– Конечно, обидно. Но у меня не оставалось иного выбора, кроме как уважать право Стивена на личную жизнь. Несколько лет назад он сказал, что хотел бы пожить отдельно. – Оливия печально улыбнулась: – Я не стала спорить, потому что люблю его и понимаю, чем было продиктовано такое желание.
На лице Оливии появилось задумчивое выражение.
– У него было не слишком счастливое детство. На его глазах отец тихо умирал от склероза. Затем не успел он достичь подросткового возраста, как я вышла замуж за Говарда.
Впрочем, лучшего отчима он вряд смог себе пожелать, – быстро добавила она. – И тем не менее вхождение в новую семью далось ему нелегко.
Еще как нелегко! Оливия вряд ли представляла себе, чем это обернулось для ее сына.
– Он очень хорошо относился к тебе, – сказала она. – Вы с ним сразу нашли общий язык. А вот со Сьюзен они постоянно ссорились. Стивен был интроверт, очень замкнутый, Сьюзен – полная ему противоположность.
Если Оливия считала, что ссоры были единственной проблемой у Стивена и Сьюзен, то Стивен точно скрывал от матери и Говарда те оскорбления и унижения, которые терпел от сводной сестры. Будь у него желание рассказать им все, он так и поступил бы. Но удивительно, что Беллами ничего не знала об этой его тайне.
– Порой мне кажется… – Оливия запнулась, однако Беллами кивком попросила ее продолжать, и она заговорила снова: – Мне кажется, что Стивену было одиноко после того, как я вышла замуж за Говарда. До этого ему не надо было делить меня с кем-то другим, как вдруг в моей жизни появился новый мужчина. Моя любовь к Говарду оказалась такой страстной, такой всепоглощающей, что Стивен легко мог почувствовать себя обделенным.
Оливия смахнула новые слезы и заговорила чуть охрипшим от волнения голосом:
– Ты же знаешь, Говард был моим Прекрасным принцем. Рыцарем в сверкающих доспехах. Я горячо любила моего первого мужа, но то, что я испытывал к нему, оказалось лишь слабой искрой по сравнению с тем фейерверком чувств, какие вызывал во мне твой отец. Когда мы встретились, Говард показался мне настоящим исполином. Ты можешь себе это представить?
Оливия заглянула Беллами в глаза, надеясь найти в них женское понимание и участие.
Беллами кивнула. Для нее, двенадцатилетней девчонки, Дент был точно таким же исполином. В мечтах он рисовался ей таким же рыцарем и сказочным принцем.
– Да, я понимаю, что ты хочешь этим сказать.
– Продолжительная болезнь моего первого мужа оставила мне в наследство серьезные финансовые проблемы. После его смерти денег почти не осталось, но мне посчастливилось найти работу в бухгалтерской фирме. Не бог весть что, но по крайней мере я смогла содержать себя и сына. Так я превратилась в работающую мать-одиночку. И тут мне встретился Говард, состоятельный мужчина, с положением в обществе. Он возбуждал и одновременно пугал меня.
– Почему пугал?
– Я сразу поняла, что он влюбился в меня, поняла, что он хочет связать свою судьбу с моей. Он признался мне в этом уже на нашем втором свидании. И, клянусь Богом, я хотела его. Но мне было страшно. Что, если я не оправдаю его ожиданий? Что будет, если он решит, будто я хочу выйти за него замуж лишь потому, что мечтаю богато и красиво жить? Но все равно я влюбилась в него. Я отчаянно желала осчастливить Говарда, сделать его жизнь яркой и полной, такой, какой он сделал мою.
Беллами стиснула ей руку:
– Так и было, Оливия, ты сделала его счастливым. Тебе не в чем себя упрекнуть. Ты стала для него самым главным в жизни. Как единственный оставшийся в живых его ребенок, могу сказать – хотя признание и дается мне с трудом, – я уверена, что перед тем, как издать последний вздох, отец произнесет твое имя.
Оливия всхлипнула и уткнулась лицом в плечо Беллами. Та принялась успокаивать ее, поглаживая по спине.
Впрочем, недолго, потому что Оливия выпрямилась и вытерла слезы.
– Я уже выплакала все слезы. Давай вернемся к нашему разговору. Почему ты решила увидеться со Стивеном?
– Когда я работала над книгой, он крайне неохотно отвечал на мои вопросы. Раньше мы избегали разговоров на эту тему. Теперь же мне захотелось услышать, что он думает о событиях того трагического дня.
Та теплота, которая только что возникла между Беллами и Оливией, как будто успела куда-то улетучиться, а их взаимная симпатия – остыть. Оливия опустила голову и помассировала лоб подушечками пальцев.
