— Что они сказали? — спросил я Гордея.
— Не знаешь? — Удивление граничило с недоверием. — Хотя, да. Вы же там многого не знаете.
Торжественная часть закончилась, строй распался.
— Это вам.
По знаку Гордея нам принесли халаты в чередующихся нежно розовых и мрачно фиолетовых полосах. Раскраску можно было принять за клоунскую — если б горло царевича не спасал от натирания латами воротник в таких же цветах.
— Одежда должна соответствовать и указывать, — типа что-то объяснил царевич.
— Чему соответствовать? — мгновенно с радостью что-то навоображала себе Тома.
— Куда указывать? — одновременно насторожился я.
— Не куда, а на что. Вы теперь со мной.
Ткань халатов не шла ни в какое сравнение с предыдущей колючей и вонючей дерюгой. Нас облачили в них двенадцать рук. Пояски были бережно завязаны, ноги вставлены в мягкие тапочки без задников типа восточных чувяк. Думаю, дали чувяки, а не сапоги, потому что не знали размеров ног. Если так пойдет дальше, то и сапогами обеспечат, и…
Уф, воображение разыгралась не хуже, чем у Томы. Собственно, почему нет? В конце концов, ангелы мы или слоновьи лепешки?
Закончив, безлицые воины склоненно отступили. Подумалось: не издеваются ли? Может, мы вправду в придуманном мире, где сбываются все фантазии?
Воспоминание о собачках развеяло глупые мысли. Я вскинул взгляд на Гордея. Этакий взгляд равного, Вот что с нами одежда делает.
— Что с нашими друзьями?
Добродушно улыбнувшись, он мягко и успокаивающе проговорил:
— Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Их убьют быстро.
Глава 5
На поясах «ку-клукс-клановцев» висели не световые мечи. Даже не обычные. Даже не мечи. Полуметровые дубины: корявые, самолично выструганные. У двоих — топоры. С другой стороны у каждого болтался нож, тоже не ахти какой выделки. За плечами они носили мешки с тесьмами, типа рюкзаков. Сейчас мешки лежали полувыпотрошенными около костра с булькающим котлом. Запах съестного одурял.
Пообедать предстояло не всем. Двое остались с нами, шестеро, посланные движением пальцев царевича, полезли на сено. Копья вперед, дубинки наготове. Как они управлялись копьями, мы уже видели. Приблизившись к пилотам метров на двадцать, откуда бросок копья становился безошибочным, солдаты одновременно приготовились.
— Стойте! — крикнул я, хватая царевича за руку, будто это могло помочь. — Не сметь!
— Да! Стоять! — истерично подхватила Тома.
Странно. Копейщики замерли. Они нас слушались. Неужели мы настолько важные? А если…
— Назад! — рявкнул я как можно более грозно.
Никакого эффекта.
— Так надо, глупые. Смиритесь, — попытался смягчить ситуацию Гордей. — Вы уже не маленькие. Должны понимать слово «надо».
Вновь дал отмашку воинам.
— Нет! — заорал я.
Опять копья остановились в миге от полета. Царевич занервничал.
— Вы знаете, что такое закон?
— Убивать невиновных — закон? — возмутился я. — У вас нет заповеди «не убий»?
— Заповедь гласит: «Не убий, если это не враг, посягнувший на твою жизнь, семью и родину». У вас не так?
Я смешался.
— Ну… если по смыслу… Но Малик с Шуриком не враги!
— Так думаете в силу возраста. Многие годы происходили ненужные беды, пока сама Алла, да простит Она нас и примет, не явилась в мир и не дала людям Закон.
— Нет такого закона, чтоб людей убивать, — вклинилась Тома.
Она раскраснелась, взъерепенилась, напряглась. Пальцы приготовились вцепиться в глотку противника, если тот посмеет еще раз выговорить смертельный приказ. Она даже придвинулась ближе, согнула коленки, как воины в недавнем приветствии, но это была подготовка к прыжку.
Взъерошенный воробушек рядом со львом. Царевич переломит ее небрежным взмахом руки, вытирая пот со лба.
— Закон, говорите? — перетянул я ситуацию на себя. — Огласите. Я послушаю и скажу свое мнение.
— Это правильно, — не стал спорить Гордей. Зажмурившись, принялся декламировать по памяти: — Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! Я отдаю настоящее и будущее Алле-всеприсутствующей, да простит Она нас и примет, а прошлое и так принадлежит Ей. Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником. Я отведу его в крепость. Я отдам жизнь за него не задумываясь. Если я встречу Падшего, я убью его. Ангелы милосердны. Они всегда пытаются спасти Падших. Мне нельзя проявить слабость. Слабый человек — мертвый человек. Слабое общество — мертвое общество. Быть слабым — предательство. Побороть искушение. Отказать ангелам ради них же. Исполнить Закон. Не слушать ангелов. Не слушать истории ангелов. Не спрашивать о Том мире. Кто слушал, да будет вырван его язык или отсечена голова. И да будет так. — Глаза царевича открылись. Взгляд был задумчив, но непреклонен. — Это называется «Молитва встречи снизошедших» или просто «встречная». Именно для нашего случая. Не зря Алла-всезнающая, да простит Она нас и примет, обязала каждого с детства учить ее: и низкорожденного крепостного, и благородного свободного семьянина. Теперь не мешай закону свершиться.
