В первый? Значит, никакие не месячные? Он приподнялся, заглядывая ей в лицо, пытаясь понять: неужели, правда? Улыбка на лице девушки показалась ему новой, всезнающей, женской.
– А как же этот, твой, гнусный обольститель? – к свалившейся на него ответственности он оказался не готов.
– Костик? У нас с ним не было ничего. Негде. У меня – родители. У него, как он говорил – бабушка. Ну, целовались несколько раз, в кафе он меня приглашал, а потом предложил вместе в Египет поехать. Конечно, я глупая, я ведь даже не была в него влюблена. Теперь я понимаю, что этим нельзя без любви заниматься, ничего хорошего не получится. С ним бы у меня точно не получилось.
Антон до этого момента был уверен, что прекрасно можно обходиться одним сексом, а любовь – настоящая – понятие скорее духовное, платоническое. По его собственным воспоминаниям выходило, что он продолжал любить, когда секса никакого уже и в помине не было. Но отчего-то только что произошедшее между ним и Катей он не мог назвать привычным словом «секс». Так что это было? Девочка практически призналась в любви. Чем он может ей ответить? Лгать не хотелось, и он вместо ответа нежно поцеловал краешек распухших губ.
Затем были еще два солнечных дня и две упоительных ночи. Он изучил ее тело до последней родинки и складочки. Боясь испугать чрезмерным напором, был нежен и нетороплив, наградой ему служили сладостные вскрики, которых он добивался своими ласками. Они казались ему вовсе непохожими на то, что он слышал прежде, с другими. Случалось, что партнерши, желая показать темперамент, начинали стонать, едва он касался их. Он был уверен, что они притворяются, пытаются походить на порноактрисс. Катя молчала, зато, когда он замечал, что она еле сдерживает стоны, то тоже мог ослабить удила и пуститься вскачь, подгоняя ее и свое удовольствие. Даже у более опытных партнерш он настолько ясно не улавливал нужный момент.
Вы созданы друг для друга, – одобрительно подсказывал внутренний голос, поменявший гнев на милость. Похоже, это так, – говорил сам себе Антон, любуясь спящей Катей в их последнее утро на лыжном курорте. За окном было по ночному темно, его разбудил собственный утренний часовой. В начале седьмого он поднял голову, готовый ринуться в бой. Антон подул Кате на лоб – именно так, осторожно, он всегда будил ее. Вздернутый носик сморщился, не открывая глаз, она пробормотала:
– Что, уже уезжать?
– Нет, малыш, уезжаем мы после завтрака, а до него еще куча времени.
– Так зачем ты меня будишь? – поинтересовалась она, предчувствуя ответ и открывая любопытные глаза.
– У меня сил нет на тебя смотреть, – признался он.
– Так не смотри, – с долей лукавства посоветовала Катя.
– Не могу. Мне хочется смотреть на тебя, хочется тебя гладить, целовать…
– Тогда смотри, и гладь, и целуй! – и юная бесстыдница откинула одеяло, доверяя ему во владение бронзовое тело.
Три контрастных, нетронутых солнцем треугольника очень возбуждали его, особенно нижний, но уделять ему слишком большое внимание было рано, и он лишь взлохматил шелк кудрей и устремился выше, к двум одинаковым холмикам, симметрично украшенным замершими в предвкушении ласки бурыми горошинами.
– Следы от твоего купальника выглядят соблазнительнее самого дорогого кружевного белья, – озвучил он свои мысли.
– А тебе нравится кружевное белье?
То, что он заметил на ней, кружев имело немного.
– Нет, уже нет, – искренне ответил он, обхватывая губами левую горошину.
Нежные ладошки на его плечах замерли, но он был слишком увлечен, чтобы заметить это, а тем более догадаться, о чем она думает.