– Знаешь, Беллами, мы с Говардом старались не высказывать нашего мнения, пока ты работала над книгой. По правде говоря, мы были не в восторге от твоего замысла, но не имели права вмешиваться. Но эта… эта твоя одержимость… желание снова вернуться в прошлое… удивляет и огорчает нас. Если честно, ты даже не представляешь насколько. – Оливия подняла голову и посмотрела падчерице в глаза: – Не лучше бы было навсегда забыть о том дне?
– Такое невозможно забыть, – прошептала Беллами. Она не стала говорить мачехе, что невозможно забыть то, чего не помнишь.
Ей не пришлось произносить этих слов вслух, потому что в комнату вошла медсестра:
– Миссис Листон, доктор с минуты на минуту подойдет к вам. Он хочет с вами поговорить. Мистер Листон сейчас в сознании, и с ним можно пообщаться, если вы желаете.
– Иди к нему, – разрешила Оливия и, сжав руку Беллами, добавила: – Обещай, что не станешь расстраивать его разговорами о смерти Сьюзен.
Беллами потрясло, как сильно сдал отец за два дня после того, как она видела его в последний раз. Глаза запали, щеки провалились, лицо стало похоже на обтянутый пергаментом череп. Говард дышал через полуоткрытые бескровные губы, хотя кислород дополнительно поступал через трубочку. Накрытое легким одеялом тело казалось бесплотным. Беллами подошла ближе и взяла отца за руку. От ее прикосновения его веки приоткрылись.
– Привет, – прошептала она.
– Привет, красотка, как погодка?
Это было семейное шутливое приветствие. Помнится, в детстве Беллами всегда смеялась ему, особенно после легкого тычка в бок. Сейчас же она улыбнулась сквозь слезы.
– Прости, что не могу встать, – извинился Говард.
– Не говори так, – ответила Беллами и, нагнувшись, поцеловала отца в лоб.
– Садись.
Стараясь не зацепиться за трубочки и провода, соединявшие отца с аппаратурой, она осторожно опустилась на краешек кровати.
– Где Оливия? – спросил Говард.
– Ждет разговора с врачом.
– Он скажет ей, что нужно смириться с неизбежным и идти отдыхать. – Голос Говарда сорвался, в глазах блеснули слезы. – Помоги ей пережить это, Беллами.
– Обязательно. Ты сам это знаешь.
Говард еще крепче сжал руку дочери.
– Есть кое-что еще, о чем я тебя попрошу.
– О фирме не беспокойся. Она давно превратилась в хорошо смазанный механизм, который сам собой управляет. Но я все равно сделаю все, о чем ты меня попросишь.
– Я не о нашей фирме. Хочу поговорить о Сьюзен.
Беллами оглянулась через плечо, едва ли не ожидая увидеть в дверях Оливию.
– Давай не будем говорить о ней, папа. Это слишком мучительная тема.
– Твоя книга…
– Расстроила тебя. Я знаю. Прости, я не хотела…
– Ты подняла ряд вопросов.
Неуверенная в том, на что именно намекает отец, Беллами промолчала.
– Это было сделано сознательно?
– Нет, конечно, – ответила она. – Но по мере развития сюжета неизбежно возникали вопросы. Похоже, до этого они таились в моем подсознании.
– В моем тоже.
– Что?
– У меня тоже имелись вопросы, и они тоже таились в подсознании.
Слова отца поразили Беллами.
– Какие же?
– В основном те же, о которых этот журналист написал в своей газетной колонке.
Алана Стрикленда посадили в тюрьму за то, что он убил Сьюзен. Но был ли он убийцей?
Мне очень хотелось бы это знать, Беллами. Я не хочу умереть, не получив ответа на этот самый главный вопрос.
– Почему ты думаешь, что убийцей мог быть кто-то другой?
– Возможно, это был он, но я не хочу отойти в вечность с этим сомнительным «возможно». Мне нужно знать точно.
Поездка к Стивену вселила в нее убежденность, что тогдашней Беллами, Беллами-подростку, было лучше не знать, что происходило в их семье. А еще ей стало ясно, что «Петля желания» написана с крайне наивной точки зрения.
В тот День поминовения произошло много такого, чего она, двенадцатилетняя девчонка, просто не понимала. Даже если она что-то и подозревала, то в силу юного возраста оказалась не в состоянии понять. Дент предупредил ее, что любая истина, до которой она докопается, может оказаться крайне неприглядной, более того, разрушительной, поскольку окажется пострашнее того, что она узнала о Стивене и Сьюзен. Беллами уже была готова поверить, что для ее же собственного душевного спокойствия самое лучшее – оставить в покое прошлое. Не ворошить его и больше к нему не возвращаться.