Я стоял справа.
— Слева!
Мой крик ошарашил всех. Тома испуганно шарахнулась. Царевич же бросил правую руку налево — к рукояти меча — и отвернул голову:
— Что?
В одно движение нож с открытой стороны пояса перекочевал в мои руки.
Гордей все понял. Хохот сотряс окружающий кустарник.
— Не смеши. Будь хоть тысячу раз ангелом, что может нож против меча?
— Чапа, ты что? — только и вымолвила Тома.
Сглотнув, двинулась не ко мне, а к Гордею. Умница. Помирать, так с музыкой. Вдвоем у нас шансы справиться с ним не нулевые, а почти нулевые. Уже кое-что. Не знаю, как насчет подраться, а царапается она отменно.
— Ты меня убьешь? — полюбопытствовал я у царевича.
— Никогда. — Он снисходительно улыбнулся. — Кто отважится убить ангела, недолго проходит под солнцем.
Как же приятно быть ангелом. Ошибочка: когда тебя считают ангелом.
— Тоже закон?
— Еще какой.
— Тогда думай головой. — Я перенес нож к своему горлу. — Моя жизнь зависит от моих друзей. Умрет кто-то из них — умру я.
По горлу покатилась капелька: немного переборщил с нажимом. Зато эффект потрясающий.
— Я обязан их убить! — взмолился Гордей.
Снисходительность и запанибратство как слизало. На кону оказалась жизнь. Его жизнь.
— Убив их, убиваешь меня. Убив меня, убиваешь себя. Думай, голова, думай.
— Этого закон не предусматривает!
— Значит?
— Нужно подправить закон, — внесла лепту доныне завороженно внимавшая Тома.
— Никто не смеет подправлять закон! Тогда он перестанет быть законом.
— А в виде исключения? — не унималась Тома.
Напряжение спало. Забрезжил лучик надежды, быстро превращавшийся в лазер и выжигавший изнутри череп нашего оппонента.
— Закон, допускающий исключения, не закон! — Меч царевича ухнул в ножны, ладони сдавили виски. — Сказано же: не слушать ангелов…
— А кто слушал, да будет вырван язык или отсечена голова, и да будет так! — язвительно процитировал я.
Концовки всегда запоминались мне на ура.
— Хорошо, — взял себя в руки царевич, — предлагаю компромисс. Мы берем чер… ваших друзей с собой в башню. Пусть решит царисса.
— Не только берете, но и отвечаете за жизни, — закрепил я успех. Будь, что будет. Иного выхода не вижу.
«Царисса» несколько смутила, оцарапав ухо, но после «Аллы» в женском роде все новые слова воспринимались жуткими пародиями наших.
— Принято, — признал царевич. — Раненого возвращаем к жизни и несем.
— Идет, — кивнул я.
Гордей горестно выдохнул.
— Эй! — подал знак солдатам. — Это… друзья. Пока. До решения цариссы отвечаем за них как за ангелов.
— Чуть не забыл: ножик на всякий случай оставлю, — с намеком объявил я царевичу.
— И мне ножик! — Тома вихрем домчалась до обалдевшего воина, что стоял ближе.
Отобрав нож, она жестом показала Гордею отрезание головы и задорно подмигнула.
Глава 6
Туземцы и пришельцы собрались вокруг котла в одну не очень теплую компанию. Потрескивали дрова, плыл аромат Еды — уже не важно, какой. Лишь бы быстрее. Воздух наполнился мошкарой, не слишком, впрочем, досаждающей. Пряный дым окутывал окружавшие деревья и слезил глаза. Ветер отсутствовал, солнце жарило. В общем, погода и обстоятельства способствовали началу налаживания межмировых связей. Царевич расположился на земле вместе со мной и Томой. Малик тоже сидел рядом, но связанный. Ради остальных согласился. Другого выхода ни ему, ни нам не оставили. Шурик возлежал на носилках, которые соорудили из двух копий, поперечин из веток и покрывала. Вместе с другом выслушивал новости. Когда прояснилось, что в местном понимании наши два и два оказались ангелами и как бы наоборот, они с Маликом переглянулись. Ничего не сказали. Затем Малик огорошил, глядя на царевичью конягу:
— Это не наши лошади. Или вообще не лошади.
