— Неправое?! — яростно вмешался Вик.— Неправы те, кого атакуют?
— В гражданской войне,— заметил Рэгл,— все неправы. Тут до истины не докопаться. И все — жертвы.
В периоды просветления, прежде чем его забрали из кабинета и перевезли в Старый город, Рэгл успел разработать план. Он аккуратно собрал все бумаги и записи, уложил вещи и приготовился к побегу. Через подставных лиц ему удалось связаться с группой калифорнийских лунатиков, помещенных в один из концентрационных лагерей Среднего Запада. Программа перевоспитания еще не успела дать своих плодов, и ему удалось получить кое-какие сведения. Предполагалось, что в назначенное время он в условленном заранее месте встретится с находящимися на свободе лунатиками из Сент-Луиса. Но туда Рэгл так и не добрался. За день до встречи перехватили его связного. На допросах тот рассказал все.
Это был конец. В концентрационных лагерях лунатики подвергались систематическому промыванию мозгов, хотя называлось это, конечно, по-другому. Перевоспитание по новой методике избавляло от предрассудков, невротической одержимости и навязчивых идей. Лунатикам помогали прозреть. Оттуда они выходили другими людьми.
Аналогичной процедуре подвергли и тех, кому предстояло поселиться в Старом городе. Брали только добровольцев. К Рэглу Гамму применили особую методику по закреплению ухода в прошлое.
«У них получилось,— признал Рэгл Гамм.— Я заглянул в прошлое, а они плотно задраили выход».
— Ты лучше хорошенько подумай,— оборвал его размышления Вик.— Это не шутки — перейти на другую сторону.
— Он уже перешел,— заметила миссис Кейтелбайн.— Он сделал это три года назад.
— Я с тобой не пойду,— отрезал Вик.
— Я знаю.
— Ты собираешься порвать с Марго, с родной сестрой?
— Да.
— Порвать со всеми?
— Да.
— Хочешь, чтобы они разбомбили и поубивали нас?
— Нет.
В Денвере Рэгл получил доступ к информации, предназначенной только для высокопоставленных правительственных чиновников. От публики эти данные хранили в строжайшем секрете. В первые же дни войны колонисты согласились пойти на переговоры. Они выдвигали лишь два условия: умеренное финансирование Землей лунных программ и гарантия безопасности для лунатиков после прекращения боевых действий. Если бы не Рэгл Гамм, правительство в Денвере пошло бы на уступки по этим пунктам. Слишком сильна была угроза ракетного удара с Луны. Вместе с тем общественное мнение еще не было в такой степени настроено против лунатиков, три года войны и лишений были еще впереди.
— Предатель! — Вик гневно уставился на зятя.
«Кстати, он мне даже не зять,— подумал Рэгл.— Я вообще его не знал до Старого города. Нет,— сообразил он,— знал. Я покупал у него свежие фрукты и овощи. Он постоянно хлопотал в белом халате возле ларей с картофелем, улыбался покупателям, сокрушался из-за порчи товара».
На этом уровне они и были знакомы.
«И сестры у меня нет. Но я,— думал Рэгл,— все равно буду считать ее с Сэмми моей семьей, ибо за эти два с половиной года мы по-настоящему сроднились. Так же, как Билл Блэк и Джуни стали соседями. Я порву с ними — родственниками, соседями и друзьями. Это и есть гражданская война. Эта война требует наибольшего героизма, неимоверных жертв и не дает никакой выгоды.
Я поступаю так, потому что убежден, что так — правильно. Прежде всего — долг. Все остальные, кстати,— Билл Блэки Виктор Нильсон, Марго и Ловери, миссис Кейтелбайн и миссис Кессельман — тоже исполнили свой долг, не изменили тому, во что верили.
И я поступлю так же».
— Прощай,— Он протянул Виктору руку.
Тот сделал вид, что не заметил. Лицо его окаменело.
— Вернешься в Старый город? — спросил Рэгл.
Вик кивнул.
— Может, еще увидимся,— сказал Рэгл,— После войны.— Он был убежден, что теперь она долго не продлится,— Вряд ли они сохранят Старый город,— добавил он.— Без меня он вовсе не нужен.
Вик резко повернулся и пошел к дверям.
— Как отсюда выйти? — громко спросил он, не оборачиваясь.
— Вас выпустят,— сказала миссис Кейтелбайн.— Мы высадим вас на шоссе, откуда вы без труда доедете до города.
Вик остался у двери.
«Стыдно,— подумал Рэгл Гамм.— Но именно так теперь все обстоит. Ничего нового».
— Ты бы убил меня? — спросил он Вика.— Если бы мог?