И вот теперь отец просит ее копнуть глубже. Как же она может отказать ему – или хотя бы попытаться отказать – в его последней просьбе? Говард требует, чтобы она, его дочь, вновь погрузилась в прошлое, независимо от того, какие гадости могут при этом всплыть.
– Я тоже хочу знать точно. Уже после того, как я написала книгу, вернее, совсем недавно, пару дней назад, некоторые вещи открылись для меня в совершенно новом свете.
– Например?
– У Сьюзен были и другие парни, помимо Дента Картера.
– Ты с ним разговаривала?
– В том числе и с ним.
– Ты веришь ему?
– Дент Картер пока еще не дал мне поводов усомниться в нем.
– Он их и не даст, верно я говорю? Он за тобой еще не ухаживает?
Беллами смущенно опустила глаза. Зная, что это означает, Говард поморщился:
– Беллами, спроси себя, почему он увязался за тобой?
– Почему ты считаешь, что он увязался?
– Он хочет утереть нам нос. Оставить за собой последнее слово. А есть ли лучший способ оставить за собой последнее слово, чем затащить тебя в постель? – Эта мысль как будто огорчила Говарда. Он вздохнул и на несколько секунд закрыл глаза. – Поговори с детективом.
– Дейлом Муди?
– Начни с него. Я наблюдал за ним во время суда над Аланом Стриклендом. Ему явно что-то не давало покоя. Выясни, что именно. – Говард снова сжал руку дочери: – Обещаешь?
Беллами пообещала ему единственное, что было в ее силах:
– Постараюсь.
– Ты всегда была послушной девочкой. – Говард поднял руку и костлявым пальцем прикоснулся к ее щеке пальцем. – Всегда старалась угодить мне. Хотела, чтобы все были счастливы. Ты даже вышла замуж за человека, которого не любила, лишь потому, что он нравился нам с Оливией.
– Сколько воды утекло с тех пор, папа.
– Не спорь со мной, дочка. Я редко думал о твоем счастье, а вот ты больше думала о моем. После смерти Сьюзен и во время суда над Стриклендом ты как будто отошла для нас на второй план. Затем мы пытались заново отстроить нашу жизнь и, наверное, почти не уделяли тебе внимания.
– Папа, я все замечала и все понимала. Просто я была застенчивой, вот и все. Не хотела привлекать к себе внимания. – Беллами погладила отца по руке. – Но ты всегда оказывался рядом со мной, когда я в тебе нуждалась. Я всегда знала, что ты любишь меня.
Ей хотелось припасть к отцу, обнять его, умолять, чтобы он не покидал ее. Когда он умрет, у нее больше не останется кровных родственников. При этой мысли Беллами охватило отчаяние. Она как будто кожей ощутила суровую неотвратимость смерти.
Но она не станет усугублять его страдания проявлением детских страхов. Отец не выбирал для себя смерть. Не собирался оставить Оливию одну и вообще уходить из жизни.
Лучшим проявлением ее любви станет спокойствие, с которым она воспримет его уход, решила она.
– Если я займусь поисками, – тихо ответила Беллами, – я не смогу быть рядом с тобой.
– Ничего страшного. Главное – сделай то, о чем я тебя прошу. Только ты в силах выяснить, не произошло ли тогда судебной ошибки. Так что действуй, Беллами. Времени остается в обрез.
Она вновь поцеловала отца в лоб:
– Понимаю, папа. Тебе нужен покой. Тебе нужно знать правду.
Дент доел фаршированный перец и омлет с сыром и сделал глоток кофе.
– Так вы расскажете мне или нет?
Сидевшая напротив Беллами вяло ковырялась вилкой в тарелке. К еде, как заметил Дент, она практически не прикоснулась. Более того, старалась не пересекаться с ним взглядом. Царившее в кабинке ресторана напряжение было едва ли не осязаемым, поэтому Дент решил заговорить первым.
– О чем рассказать? – уточнила Беллами.
– О том, чем я заслужил ваше молчание. В самолете вы не сказали мне и трех слов.
– Из-за неудобных наушников.
– Прошлый раз это почему-то вам не мешало.
– Тогда нет, а на этот раз они больно давили мне на уши. Кроме того, не хотелось отвлекать вас. Или вы забыли, что это был чужой самолет, а значит, чужая пилотская кабина?
– Спасибо, я оценил вашу деликатность. Но после того, как мы приземлились, точнее, с той минуты, как мы вышли из клиники в Хьюстоне, вы были на удивление необщительны.
Ах да! Я же ваш личный водитель, и мне следует знать свое место.
Последняя фраза заставила Беллами взглянуть Денту в глаза:
– Что вы хотите этим сказать?