Других специалистов среди нас не нашлось, просто поверили. Когда учился кататься, лошадь была примерно такая же: низкая, крепкая, поэтому я разницы не видел.
Руки Томы, выполнявшей роль санитара, выглядели ужасно. Как и лицо, которого они непроизвольно касались, вытирая пот или поправляя волосы. Как и волосы.
Я выглядел не лучше.
— Досталось вам, — покачал царевич куполом шлема, снять который за импровизированным столом не удосужился. — Выжить без оружия при нападении такой стаи… Это потому что кладбище рядом. Далеко волки такой ордой не ходят, прокормиться трудно.
— Волки? — Тома первой из нас не вытерпела, возмутившись против явной нелепости. — Это собаки. Наверное, бродячие. Вон трупы!
Гордей непонимающе посмотрел.
— Это волки. А кто такие собаки? — Вдруг осекся и сам себя перебил: — Не надо! Не рассказывайте!
— У нас их зовут собаками, они живут в домах, охраняют и являются лучшими друзьями человека, — четко сформулировала Тома.
Как первокласснику. В ее понимании, царевич из прошлого был тупым как заглючившая «Винда».
А у царевича отлегло от сердца.
— Вы о псинах, — сообразил он. — Говорят, где-то волков приручают, это и есть псины. За жизнь ни одной не видел. Думал, сказки.
— Почему вы не перебьете всех этих со… волков? — проявила Тома природное любопытство.
— Невозможно, — вздохнул Гордей. — Рады бы, но невозможно. Иногда объявляются всеобщие облавы, если чересчур расплодятся. Обычно просто охотимся на мех и шкуры.
Он повертел перед нами головой в шлеме с хвостом. Собачьим, как выяснилось. Капец романтике. Как жить дальше?
Сидя рядом, я с интересом разглядывал устройство местных доспехов. Доморощенные реконструкторы, с которыми довелось общаться, успешно приблизились к, как теперь говорится, аутентичности. На меня смотрел оригинал аутентичнейший, аутентичней и оригинальней некуда. Доспех царевича состоял из передней и задней половин, крепившихся на боках застежками. Кожаная основа, надетая поверх рубашки, обшита горизонтальными рядами мелких бронзовых пластинок — внахлест, верхние накрывают нижние. Издали похоже на чешую. Перед кирасами и полноценными панцирями из лат такой доспех имел преимущество — гибкость. Грудную часть закрывал крепившийся ремнями к наспиннику фигурный нагрудник, изображавший, что вполне логично, накачанную мужскую грудь. Пах и бедра покрывала мелко-пластинчатая юбка. Из-под нее выглядывала вторая, нижняя, из ткани знакомой розово-фиолетовой расцветки. Ременная портупея тоже имела защитные пластинки и выполняла роль «разгрузки» солдат двадцать первого века: к ней крепились меч, нож и сумочка типа борсетки для кремня, точила, иглы и прочих нужных мелочей. Поножи защищали не прикрытые щитом части ног и состояли из трех вертикальных пластин: передней и более мелких боковых. Крепились тоже ремнями. Наручи закрывали руки от кисти до локтя. Широкий меч утоп в деревянных ножнах, покрытых кожей и в трех местах скрепленных металлом. Резная рукоять оружия похожа на костяную, навершие — блестящий бронзовый шар. Перекрестие — прочная узорная полоса. Шлем, сужавшийся в острый шип, имел мелкие отверстия для вентиляции внутри рельефного орнамента.
Напрягало, что Гордей не снял шлем. Рядом охрана, мы на привале, у костра. Чего-то боится? Ну вот, а я расслабился. Нельзя расслабляться, как говорится в бородатом анекдоте.
— Не пойму, почему они напали на вас, — задумчиво продолжал царевич. — Троих уже не трогают, а вас прибыло четверо. Одному гулять вредно для жизни, двоим опасно, а трое с оружием, не говоря о большей компании, остановят любую стаю. Нужно только сомкнуться спинами, больных и слабых — внутрь, оружие вперед и замереть. Стоять, не шелохнувшись, пока волки не налаются всласть и не уберутся с дороги. Запомнили? Это азы выживания.
— Запомнили, — сказал Малик.
Царевич нехорошо поморщился, но смолчал.
Я сообразил: попав сюда, наша четверка все время распадалась. Оказывается, всего-то нужно было держаться вместе. Век живи, век учись.
Гордей вновь обернулся к нам, «ангелам».
— Там озеро, — указал он в сторону, на гигантские развесистые ветви. — За деревом, в низинке. Смойте грязь и кровь. Помоетесь сами или выделить мойщиков? — Жесткие губы скривились, бородка надменно выпятилась: — К сожалению, здесь только бойники. Прошу простить, не хочется, чтоб их грязные лапы…
— Конечно! — в унисон воскликнули мы с Томой.