«Кружевное белье! Со скольких он снимал его? Он взрослый, опытный и, как это называется – искушенный? Наверняка у него было много женщин, не могло не быть. И для кого-то он заказал этот двухместный домик, купил дорогущий розовый комбинезон. Возможно, он только что поссорился со своей возлюбленной. Я уеду, а он с ней помирится. Ирка говорила, мужики долго без женщины не могут. Похоже, я для него лишь замена. Потому что он ни разу не сказал, что любит меня. Он много ласковых слов находит, а о любви ни разу не сказал. И я не буду говорить, а то подумает, что навязываюсь – хотя хочется, ох как хочется сказать, насколько сильно я люблю его».
Покинув грудь, Антон добрался, наконец, до губ, отгоняя ее невеселые мысли.
Оставшиеся четыре каникулярных дня они ездили по городу и окрестностям, Катя хотела посмотреть как можно больше. Про себя Антон отметил, что будь ему девятнадцать, или двадцать пять или даже двадцать восемь, он бы ее из постели не выпустил. Конечно, силенок и сейчас хватает. Просто, будь он моложе – наплевал бы на ее желания и потакал своим. Молодость эгоистична.
Хотя с ней он и сам чувствовал себя молодым. Не только в постели, но и когда они, взявшись за руки, гуляли по парку в Пушкине, когда, посмеиваясь, что не был тут лет двадцать – тоже мне, ленинградец! – он водил ее по залам Эрмитажа. Когда катал по нарядному, не по-будничному свободному центру, и там, где ей казалось интересно, они искали парковку, выходили, и он рассказывал ей, что знал, гордясь родным городом, и стыдясь, что знает не так уж много.
Она делилась с ним своими не слишком богатыми, в основном детскими воспоминаниями, и он удивлялся, что детство у нее было совсем непохожим на его, и немудрено, ведь она родилась, когда он был уже студентом. Он рассказывал о своем, с летними лагерями, пионерскими отрядами и даже комсомолом в школе.
– Ты хоть знаешь, как расшифровывается комсомол?
– Коммунистическая советская… – Катя запнулась.
– Коммунистический союз молодежи!
«Славка прав, стар я для нее. Мы слишком разные. Не может быть будущего без общего прошлого. Или может?.. Вон сколько стариков из телевизора на молоденьких женятся. А раньше, «при царизме», это вообще было в порядке вещей. Муж как опекун, защитник. Способен я защитить ее? Да. Мне хочется заботиться о ней, выполнять ее желания? Конечно. Я уже с удовольствием их выполняю. Вот, в музей сподобился выбраться – кто бы мог подумать!»
И все-таки он сомневался, медлил, отодвигал разговор об общем будущем на потом.
Будто сговорившись, они оба не упоминали о ее скором отъезде.
Катя думала, что Ирка на ее месте так бы себя не вела. Уж она бы нашла способ намекнуть, что уезжать не хочется. Да она бы прямо так и сказала: «Я не хочу уезжать. Я тебя люблю и хочу остаться с тобой». Но дожив до девятнадцати лет, Катя не научилась быть настырной. Ирка уверяла, что любовь – это как раз то, чего стоит добиваться, за что стоит бороться. А мама говорила, что девушка должна быть скромной, не навязываться ни в коем случае. Нет, мама не зануда. Только Кате теперь кажется, мама больше знает жизнь, чем Ирка. Вот Ирка, не без зависти, конечно, советовала: «Поезжай с Костиком, когда еще тебе бесплатная поездка на заграничный курорт обломится! А что спать с ним придется, так пора уже, не девочка». А мама наоборот, предостерегала, и права оказалась. С Костиком. Интересно, что бы она сказала об Антоне?
Отъезд Кати приходился на первый рабочий день, и в этот день Антону обязательно надо было быть на работе. Его небольшая фирма, занимающаяся аутсорсинговым компьютерным сервисом и установкой программного обеспечения, заключала договор об обслуживании с солидной компанией. Предстояло не только подписание договора, но и прикидка объемов работы. Возможно, потребуется искать помощников его восьми сотрудникам, брать в штат или студентов нанимать по совместительству.
