хочешь, будем вместе завтракать? Кому еще чаю? Воды много, могу налить.
— Хотя бы мне, — произнес кто-то в дверях. Вошла Ксения Герасимовна. Румяная с мороза, платок спущен на плечи, седеющие волосы причесаны на прямой пробор.
Ксения Герасимовна села, продвинула к себе стакан. Спросила Валю:
— Как? Привыкаешь понемножку?
Валя кивнула.
— Будешь работать в третьем цехе.
— Вместе со мной, — сказала Вартуи.
— А что это за цех? — спросила Валя.
— По пошиву мужских пальто.
Лера язвительно скривила губы.
— За один день станешь мастером. Или, поднимай выше, инженером-технологом.
— А ты, Лера, не ершись, — беззлобно сказала Ксения Герасимовна. — Тоже, помнишь, поначалу не все ладилось.
— Это она как замуж сходила, так сразу все про себя забыла, — засмеялась Маша.
Ксения Герасимовна недовольно сдвинула брови.
— Нехорошо так говорить.
— Почему нехорошо? Я вот никогда не клюну на такого, — сказала Маша.
— Почему ты так уверена?
— Потому что его сразу было видно, самый настоящий прохиндей…
— Замолчи! — воскликнула Лера. Зрачки ее расширились, словно у кошки, готовящейся к прыжку. — Как ты смеешь Виталика прохиндеем обзывать? Может, он лучше тебя в сто миллионов раз! И никакой он не прохиндей, просто не любил меня! И все, и дело с концом…
Голос ее дрогнул, но она сдержалась. С силой отодвинула стул, выскочила из-за стола, хлопнула дверью.
— Лера, постой! — крикнула вслед Ксения Герасимовна.
Маша смущенно пожала плечами:
— Ее не поймешь, то ругает своего Виталика напропалую, а то ощерится, не тронь его…
Ксения Герасимовна глянула на часы.
— Девочки, а ведь на работу пора, как думаете?
— Ой, — воскликнула Маша, срывая с волос бигуди, — восемь минут осталось…
Вартуи взяла Валю за руку.
— Нам вместе, в один цех.
В третьем цехе горели лампы дневного света, и лица работниц казались от этого голубоватыми. Даже горячие южные краски Вартуи побледнели, как бы съеденные ровным, беспощадно обнажающим светом.
— Садись рядом со мной, — сказала Вартуи. — Бригадир поручила мне учить тебя.
Вартуи выполняла сложную операцию — втачку рукавов в пальто.
Длинные пальцы Вартуи так и мелькали в воздухе. Время от времени она поглядывала на Валю.
— Ну, как? Понимаешь, что я делаю?
— В общем, да…
— Надо не в общем, а все как есть понимать. Ну, это ты еще успеешь…
— Покажи, что мне надо делать.
— Успеется. Пока что наблюдай за мной.
Валя смотрела до тех пор, пока не устала от мелькания пальцев Вартуи. Захотелось поглядеть на остальных.
Немного поодаль сидела Лера. До того маленькая, что еле видна из-за машины. Сдвинув брови, строчила что-то — губы сжаты, >на щеках тень от ресниц. Подняла глаза, встретилась взглядом с Валей, снова опустила ресницы.
«Вот злючка», — подумала Валя. И снова стала следить за тем, что делает Вартуи.
В двенадцать часов все пошли обедать. Столовая помещалась в подвальном этаже того самого четырехэтажного дома — клуба. Там тоже горел:: лампы дневного света. Вкусно пахло гороховым супом.
Вартуи подвела Валю к столу.
— Сиди и жди меня. Я пойду к раздаче и принесу тебе и себе…
Едва Вартуи отошла, за стол села Лера. В руках поднос, на подносе тарелки с борщом и котлетами.
Поставила тарелки на стол, спросила насмешливо:
— А ты что же? Фигуру соблюдаешь?
— Сейчас Вартуи все принесет…
— Вартуи? Вот оно до чего дошло! А сама что, хворая?
Валя не успела ответить. Подошла Вартуи, расставила на столе тарелки.