— Нет,— ответил Вик,— Всегда есть шанс, что ты перейдешь обратно, на нашу сторону.
— Пора,— напомнил Рэгл миссис Кейтелбайн.
— Ваше второе путешествие,— сказала она.— Вы снова покидаете Землю.
— Да.— Рэгл кивнул.— Еще один лунатик присоединяется к своим.
За окном аптеки темный размытый силуэт ракеты уже принял стартовое положение.
Из днища белыми клубами валил пар. Вверху разошлись фермы крепления. В середине корабля открылся люк. Человек, стоявший за ним, несколько раз моргнул, пытаясь разглядеть что-то в черноте ночи. Потом он зажег цветной фонарь. Человек с фонарем поразительно походил на Вальтера Кейтелбайна. Собственно говоря, это и был Вальтер Кейтелбайн.
Человек в Высоком замке © Перевод Г. Корчагина
Глава 1
Всю неделю мистер Чилдан с волнением просматривал почту, но ценная посылка из Средне-Западных Штатов до сих пор не пришла. Когда он открыл свой магазин утром в пятницу и на полу под прорезью для почты увидел только письма, он подумал, что заказчик будет недоволен. Нацедив из пятицентового автомата, встроенного в стену, чашку растворимого чая, он взялся за веник. Скоро торговый зал магазина «Американские художественные промыслы» был готов к открытию: все блестело и сверкало, касса полна мелочи, в цветочной вазе свежие бархатцы, из репродуктора льется тихая музыка.
Снаружи по тротуару Монтгомери-стрит клерки спешили в свои конторы.
Вдалеке прошел троллейбус. Чилдан остановился и с удовольствием поглазел на него. Женщины в длинных пестрых шелковых платьях: на них он тоже поглазел. Тут позвонил телефон, и он отвернулся, чтобы снять трубку.
— Алло, — прозвучал знакомый голос.
Сердце Чилдана упало.
— Это мистер Тагоми. Не прибыл ли заказанный мной вербовочный плакат времен гражданской войны, сэр? Вспомните, пожалуйста, вы обещали, что он прибудет еще на прошлой неделе.
Резкий, нервный голос, на грани соблюдения приличий.
— Разве я не оставил вам задаток, мистер Чилдан, сэр, договариваясь с вами? Вы понимаете, что это будет подарок. Я ведь уже объяснял. Клиенту…
— Международная справка, — начал Чилдан, — которую я навел за свой собственный счет, мистер Тагоми, сэр, в отношении обещанной посылки, которая, как вы понимаете, не из этого района и поэтому, следовательно…
— Значит, она еще не получена… — перебил его Тагоми.
— Нет, мистер Тагоми, сэр.
Наступило ледяное молчание.
— Я больше не могу ждать, — сказал Тагоми.
— Разумеется, сэр.
Чилдан угрюмо посмотрел сквозь стекло витрины на теплый солнечный день и на конторы Сан-Франциско.
— Тогда замену. Ваши рекомендации, мистер Чилдан, Тагоми умышленно произнес фамилию не правильно: оскорбление в пределах Кодекса и потому уши Чилдана вспыхнули.
Горькое чувство обиды объяснялось его положением. Желания, страхи и муки с новой силой вспыхнули в нем, подавляя волю, лишая дара речи. Он с трудом подбирал слова, не в силах оторвать руки от телефонной трубки.
Запах бархатцев и спокойная музыка наполняла магазин, но ему казалось, что он тонет в каком-то дальнем море.
— Ну, — удалось выдавать его, — кремосбивалка, миксер для приготовления мороженого, что-то около 1900 года…
Мозг отказывался думать. Только бы не забыть об этом. Только бы не показаться дурачком. Ему было тридцать восемь лет, и он помнил довоенное времена, совсем другие времена, Франклина Делано Рузвельта и Всемирную выставку, прежний лучший мир.
— Могу ли я вам занести на работу соответствующие предметы? — промямлил он.
Встречу назначили на два часа.
«Придется закрывать магазин, — подумал он, вешая трубку. — Выбора нет. Нужно сохранять расположение таких покупателей, от них зависит бизнес».
Он все еще стоял, дрожа, когда понял, что кто-то — какая-то пара — вошла в магазин. Молодой человек и девушка, оба красивые, хорошо одетые, само совершенство.
Взяв себя в руки, он с профессиональной легкостью пошел им навстречу, улыбаясь. Склонившись над застекленным прилавком, они разглядывали прелестную пепельницу. «Муж и жена, — предположил он, — Живут в каком-нибудь из этих новых, страшно дорогих кварталов на окраине, с видом на горы».
— Здравствуйте, — выговорил он.
