Он посмотрел на реку. Берег тут был низкий и песчаный, вода прозрачная и наверняка теплая. Вдали стогами сена покачивались огромные птицы, ловили рыбу, перекликались трубными голосами. За спиной, в роще, слышались птичьи трели и перебранка белок-обезьян. Мир да покой! Клыкастый дьявол валялся мертвым, полуобглоданным, и вокруг снова был рай.
– Предлагаю перейти к водным процедурам, – сказал Глеб вороному. – Нужно тебя искупать, да и мне окунуться не помешает. Коль теперь я твой хозяин, то должен тебя холить и лелеять. Еще имя… у тебя, конечно, было имя, но я его не знаю. Дам новое, что-нибудь из медицинской практики… – Он призадумался на секунду. – Йокс у нас уже есть, а тебе, с учетом масти, подошел бы активированный уголь, такой препарат от засорения желудка. Но длинновато для имени, так что будешь просто Уголь. Согласен?
Вороной фыркнул и ткнулся губами Глебу в плечо. Повторив несколько раз – Уголь, Уголь, – он повел коня к реке, разделся, нарвал травы и, забравшись в теплую воду, стал тереть шкуру скакуна травяной мочалкой. Нелегкая работа! Уголь был гораздо крупнее земных лошадей.
Закончив, Глеб вернулся на песчаный пляж, а вороной, согнув ноги, лег в мелкую воду у берега. Похоже, он не боялся хищных речных обитателей, если такие здесь были.
Разглядывая коня, Глеб подумал, что его повадки совсем не характерны для тех четвероногих копытных, которых он знал на Земле. Лошади, олени, лоси боятся волков, а Уголь расшвыривал полосатых, бил так, что ребра трещали. Лошадь, оставшись в дикой степи, не выживет, если не прибьется к табуну каких-нибудь мустангов, но Уголь не сородичей искал, а хозяина. И лошадь, конечно, не вступит в схватку с ягуаром или тигром, не бросится на помощь человеку! Пожалуй, с этим клыкастым вороной и один бы справился – копыта у него как пудовые гири, размышлял Глеб. Драться умеет и повадками похож на пса, на верного пса, что предан хозяину до гроба…
Он вздохнул. Другой мир, другие животные… А какие здесь люди? Хороший вопрос! Сердце у них справа, печень слева, но это ничего, эти отличия в анатомии мелочь, а вот психика!.. Странно, что за прошедшие дни никто ему не встретился. Либо население редкое, либо материк настолько огромен, что люди затерялись в безбрежных степях и лесах… Но человеку, как и всякой живой твари, нужна вода, человек всегда строит поселок или город у реки, и значит, рано или поздно он наткнется на людей. Пока особой тоски по двуногим Глеб не испытывал, и могло случиться так, что он никогда их не увидит. Скажем, возникнет из воздуха Йокс и вернет на Землю ценную особь Глеба Соболева.
– Уголь, – позвал он, – Уголь, ко мне!
Конь поднялся из воды и зашагал к Глебу. Его широкие копыта почти не увязали в песке. Умен, подумал Глеб, кличку с первого раза запомнил!
Подождав, когда вороной обсохнет, он заседлал коня, провозившись с этим с непривычки минут двадцать. Затем оделся, подвесил к седлу связанные конским волосом копья и канистру, сел сам и сунул ноги в стремена. Они оказались коротковаты – то ли люди в этом мире были не такими длинноногими, то ли привыкли ездить с согнутыми коленями. Похлопав Угля по шее, Глеб выехал с берега в степь, пустил скакуна рысью и огляделся.
Как далеко было видно со спины огромного коня! Какой открывался простор! Как приятно было двигаться, покачиваясь в седле! Мягко топотали копыта, мелькали рощи с деревьями-зонтиками, стелилась под ноги коня трава, шарахались прочь полосатые и мелкая живность, расступались антилопы и провожали всадника долгими взглядами. Глеб чувствовал себя владыкой степи.
Удивительно, размышлял он, какую уверенность, какую силу обретает человек, сев на быстрого коня. В лесу и горах, может, и не так, а в степи непременно! Будто крылья вырастают, и летишь, летишь вперед как птица! Ты самый быстрый, самый грозный, ты выше всех, если только не водятся здесь слоны и жирафы…
Река струилась по равнине широкими плавными петлями. Глеб видел острова, песчаные или заросшие кустарником, видел плывущие деревья, что падали с подмытых водой берегов, встречал ручьи и мелкие речки, впадавшие в большой поток – конь форсировал их в туче брызг и грохоте копыт о камни. Мест, удобных для поселения, попадалось много, и Глеб, озирая окрестности, ждал, что вот-вот взовьется в небо дым очага, мелькнет на реке лодка или другое суденышко, появится распаханная земля, поле, засеянное злаками, и прочие следы присутствия людей. Ничего! Ни лодки, ни дыма, ни поля… Только травы, тростники, деревья, звери и безлюдные речные берега.