— Давай кушай! Тут гороховый суп, беф-строганов и еще клюквенный кисель. Ты любишь кисель?
— Она все любит, за чем самой ходить не надо, — ответила Лера.
— Знаешь что? — спокойно сказала Вартуи. — Ты бы села за другой стол, а?
Лера отодвинула от себя тарелку. Встала из-за стола.
— Пойду пройдусь, а вы тут питайтесь на свободе…
— Почему она такая? — спросила Валя, глядя вслед Лере.
— Душа у нее болит. Потому на всех свою злость срывает.
— Так никто же не виноват, что у нее душа болит.
— Конечно, никто не виноват, — согласилась Вартуи. — Сама влюбилась, сама замуж решила выйти, никто не вынуждал…
— А он кто?
— Лекальщик, на трубопрокатном работает.
— Красивый?
— Мне такие не нравятся.
— И он бросил ее?
— Тут целая история, — сказала Вартуи. — В двух словах не расскажешь.
ЛЕРА
1В детском доме она дружила больше с мальчишками. Признавалась:
— От девчонок только одни сплетни и больше ничего.
С себе говорила так:
— Я пошел… Я сказал… Я сделал…
Характер у нее был не из легких. Учителя в школе считали ее способной, но какой-то колючей, чересчур резкой.
Она была очень маленького роста, девочки посмеивались над ней, называли «карлицей», «ноготком», «коротышкой», она отвечала:
— Все равно я умнее всех вас…
Ее не любили, боялись острого языка, непримиримости, придирчивости. Она знала это, но нисколько не сокрушалась.
— Зато меня никому не проглотить. Каждый подавится…
Ей было четырнадцать лет, когда в детский дом явилась ее мать.
Директор вызвал Перу к себе. Войдя в кабинет, она встретилась лицом к лицу с незнакомой женщиной. Та бросилась к ней, с силой обняла, запричитала:
— Доченька! Вся в меня, как есть, вылитая! Родная, ненаглядная…
Лера старалась вырваться, но женщина крепко держала ее и причитала, не останавливаясь:
— Доченька моя! Наконец-то увидела тебя, кукушечка моя изумрудная…
Она была одета в красную кофту с широкими рукавами. На шее бусы, в ушах серьги, малиновые, ягодкой. Губы и брови сильно намазаны.
«Ну и ну! — подумала Лера. — Какая она мне мать? Не может этого быть!»
Директор, уже немолодой, с усталым лицом много видевшего на своем веку человека, глянул на Леру.
— Это твоя мать. Родная мать.
— Нет у меня матери, — сказала Лера.
Женщина всплеснула руками, и Лера облегченно отпрянула от нее.
— Как нет? — закричала женщина. — Это же я, твоя мама, а ты моя доченька ненаглядная…
Лера вызывающе вскинула голову:
— Ненаглядная? Что же вы о своей ненаглядной только сейчас вспомнили?
Директор сказал:
— Очень прошу вас, Галина Петровна, не кричите, у нас кричать не полагается.
Но Галина Петровна не умолкала:
— Лерочка, доченька, как же ты от меня отрекаешься? От своей матери!
— Это твоя мать, — сказал директор. — Ты мне веришь? Я тебе могу показать документы…
И Лера поверила. В детском доме директору привыкли верить.
Но в то же время сна никак не могла примириться с тем, что эта крикливая, безвкусно одетая женщина с неумело намалеванными глазами — ее мать.
Директор встал из-за стола.
— Я вас оставлю вдвоем.
Мать снова подошла к Лере, но Лера села на стул, и мать устроилась напротив нее.
— Доченька, — сказала мать. — Ты не ругай меня, ты только послушай…
— Я слушаю…
— Ты уже большая, должна понять. Я была тогда молоденькой, и я в доме отдыха работала…
— Ну и что?
Мать заплакала. По щекам потекли черные ручейки. Лера вынула из кармана носовой платок, молча протянула матери.
Мать вытерла лицо. Глаза ее, лишенные краски, поминутно моргали.
— Там был один отдыхающий… Ну и вот… Я думала, он женится, а он, сказывается, женатый был…