Он почувствовал себя лучше. Они улыбнулись ему в ответ безо всякого превосходства, простыми и добрыми улыбками. Прилавки с товарами — а они действительно были лучшими в своем роде на всем побережье — привели их в состояние некоего благоговейного трепета, он понял это и был за это им благодарен. Они знали толк.
— Здравствуйте, — выговорил он.
Он почувствовал себя лучше. Они улыбнулись ему в ответ безо всякого превосходства, простыми и добрыми улыбками. Прилавки с товарами — а они действительно были лучшими в своем роде на всем побережье — привели их в состояние некоего благоговейного трепета, он понял это и был за это им благодарен. Они знали толк.
— Действительно отличные экземпляры, — сказал молодой человек.
Чилдан непринужденно поклонился.
Взгляды их, согретые не только чисто человеческой симпатией, но и особым наслаждением, которое доставляли продаваемые им произведения искусства, их взаимными вкусами и привычками, оставались устремленными к нему. Они как бы благодарили его за то, что у него есть такие вещи для них и они могут ими любоваться, брать с прилавка и осматривать, просто держать в руках, даже не покупая. "Да, — подумал он, — они знают, в каком магазине они находятся. Это не какой-нибудь хлам, не дощечки красного дерева, «из секвойи, мерин-каунти», не смешные значки, брелки и девичьи кольца, не почтовые открытки с видом моста. А глаза у девушки большие, темные. Как легко, — подумал Чилдан, — я мог бы влюбиться в такую девушку. Насколько трагична значит вся моя жизнь, как будто и без того не было уже плохо.
Модная прическа, лакированные ногти, уши, проколотые для длинных, покачивающихся сережек ручной работы".
— Ваши серьги, — пробормотал он. — вы, вероятно приобрели их здесь?
— Нет, — ответила она, — Дома.
Чилдан поклонился. Не современное американское искусство, только прошлое могло быть представлено здесь, в таком магазине, как у него.
— Вы надолго сюда? — спросил он. — К нам, в Сан-Франциско?
— Пока не знаю, — ответил мужчина. — Я работаю в комиссии по планированию повышения жизненного уровня в отсталых районах.
На его лице отразилась гордость. Это был не военный, не из тех, жующих жвачку, грубых мужланов с жадными крестьянскими рожами, которые рыскают по Маркет-стрит, глазея на непристойные афиши, толкаются у касс порнокиношек, заполняют дешевые ночные клубы, стены которых увешаны фотографиями блондинов не первой молодости, зажимающих между морщинистыми пальцами соски дряблых грудей и плотоядно взирающих на зевак, которые не вылезают из притонов, понатыканных в трущобах, заполнивших большую часть равнинного района Сан-Франциско и составленных из шатких жестяных или фанерных бараков, которые выросли как грибы, еще до того, как упала последняя бомба. Нет, этот человек принадлежал к злите. Утонченно воспитанный, культурный, образованный. Наверняка, в этом отношении он был еще выше мистера Тагоми, который являлся, между прочим, высокопоставленным чиновником Главного Торгового представительства на Тихоокеанском побережье. Но Тагоми — пожилой человек. Его мировоззрение сформировалось еще в дни правления военного кабинета.
— Вы хотите купить подарок? Что-нибудь из традиционных американских народных поделок? — спросил Чилдан. — Или может быть желаете украсить новую квартиру? Если так, то…
Настроение его поднялось в предвкушении выгодной сделки.
— Вы верно догадались, — сказала девушка. — Мы начинаем обставлять квартиру и никак не можем на чем-нибудь остановиться, вы бы не смогли что-нибудь нам посоветовать?
— Разумеется, мы можем встретиться в вашей квартире, — сказал Чилдан.
— Я захвачу все самое наилучшее и помогу вам в выборе. Когда только пожелаете. Это мой долг.
Он опустил глаза, пряча свою надежду. Здесь, наверное, пахнет тысячами.
— Я должен получить кленовый стол из Новой Англии, весь на деревянных шпильках без единого гвоздя, изумительно красивый и заслуживающий внимания, и еще зеркало времен войны 1812 года, затем искусство аборигенов — несколько ковриков козьей шерсти, выкрашенных натуральными красками.
— Я лично, — сказал мужчина, — предпочитаю городское искусство.
— Да, — живо откликнулся Чилдан. — Послушайте, сэр. У меня есть стенное панно времен покорения дикого Запада. Оно стояло в почтовой конторе, очень оригинальное на четырех досках, изображает Горация Грилея.
Бесценный предмет почитания коллекционеров.
— О! — отозвался мужчина.
Его темные глаза заблестели.
— И стенной шкаф в викторианском стиле, переделанный в 1920-х годах в бар.