Ближе к вечеру он остановился, расседлал Угля, разложил костер и зажарил подбитого дорогой кролика. В этот раз Глеб спал не в зарослях псевдобамбука, а прямо на берегу, шагах в двадцати от воды. Спал, просыпался, смотрел в звездное ночное небо, слушал, как Уголь фыркает и хрупает травой, и снова засыпал.
* * *На четвертый день совместного путешествия, когда они одолели километров двести или – кто знает! – целых триста, на горизонте появился всадник. Ехал он вроде бы на запад, в сторону от реки, и, заметив Глеба, припустил во всю прыть. Что за лошадь была у него, разглядеть не удалось, но, вероятно, скакун не из последних – человеческая фигурка стала быстро уменьшаться.
– Этот странствующий рыцарь что-то не жаждет с нами познакомиться, – сообщил Глеб своему коню. – Догнать бы надо. Догоним, продемонстрируем наше миролюбие, обменяемся новостями. Я про клыкастого расскажу, а он мне, к примеру, про дракона, похитившего его даму сердца. Так что давай-ка побыстрее.
Он пустил Угля в галоп. На успех погони Глеб не слишком рассчитывал – не таким уж опытным он был наездником, а этот степной житель, скорее всего, вырос на коне. Но, к его удивлению, минут через десять фигурка приблизилась, стала крупнее, и ему показалось, что за спиною всадника болтается какое-то оружие – похоже, арбалет. Но в этом он не был уверен – Уголь, подминая траву, мчался стремительными плавными скачками, и Глеб почувствовал, что усидеть на его спине не так-то просто. Он обхватил бока скакуна ногами и согнулся, прижавшись лицом к шее коня; что-то разглядывать в такой позиции было делом затруднительным.
Внезапно Уголь прянул в сторону, и справа от Глеба свистнула стрела. Очевидно, всадник догадался, что от погони не уйти, и начал решать проблему по-другому. Глеб выпрямился и, вцепившись левой рукой в уздечку, поднял правую над головой. Его ладонь была раскрыта – универсальный жест мира, понятный человеку любого племени. Наверное, стоило поднять обе руки, но он боялся свалиться.
Они настигали жителя степи. Глеб ощущал, как напрягаются мощные мышцы вороного, но дыхание коня было мерным и ровным, ритм движения не сбился ни на секунду, шея оставалась сухой и не пахла потом. Этот скакун был создан для бега – для бега, погони и битвы. Он нес всадника точно пушинку.
Опять стремительный рывок в сторону. Краем глаза Глеб заметил, как в землю воткнулась стрела. Еще один талант вороного – похоже, он умел беречь себя и хозяина от всего, что летело слишком быстро и казалось слишком острым.
Глеб закричал. Крик без слов, не воинственный, а долгий и протяжный. Рискуя свалиться, он вскинул обе руки, и Уголь, словно почувствовав его неуверенность, замедлил бег. До степного жителя было метров сорок или пятьдесят. Он обернулся на скаку, увидел пустые ладони Глеба и опустил свое оружие. Теперь его можно было разглядеть – арбалет, точно арбалет! Но арсенал степняка этим не исчерпывался – у седла висели связка дротиков, копье и клинок с длинной рукоятью.
Всадник дернул повод, и его лошадь перешла с галопа на рысь, потом на шаг и, наконец, остановилась. Медленно приближаясь, Глеб разглядел, что конь – серый, дышит тяжело, и с его губ срываются клочья пены. Что до Угля, тот казался свежим, как майское утро.
Серый конь был поменьше вороного, но все же крупнее земных скакунов. Может быть, поэтому всадник в высоком седле выглядел особенно маленьким и хрупким – не мужчина, а, скорее, безусый подросток лет шестнадцати. Но арбалет он держал твердой рукой, и стрела была нацелена прямо в лоб Глебу.
– Шокат? – требовательно спросил он. И снова: – Шокат?
Голос мелодичный и тонкий, отметил Глеб. Похоже, в самом деле мальчишка! Но в полном воинском убранстве – кожаный доспех, шлем, сапоги, и вооружен основательно, даже за поясом пара кинжалов.
Он вытащил свой топорик и бросил на землю. Следом полетели копья.
Юный всадник внезапно уронил арбалет на шею скакуна. Его рот округлился в изумлении, темные глаза раскрылись шире. Он вытянул руку, показал на вороного, потом на Глеба и прошептал:
– Хаах! Иннази! Иннази уна шомидра тлем барга!
Глеб пожал плечами.
– Прости, парень, не понимаю. Давай начнем с чего-нибудь попроще. Ты – человек, и я – человек. У тебя конь, и у меня конь… – Тут он похлопал вороного по шее, а затем ткнул себя пальцем в грудь. – Конь! Человек!