– Наши обычные заказчики, – объяснял Кате Антон за ужином накануне, – это небольшие фирмы, которым не по карману держать собственного сисадмина. А тут в нашем бизнес-центре размещается новая контора, огромная, целый этаж занимает. Семьдесят компьютеров. И они решили сократить ребят, которые раньше их систему поддерживали, и нанять нас, уж коли мы по соседству. В принципе, правильно. Ведь когда техника в порядке, сисадмины сидят себе, дурака валяют, в потолок плюют.
– Наверное, это очень интересно, все в компьютерах понимать! – уважительно заметила Катя.
– А деньги в банке считать – не интересно? – рассмеялся он.
– Я их в глаза не вижу. Я ведь не кассир. Кредитный отдел. Работа с физическими лицами. Тарифные планы. Посоветовать, документы правильно оформить, распечатать. Вот и вся моя работа.
– Ваши банковские кредиты – чистое жульничество!
– Нет, что ты, теперь это уже нормальный бизнес! Скрытых платежей нет. Процентные ставки снижаются. Вот раньше, говорят…
– Мне и говорить не надо, что раньше было. Я и сам могу рассказать! – перебил ее внезапно раскипятившийся Антон. – Лет семь-восемь назад надумал я купить диван – тот, что в гостиной. Двадцать две тысячи стоил. Бизнеса своего у меня еще не было, работал на дядю, решил взять кредит. Взял, плачу, как положено, в срок. Один раз всего пропустил – просто замотался, забыл. Через месяц следующий платеж сделал и задолженность погасил. Вскоре закрыл кредит, и думать о нем забыл. И вдруг через два года приходит мне бумаженция: вы должны за просрочку платежа шесть тысяч. Шесть! А платеж был девятьсот рублей! И объяснение с цифрами: штрафные, пени, еще какие-то проценты на проценты. Что это, если не жульничество?
– Антош, не кипятись. Тебе надо было внимательнее договор читать. Наверняка про штрафные санкции там было написано.
– Написано… – проворчал Антон, – аптечным шрифтом на птичьем языке. Вы нарочно так договоры пишете, чтоб ни слова не понять.
– Я ничего не пишу, – обиделась Катя. – Я объясняю непонятливым, что в договоре написано. Чтобы, когда платеж пропустят, не удивлялись, что пени наросли!
– Выдаивание денег из населения – вот что такое ваши кредиты! – со злостью заявил Антон, отодвинул пустую тарелку и поднялся из-за стола.
Вспомнив о драконовских санкциях надувшего его банка, Антон позабыл, о чем собирался сказать Кате этим вечером. И ночью не сказал, и утром, отложив на последний прощальный ужин главное, что хотел сообщить: он вскоре за ней приедет. Познакомится с ее родителями, попросит ее руки, чтобы все как положено. Кстати, и маму можно позвать. Ей до Перми намного ближе, чем до Питера.
Он выехал с работы чуть позже, чем предполагал, и застрял на середине моста, лицезрея оттуда замершие красные огоньки стоп-сигналов по обеим сторонам набережной и впереди, по проспекту, на который сливался поток автомобилей. Хуже не придумаешь. Ни объехать, ни свернуть! Антон выругался во весь голос, подозревая, что в салонах соседних, прочно вставших машин, водители произносят примерно те же слова. Буду ездить на метро, твердил он себе каждый раз, оказываясь в подобной ситуации, и все равно каждое утро садился в машину.
Сегодня пробка была особенно некстати. Он надеялся вернуться примерно в шесть, тогда бы у них с Катей оставалось еще целых два часа до выезда в аэропорт. Сейчас пять минут восьмого, но если пробка рассосется, он будет дома к восьми, и все-таки успеет сказать ей: «Выходи за меня замуж». Он уже твердо знал, что на самом деле этого хочет.