Переглянувшись, подавились смешком.
— Не переживайте, мы ценим вашу заботу, — дипломатично объявил я. — Естественно, мы сами. Только можно сначала позаботимся о друзьях? Их раны…
Нога царевича пнула жалобно треснувшую корягу, лицо омрачилось.
— О них не беспокойтесь. Озеро маленькое, ангелам должна достаться чистая вода. Остальные помоются после вас. Раненого принесут. Вот, возьмите еще. — Из одного мешка он вынул розово-(кто бы сомневался) — фиолетовые шаровары, прикинул на глаз, подойдут ли нам по размеру, затем протянул вторые такие же. — Свои тряпки бросьте на берегу, их заберут. Идите. Я выставлю охрану по кругу, вдруг снова волки или… — Оборвав сам себя, он покосился на нас и почти приказал: — Идите же.
— Мм… — замялась Тома.
— Иди первой, — предложил я.
— После тебя, Чапа, — не согласилась она. — Гляну, что там с Шуриком. С повязок вновь капает.
Озерцо оказалось малюсеньким и мелким. Скорее, лужа метров пяти в диаметре. Чтоб добраться до воды, пришлось спуститься по крутому склону на метр-полтора. Словно в воронку нехилого снаряда.
Прежде, чем раздеться, я осмотрелся. Где-то стоят охранники, но мне не видно их, им сверху — меня. Но если тревожные ожидания Гордея оправдаются и кто-то нападет, мне придется долго выбираться и разбираться там, что к чему.
Дно обжигало холодом из бьющего ключа. Кожа млела, с невыразимым восторгом освобождаясь от пота, грязи и крови. Руки терли и скребли, ноги начали подмерзать. Я торопился, но не потому, что мерз, а чтоб быстрей дошла очередь до раненого. Жилетку со штанами согласно приказу бросил в прибрежных кустах. Впрыгнул в шаровары. Они оказались необъятными, удержались только при затягивании вшитой тесьмы на животе. Поверх халата на пояс приладил отобранные у царевича ножны для отобранного еще ранее ножа: он отдал без возражений. А вот бойник ворчал, когда Тома снимала с его талии узкий кожаный футлярчик. Потом ворчал второй, чей нож забрал себе царевич взамен отданного мне.
Вставив подмерзшие ноги в обувку, я шмыгнул назад. Гордей что-то выспрашивал у Томы. Ее лицо было сосредоточено, пальцы перебирали и потирали друг друга, ступня кружила по примятой траве. Радостный вскрик возвестил мое появление. Царевич указал на место рядом с собой, а Тома умчалась к долгожданной воде.
— Сколько вам зим?
Он имел в виду обоих. Мне стало смешно.
— Лет?
— У вас так? — Гордей кивнул. — И как со здоровьем?
— Мне пятнадцать… — увидев, как взлетают брови царевича (дурак, он же Тому сейчас опрашивал), я быстро закончил: — скоро. А Томе уже. Ничем не болеем. А что?
— Это прекрасно. Читать умеешь?
— Естественно.
— Прочти.
Передо мной возник кусочек кожи с начертанным витиеватой кириллицей «Алле хвала».
— Алле хвала.
— А сколько бойников в моем отряде?
Понятно, он имел в виду копейщиков.
— Восемь. — Я сразу поправился: — Без командира.
— А если б их было в три раза больше?
— Двадцать четыре.
Мгновенные ответы без раздумий вызвали почти детский восторг:
— А если половину убьют?
— Двенадцать.
Довольная улыбка расплылась по бородатой физиономии Гордея:
— Вас ждет великое будущее.
Если это экзамен… Ура, мы попали куда надо. Здесь я интеллектуальный Гулливер среди лилипутов. Эйнштейн и Перельман в одном флаконе. А помимо таблицы умножения я знаю осциллограф, когнитивный диссонанс, косинус, адронный коллайдер и много других умных слов.
По траве зашлепали шаги: вернулась Тома. Чистая, довольная. Бойники понесли к воде матерившегося Шурика, требующего не кантовать, а бросить и дать умереть спокойно. И Малика захватили, чтоб мылся и заодно помогал.
Местные жители оказались мастерами на все руки. На костре, с которого уже сняли котел, прокалили иглы. Достали пропитанную чем-то вонючую нить. Отмытый Шурик был водружен на место, руки-ноги ему крепко сжали, принялись споро зашивать рваные раны, стараясь не обращать внимания на вопли и конвульсивные дергания.
— Если это медицина, тогда что такое бардак? — орал Шурик. — Они делают мне так хорошо, как я бы им сделал на голову с тем же удовольствием. У них есть антибиотики?
— Есть лучше! — хмыкнул Малик, наблюдающий за процессом.