— О…
— И, послушайте, сэр: подписанная картина кисти Джина Харлоу в багетной раме.
Мужчина смотрел на него во все глаза.
— Значит, мы договорились? — сказал Чилдан.
Он старался не упустить верного психологического момента. Он вынул из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку.
— Я запишу ваши имена и телефон, сэр и леди.
Когда пара ушла, Чилдан заложил руки за спину и стал глядеть на улицу. Какая радость!
Если бы все дни были похожи на этот.
Нет, это не просто бизнес, это больше чем просто успех для его магазина, это возможность встретиться с молодой японской парой в неофициальной обстановке, когда его будут принимать за человека, а не как янки, который продает произведения искусства.
Да, эта новая молодежь, подросшее поколение, которое не помнит ни военного времени, ни даже самой войны — именно она составляет надежду мира. Местные различия не имеют для нее никакого значения.
"Все это кончится, — подумал Чилдан, — когда-нибудь. Сама идея места.
Ни угнетенных, ни правительств — просто люди".
Все же он дрожал от страха, представляя себе, как он будет стучаться в их дверь.
Он проверил свои записи. Казуора. Его пригласят к столу, несомненно, предложат чай.
Все ли он сделает как надо? Как надо поступать и что говорить в каждом случае? Либо же он опозорится, как бестактное животное? Девушку зовут Бетти. «В ее лице столько понимания, — подумал он. — Нежные приятные глаза». Конечно же даже за то малое время, что она была в магазине, она разглядела и его надежды, и их крушение.
Его надежды — у него неожиданно закружилась голова. Какое желание, граничащее с безумием, если не с самоубийством, у него возникло! Но ведь известны случаи связи между японками и янки, хотя в основном между мужчинами-японцами и женщинами-янки.
Здесь же… Он испугался одной только мысли об этом. Да к тому же она замужем. Он отогнал эту живую картину, выкинул из головы непроизвольные мысли и начал деловито вскрывать утреннюю почту.
Руки у него при этом еще тряслись. Он это обнаружил, как постфактум.
Тут он вспомнил о своем свидании с мистером Тагоми, назначенном на два часа, руки сразу перестали дрожать, и волнение сменилось решимостью. «Я должен приехать с чем-нибудь стоящим», — сказал он себе. С чем? Где? Что?
Позвонить по телефону. Связи, деловые качества, способности…
По кусочку наскрести полностью восстановленный «форд» модели 1929 года, включая матерчатый верх черного цвета.
Как большой «шлем» в покере это может навеки обеспечить покровительство. Или совершенно новенький почтовый самолет, обнаруженный в сарае на заброшенной ферме в Алабаме, и так далее. Такое поднимет репутацию не только среди американских любителей антиквариата по всему тихоокеанскому побережью, но и среди снобов на Родных Островах.
Чтобы взбодриться, он закурил сигарету с добавкой марихуаны и с клеймом великолепной фирмы «Земля улыбок». Фрэнк Фринк лежал на кровати в своей комнате на улице Хейнса, никак не решаясь подняться. Яркое солнце пробивалось сквозь штору на валявшиеся на полу одежду и очки. Как бы не наступить на них? «Надо как-то попытаться добраться до ванной, — подумал он. — Хоть ползком, хоть на карачках». Голова разламывалась, но он не унывал. «Никогда не оглядывайся», — решил он. Время? Часы на комоде показывали одиннадцать тридцать, Ну и ну! А он все валяется.
"Меня уволят, — подумал он.
Вчера на фабрике он поступил глупо, разглагольствовал черт знает о чем перед мистером Уиндемом-Матсеном — изогнутый сократовский нос, бриллиантовое кольцо, золото запонок. Другими словами — могущество, высокое положение. Мысли Фринка беспорядочно завертелись.
«Да, — подумал он, — теперь не миновать, мне черного списка. От мозгов проку нет другой профессии не имеется. Пятнадцатилетний опыт, все насмарку».
Да еще придется предстать перед Рабочей Дисциплинарной Комиссией, а так как он не мог никогда разобраться во взаимоотношениях Уиндема-Матсона с «пинки» — этим белым марионеточным правительством в Сакраменто, то не в силах был понять и глубины власти своего бывшего нанимателя на подлинных правителей, японцев, В Р.Д.К. заправляют «пинки». Он будет стоять перед четырьмя или пятью толстыми белыми лицами. Если же ему не удастся оправдаться в комиссии, то придется отправиться в одно из импорто-экспортных торговых представительств, управляемых из Токио и имеющих конторы по всей Калифорнии, Орегону, Вашингтону м части Невады, включенной в Тихоокеанские Штаты Америки. Но если ему и там не удастся добиться успеха…