Антон не верил в любовь с первого взгляда – как можно влюбиться в того, кого не знаешь? После двадцати пяти он вообще не очень верил в любовь. Остерегаясь привычки, привязанности, довольствовался недолгими связями. В ту, которую до недавнего времени почитал единственной своей любовью, он влюбился отнюдь не с первого взгляда. Они познакомились на курсах английского и полгода по три раза в неделю виделись на занятиях. Конечно, Антон отметил ее женственную хрупкость, умение постоянно выглядеть на все сто, она нравилась ему внешне, но и только. И даже когда очнулся после выпускного банкета в ее постели, он еще не был влюблен, не знал что полюбит, не подозревал, что память о нескольких месяцах с ней на годы останется в сердце саднящей занозой неслучившегося счастья. Его последующий опыт лишь доказывал, что первое впечатление бывает обманчивым. Нежность может обернуться навязчивостью, забавная наивность – глупостью, рассудительность – бессердечием.
Катю, случайно оказавшуюся в его жизни – если разобраться, против его воли оказавшуюся, – он поначалу не воспринимал как женщину. Не знающая жизни девушка в трудном положении – вот так примерно он думал о ней. И даже когда представил друзьям как любовницу, когда танцевал и целовал, подтверждая свою выдумку, все равно ничего такого не предполагал. О чем он думал, когда тащил ее в постель в новогоднюю ночь, Антон не помнил. Зато ясно осознал, что проведенные с ней одиннадцать дней оказались наполнены смыслом, который не надо выдумывать. Прежняя его жизнь, если не считать работы, представлялась теперь фальшивой, ненастоящей. Он зачем-то оберегал свою независимость, женщин оценивал скорее по внешним статям и умению быть нескучной в постели. Сейчас он сообразил, что ни с кем из своих любовниц не проводил десяти дней подряд, не расставаясь ни на минуту. Когда заканчивались выходные, он с облегчением возвращался к своей благоустроенной холостяцкой жизни, в которой никто его не раздражал.
Катя совершенно не действовала ему на нервы. Ему было плевать, что, выйдя из ванной, она бросает полотенце, где попало, а потом удивляется, что оно не высохло. Плевать, что у нее нет привычки сразу убирать со стола после еды. Как некоторые холостяки, он был большим педантом в смысле порядка. Ему нравилось смотреть, как, задумавшись, она накручивает на палец выбившуюся на виске тонкую прядь, как хохочет, глядя по телику ролики о забавных животных, и тут же начинает рассказывать, что вытворяет их кот, не любитель кошачьего корма, предпочитающий добывать пищу на хозяйском столе. Он был готов выслушивать ее незатейливые истории и рассказывать свои, которые она всегда слушала с широко распахнутыми глазами.
Пробка рассосалась не скоро, возле дома он оказался в пять минут девятого. Задрал голову, высматривая свои окна. В кухне и гостиной горел свет. Он представил, как нервничает Катя, уже несколько раз подогревавшая ужин. Как прихлебывает из кружки холодный чай – она всегда много наливает, и оставляет допивать, как то и дело подходит к окну.
«Вот прямо с порога ей скажу», – решил он, поднимаясь на лифте.
Едва открыл дверь, на него пахнуло ароматом утки с яблоками. «Все-таки приготовила, – радостно понял он. – То-то она твердила про сюрприз и спрашивала, где ближайший приличный магазин».
Еще не сняв куртки, он крикнул:
– Кать, ты где?
На пороге кухни возникла улыбающаяся Алла. От удивления и неожиданности он попятился и замер спиной к двери. Она подошла, чмокнула в щеку.
– Я приехала. Меня отпустили на два дня, вещи забрать, освободить квартиру. Половину я уже собрала, завтра закончу.
Единственное, что Антон смог выговорить, было:
– Как ты здесь оказалась?
– Меня девушка впустила. Как ее, Катя?
– Где она? – шаря глазами по коридору, спросил он.