– Твой конь – настоящий хаах! – раздалось в ответ. – А ты – летающий человек с острова! Иннази! Как ты здесь очутился? И где нашел такого коня?
Глеб обомлел. Паренек говорил на русском, хотя и с заметным акцентом.
Затем пришлось изумиться снова – юноша стащил шлем, и волна темных волос упала на плечи.
Не парень, не мальчишка! Девушка! До боли, до слез похожая на Марину!
Глава 11 Северный Урал и флотилия ротеров, середина июля
Диск спускался к горному хребту, протянувшемуся с юга на север будто стена, что перегородила огромный континент. На Земле эти горы считали границей, разделяющей две части света, Европу и Азию, но пилот, не имевший имени, об этом не знал. Считалось, что ограниченно разумным такая информация не нужна, их дело – в точности выполнять приказы. В этом был определенный смысл: память о расе, населявшей планету, о ее культурных достижениях, языках, названиях различных мест не должна сохраниться. Утрака канут в прошлое и исчезнут из галактической летописи, словно их никогда не было в природе. Такое уже случалось – цивилизации погибали по тем или иным причинам, и спустя какое-то время более удачливые расы заселяли опустевшие миры.
Пилот, живой придаток своего маленького аппарата, вел его к невысокому плоскогорью, удаленному от обитаемых центров планеты. Тем не менее, здесь просматривалась целая сеть дорог, кончавшихся у бетонного ограждения с несколькими воротами. На огромной территории за оградой вздымались горы ящиков, бочек и металлических контейнеров, лежали проржавевшие цистерны и остовы грузовых платформ, какие-то вросшие в землю конструкции, и среди этого хаоса можно было заметить ветхие строения над десятком шахт, уходивших в каменистую почву. То был огромный могильник, захоронение вредного хлама, в котором радиоактивные отходы соседствовали с химическими ядами, с отравленной водой и почвой и особо опасной микрофлорой – штаммами смертельных вирусов. Сюда же свозили взрывчатые вещества, старые бомбы, снаряды и ракеты, но эта продукция хранилась на отдельном полигоне, в дальнем конце могильника. Утрака, конечно, были безумцами, но все же понимали, что случайный взрыв выпустит на волю столько дряни, что север континента станет безжизненной пустыней.
Данный объект приходилось контролировать. После заселения планеты свалку накроют силовым экраном, и все, что там находится, будет переправлено в недра звезды. Трансгрессия таких масштабов требовала больших энергетических затрат, но иного способа разделаться с этим наследством дикарей еще не придумали. Расчет границ портала нуждался также в точной информации о природе и количестве отходов и регулярно возобновляемых снимках местности. Но этим занимались специалисты в большом корабле, висевшем сейчас за пределами атмосферы. У пилота и его напарника, летевшего в таком же одноместном диске, задача была другая.
Уже много лет туземцы следили за воздушным пространством. Их устройства наблюдения, поначалу примитивные, совершенствовались от цикла к циклу, как и боевые летательные аппараты. Теперь эти машины, вооруженные ракетами, передвигались гораздо быстрее, с оглушительным ревом, и могли подняться высоко над поверхностью планеты. Тем интереснее было забавляться с ними, то подпуская ближе, едва не подставив диск под их снаряды, то падая вниз, чтобы затем, поднявшись, очутиться позади машины утрака. Видимо, это их очень пугало – случалось, неуклюжий аппарат терял управление и падал на землю, превращаясь в фонтан огня.
Была и другая забава. Воздушное пространство каким-то сложным образом делилось между туземцами (для чего, об этом знали лишь Тья Ньикада и другие разумные), и на границе раздела пилоты дисков могли поиграть с машинами той и другой стороны. Главным удовольствием было столкнуть их друг с другом и наблюдать за неизменно возникавшей паникой. Но пилот знал, что район свалки лежит далеко от границ, и значит, такого развлечения не будет. Им с напарником полагалось увести аппараты утрака подальше, чтобы специалисты в большом диске могли спуститься без помех, сделать снимки и провести исследования.
Шесть ревущих машин вырвались из облаков. Эти аппараты на реактивной тяге были довольно примитивными – держались в воздухе лишь за счет скорости и крыльев, не могли зависнуть и мгновенно изменить траекторию движения, и, кроме того, нуждались в ровной поверхности для взлета и посадки. Туземцы все еще были невольниками гравитации, как множество других дикарей в сотнях, если не тысячах, галактических миров. Так говорил мудрый Шью Кьигл, носитель двух имен, почти равный самому Тья Ньикаде.