– А вы подумайте сами.
– Дент, вы добровольно вызвались доставить меня сюда.
– Не я. Это Голл добровольно вызвался.
– Вы могли отказаться.
– Но я согласился. Из чего следует вопрос: почему после того, как мы прибыли сюда, вы обращаетесь со мной, как с прокаженным?
Беллами покраснела. Из чего Дент сделал вывод, что она почувствовала его раздражение. Из отделения интенсивной терапии она вышла с потерянным, совершенно несчастным видом. Увидев ее, Дент шагнул ей навстречу, отделившись от стены коридора.
Беллами направилась прямо к нему.
Он инстинктивно обнял Беллами, чтобы успокоить, однако стоило ему прикоснуться к ней, она как будто окаменела. Дент мгновенно отпустил руки, и Беллами шагнула к Оливии.
Та стояла рядом, беззвучно плача и вытирая слезы носовым платком.
Когда же они вышли из клиники, Беллами старалась держаться на расстоянии.
Дент не слишком переживал по этому поводу, хотя и был вынужден признать, что слегка задет этой холодностью, особенно после вчерашнего вечера, который сблизил их настолько, что Беллами пробудила в нем желание. Он даже сейчас хотел ее. Уж в этом сомневаться не приходилось.
– Если я была не слишком любезна с вами, то лишь потому, что мои мысли занимало другое. Например, я думала о том, что, возможно, видела отца в последний раз.
Черт! Дент почувствовал себя подонком за то, что спровоцировал ее. Впрочем, он никогда не умел вести себя как пай-мальчик и понимал, что ему придется пройти долгий путь, прежде чем он этому научится.
– Убедили. С моей стороны было довольно эгоистично высказывать недовольство.
Простите меня.
Беллами пожала плечами.
– У вас было трогательное прощание?
Она кивнула.
– Тогда почему вы его оставили?
– Что?
– Если ваш отец одной ногой в могиле, почему вы оставили его? Я решил было, что мне придется лететь обратно одному, думал, что вы останетесь в Хьюстоне, чтобы быть рядом с ним в последние часы его жизни. Куда вы так спешите? Почему вам непременно нужно сегодня вечером быть в Остине?
Беллами взяла с тарелки ломтик жареного картофеля, однако, даже не надкусив, положила обратно.
– Не кажется ли вам, что вы только и делаете, что читаете мне мораль?
Дент насмешливо посмотрел на нее:
– Обычный разговор о вопросах личного характера. Вот и все.
Беллами хмыкнула и, выдержав его взгляд, призналась:
– Отец советовал мне не доверять вам.
Хватит строить из себя пай-мальчика, решил Дент.
– Говард Листон в последние, возможно, часы жизни говорит обо мне. Я польщен.
– Речь шла не только о вас. Он просил меня кое-что для него сделать.
– Достать его завещание?
Ответом ему стал ее неприязненный взгляд.
– Это крайне важный и, увы, неотложный вопрос.
Беллами еще несколько секунд сердито молчала, затем отвернулась и посмотрела в окно на автомобильную стоянку перед рестораном. Помолчав немного, она снова повернулась к Денту:
– Говард, пока он жив, хотел бы знать наверняка, был ли Алан Стрикленд тем человеком, который убил Сьюзен.
Дент оторопел. Заметив его недоумение, Беллами добавила:
– Да-да, вы не ослышались.
И она быстро пересказала ему свой разговор с отцом.
Когда она закончила, Дент нахмурился:
– То есть он все эти годы сомневался в виновности Стрикленда?
– Выходит, что да.
– Тогда почему у него только сейчас возникли на этот счет вопросы? Теперь, когда он на смертном одре? Боже! – Дент подумал, что со стороны Говарда некрасиво возлагать это бремя на плечи дочери, однако вслух сказал другое: – Ваш отец поручил вам неимоверно трудную вещь. Он хотя бы отдает себе в этом отчет?
– Говард велел мне узнать правду. По большому счету, он лишь попросил меня продолжить то, чем я и сама сейчас занимаюсь.
Все верно, вот только подвести себя – это одно дело. Подвести умирающего отца – совершенно другое, подумал он. И все же Дент предпочел промолчать. Впрочем, Беллами и без того было известно, что он мог бы сказать по этому поводу. Иначе с какой стати у нее сейчас такой вид, будто ее избили цепью, за которую она тянет за собой тяжкое бремя всего сущего.
Свое негодование по поводу просьбы Говарда Дент попытался остудить глотком ледяной воды.
– Ну хорошо, допустим, вы это сделаете. И что дальше?
Беллами усталым жестом убрала за ухо прядь волос.