– Уехала, – пожала Алла прямыми плечиками под шелковистой блузкой от Neiman Marcus.
– Куда?
– Насколько я поняла, у нее самолет. Я помогла ей вызвать такси.
– Помогла? Да кто тебя просил вмешиваться в мою жизнь?! – заорал Антон, но Алла предпочла не заметить, что он впервые повысил на нее голос.
– Антоша, я понимаю, ты обиделся, что я не смогла провести с тобой эти дни. От обиды ты связался с первой попавшейся девчонкой. Я готова это забыть.
Голос звучал спокойно, она, не отрываясь, смотрела на него.
– Алла, – начал он, но она перебила.
– Я не зря провела неделю в подмосковном пансионате. Выяснилось, что парень, возглавляющий нашу службу IT, через месяц уезжает в Германию, на ПМЖ. Ты знаешь, сколько он зарабатывает? Официальная зарплата двести тысяч, плюс бонусы, премии. Больше трехсот набегает. Мне кажется, у тебя столько не выходит?
– Да какое тебе дело до моего кошелька? – взорвался Антон.
– Как это, какое дело? Я хочу тебе добра, предлагаю перспективную работу, стабильность. Жизнь в столице. Я уже договорилась, твою кандидатуру рассмотрят первой.
– Да плевал я на твою столицу!
– Не глупи, Антон. Мы с тобой оба понимаем, что подходим друг другу. И в постели, и в жизни. Ты кое-чего добился, я тоже. Вместе мы добьемся большего.
Ее невозмутимый вид подтверждал, что уж она-то далеко пойдет. Но Антону это было безразлично. Схватив за шелковые плечи, он тряхнул ее:
– Где Катя? Зачем ты ее выгнала?
– Я не выгоняла, – стряхнула его руки Алла. – Она сама уехала, как только поняла, кто я такая.
– А кто ты такая? – ехидно поинтересовался Антон.
– Я – твоя девушка. Мы вместе уже четыре месяца. А она, насколько я поняла, пробыла в Питере всего десять дней. И собиралась уезжать. Антоша, повторяю, я сама тоже виновата, поэтому готова тебя простить.
– Да не нужно мне твое прощение! – завопил Антон, едва сдерживаясь, чтобы не ударить ее за то, что она натворила. – И ты не нужна! Чтоб ты знала – я вздохнул свободно, когда ты сказала, что тебя в Москву переводят! – вывалил он на нее.
Личико Аллы с идеальным макияжем вытянулось, стало некрасивым. А он не мог остановиться:
– Ты достала меня со своими планами на жизнь и карьерными устремлениями! Я ненавижу твой «правильный» образ жизни, твои дурацкие занятия фитнесом! Это ведь не спорт, а лишь забота о собственной красоте. Успешные должны быть красивыми – ведь так ты считаешь?
– Ты тоже за собой следишь, мне именно это прежде всего в тебе и нравится.
– Ах, это! Вот как, оказывается! И ты посчитала, что я тебе подхожу. А меня ты спросила? С какого перепугу ты вообразила, что я собираюсь с тобой жить, тем более переезжать за тобой в Москву?.. Мы ни разу трех дней подряд не провели, да я бы больше и не выдержал! А с Катей мы десять дней были вместе, и я собираюсь прожить с ней всю жизнь!
– С этой провинциальной девчонкой? Да у нее на лице неполное среднее образование, – презрительно хмыкнула Алла.
– Ошибаешься. Полное, специальное.
– Она одета с рынка, – выдвинула Алла сомнительной силы аргумент.
– Об этом я позабочусь, – заверил Антон.
– Ей хоть восемнадцать есть? – поинтересовалась она.
– Девятнадцать.
– Ты с ума сошел…
– Да, я сошел с ума. Давно не сходил. Но до чего же здорово сойти с ума! Ты, со своей рассудительностью, даже не представляешь, как здорово!