Уравняв скорость с одной из машин, пилот вывел на экран изображение туземца и, как всегда, вздрогнул от отвращения. Утрака был очень уродлив, и маска со шлангом, скрывавшая нижнюю часть лица, его отнюдь не украшала. Местных жителей пилот видел не раз, и без масок они выглядели еще ужаснее: огромная пасть, крохотные глазки, мерзкие выросты над ртом и по бокам головы плюс шерсть на черепе. Ходил слух, что ротеры с потерпевших крушение дисков попали в плен к туземцам и были расчленены – возможно, еще живыми. Эта мысль будила в пилоте ненависть. Дикие твари! Хотя возможно, все истории с крушениями – вымысел, так как известно, что диски не падают. Это утверждали Тья Ньикада, Шью Кьигл и другие разумные; отчего бы им не верить?.. Что до слухов, то они передавались тайком, ибо за такие разговоры наказание было одно: переработка в пищевой концентрат.
Напарник пилота замер в воздухе, дожидаясь, когда утрака атакуют. Под крыльями двух машин полыхнуло, дымные следы ракет потянулись к диску, но он неторопливо, словно падающий лист, пошел к земле. Пилот, отследив маневр напарника, направился вверх, к низко висевшим облакам, и включил защитное поле на полную мощность, хотя в этом не было нужды. Зато теперь утрака не потеряют его в облачной мгле – на краях диска зажглись яркие всполохи.
Снова ракеты. Они взорвались под облаками, подсветив их багровым огнем.
Напарник, едва не коснувшись земли, тоже взмыл к облакам. Пилот завис, позволяя себя догнать, потом ринулся к темневшему внизу горному склону. Вверх-вниз, поочередно… И снова вверх-вниз, вверх-вниз… Они словно танцевали в воздухе, стремительно поднимались и опускались, заманивая преследователей на восток. Небо по-прежнему затягивали облака, но местность внизу изменилась – уже не горы, а холмистая равнина, пересеченная реками и покрытая лесом. Поселения здесь были редкими, и вряд ли кто-то мог заметить диски. Зато увидеть и услышать машины утрака не составляло труда: громоподобный рев, дымный след, вспышки под крыльями, когда отстреливались ракеты.
Вверх-вниз, вверх-вниз, огромными прыжками…
На экране дальней связи пилот наблюдал за спуском большого корабля. Диск повис над могильником, чтобы зафиксировать общую картину, потом, слегка наклонившись, двинулся в облет изучаемого района. На его борту были три пилота и около двадцати специалистов, имеющих имена. Вероятно, сейчас они замеряли радиоактивный фон над свалкой и брали анализы воздуха. Боевых аппаратов утрака поблизости не было.
Вверх-вниз, вверх-вниз, наслаждаясь своим всесилием… То падая к земле, то поднимаясь к тучам, обгоняя ревущие машины, ускользая от них… Игра внушала пилоту чувство превосходства. Он думал о том, что когда ротеры завладеют планетой, он, возможно, получит имя. Статус имеющего имя был намного выше, хотя не означал, что его признают полностью разумным. Отличия в умственных способностях определялись генетикой; с именем или без он навсегда останется в касте пилотов. Однако он мог бы управлять большим кораблем, даже таким, что летает к звездам… Эта мысль приносила радость.
Он снова взглянул на экран. Кажется, анализы и съемка местности закончились – диск поднимался вверх, покидая могильник. Его движение было неторопливым и плавным, по периметру корабля пробегали световые волны, купол центральной кабины сиял огнями. Можно возвращаться, подумал пилот и тоже направился к облакам.
Внезапно из туч грянула молния, и пилот с ужасом увидел, как диск напарника разваливается на части. Беспорядочно кружась, обломки падали на землю, но молнии били снова и снова, пока корабль не превратился в мелкую пыль. Это заняло очень немного времени – пилот едва успел вздохнуть, а на экране ближнего обзора уже зияла пустота.
Невозможно! – подумал он. Утрака не имеют такого мощного оружия! Атмосферные разряды тоже не могли пробиться сквозь защитные поля. Его кораблю ничего не грозило, кроме удара плазмы огромной энергии или потока античастиц.
Экран внешнего обзора уже не пустовал – что-то приближалось к диску. Не ревущая машина туземцев, не их снаряд, а нечто невероятное – фигура существа, парившего в воздухе с распростертыми конечностями. По виду – утрака, в обычной для них одежде, но, увеличив изображение и заглянув в его лицо, пилот почувствовал ужас. Он не смог бы назвать причину страха; скорее всего, инстинкт подсказывал ему, что эта тварь – создание иного мира, никак не связанного с планетой и звездной системой, в которой он пребывал. Страшное, могущественное существо! Его черты, при внешнем сходстве, не походили на лицо утрака – застывшие, словно вырубленные из льда, жуткие, пугающие… Осознав это, пилот опустил веки на свои огромные глаза, стиснул ушные клапаны и приготовился к смерти.