Диана не спросила, как зовут ее новую домработницу. Обходилась без имени. Анжела не обижалась. Перед ней стояла цель — сверкающая, как снега Килиманджаро. Где-то она слышала такое нарядное словосочетание: «снега Килиманджаро». Для этой цели надо было заработать пять тысяч долларов. Так что Диана для Анжелы тоже не имела имени. Диана — средство, как порошок для мытья посуды.
Иногда приезжала дочь Дианы по имени Яна. Она была старше Анжелы, но ненамного. От нее исходило непонятное сияние, как будто Яна спустилась с другой планеты. Инопланетянка.
Анжела стеснялась ее рассматривать, но однажды не выдержала и обратилась:
— Яна, вы такая красивая, можно я на вас посмотрю?
— Можно, — просто разрешила Яна.
Анжела откровенно рассматривала Яну и подозревала: мало быть красивой от природы. Надо еще окучивать красоту, как редкий цветок. Такая красота делается воспитанием, культурой, образованием, хорошими манерами.
— Все? — спросила Яна. — Я могу идти?
Анжела почувствовала, что у нее болят скулы. Оказывается, она все это время напряженно улыбалась.
* * *Вечером Анжела рассматривала себя в зеркало. Все на месте, но общее впечатление — пустой стакан. Сосуд, в который ничего не налито.
Анжела стала читать книги. Книги Диана хранила в гараже. Половина гаража завалена книгами. То ли Диана их выбросила, то ли временно хранила.
Анжела вытаскивала без разбора и читала, читала. Времени было навалом. Хозяева приезжали только на выходные, пять дней пустых.
Однажды попался Лев Толстой. Одно предложение — семь строчек. Пока до конца дочитаешь — забудешь, что было в начале предложения.
Анжела все-таки дочитала «Анну Каренину», но не поняла: почему Анна кинулась под поезд… Вронский же не отказывался. Собирался жениться. Расписались бы, родили ребенка — вот тебе и женское счастье.
Поразмыслив, Анжела догадалась: Анна покончила с собой от безделья. У нее не было цели, не было снегов Килиманджаро, один только Вронский. Она ему надоела и себе надоела и не видела выхода…
Однажды попалась книжка без первой страницы. Анжела стала читать, и ей показалось, что это про нее, но очень тактично. Без хамства и высокомерия.
Анжела задумалась и долго не понимала: как это другой человек смог ухватить ее мысли?
Анжела решила узнать адрес писателя, прийти к нему домой и вымыть окна. Можно отпроситься у Дианы и съездить в Москву.
Диана выслушала Анжелу, посмотрела книгу и сказала, что никуда ездить не надо, поскольку автор умер сто три года назад, в 1904 году.
Анжела расстроилась, но ненадолго. Она поняла, что книги делятся не на «хорошие» и «плохие», а на свои и не свои. Как дети. Свои — нравятся, а не свои — оставляют равнодушной, хоть все вокруг заходятся от восторга. Например, Достоевский… ковыряется в душе, как в земле, и докапывается до червей, и выволакивает наружу. И рассматривает. Больное воображение.
А есть такие, которые пишут просто, как для дураков. Читается легко. А прочитал — и забыл. Все рассеялось, как сизый дым.
Однажды наткнулась на современного автора.
Герой — алкоголик, как родной папаша Васька. Анжеле казалось, что она читает про своего отца и даже познает его изнутри. Безбожная, грязная, пустая жизнь. А почему-то героя любишь и сердце щемит от сострадания.
Анжела решила найти автора, приехать к нему домой и приготовить обед.
Диана объяснила, что автор умер пять лет назад.
— Но он же молодой, — воскликнула Анжела. Она видела на обложке его фотографию.
— Ну и что? Молодые тоже умирают, — бесстрастно отозвалась Диана.
Диану не интересовало то, что происходит за границами ее жизни. Ей было интересно только то, что касается ее впрямую: еда, деньги, здоровье, секс. А то, что у других — это у других.
* * *Анжелу не кормили. Ей платили зарплату за месяц плюс деньги на еду. Она должна была сама о себе беспокоиться.
Анжела бы побеспокоилась, но рядом не было магазинов. Ближайшая торговая палатка — на станции, четыре километра в один конец. Да и много ли унесешь в двух руках, без транспорта.
Хозяйка с мужем приезжали на громадной машине «лексус». Анжела не понимала: почему бы им не привезти мешок картошки на ее долю и канистру подсолнечного масла? Попросить хозяев Анжела не решалась, а сама Диана не догадывалась. А может, просто «не брала в голову», как говорили в Мартыновке.
Муж Дианы — бизнесмен с голой головой, явно моложе, приезжал для того, чтобы сходить в баню и поиграть в бильярд. Они на пару с Дианой играли в бильярд, двигаясь молча, со слюдяными глазами. Вот где скучища, никаких денег не захочешь.
Анжела предполагала, что где-то за стенами дома, отдельно друг от друга, у них шла основная, яркая жизнь. А здесь они отключались и отдыхали. Может быть, и так…
Работы у Анжелы было немного. Обслуживать хозяев два дня, а потом, когда уезжали, — убрать дом. Помещение было новое, не захламленное, мебели мало. Оставалась куча времени на чтение, на телевизор.
В середине дня гуляла по единственной улице деревни Мамыри.
Дома — развалюхи, некоторые крыши прогнулись внутрь, должно быть, сгнили балки. Старухи в байковых халатах сидели на лавочках. Собаки — на цепи.
Грубая бедность, граничащая с нищетой. Но старухи смотрели ясно и спокойно. Им хватало на жизнь.
Старухи жили с огорода. У них были экологически чистые овощи. У них были свои куры и яйца. Одежда — байковый халат. Лечение — лопухи на больные суставы.
Анжела потихоньку привыкала к своей жизни. Единственное, к чему не могла привыкнуть — к чувству голода. Постоянно хотелось есть.
Анжела похудела за месяц на четыре килограмма.
* * *Раз в неделю полагался выходной.
Анжела ездила к Кире Сергеевне — отъедалась и отходила душой.
— Ты что, голодаешь? — заподозрила Кира Сергеевна. — Ты не просто бледная. Ты зеленая, как водоросль.
— Я сама питаюсь, — объяснила Анжела.
— Незаметно, чтобы ты питалась. Ты экономишь на еде?
— Магазины далеко…
— А они что, без машины? — спросила Кира Сергеевна.
— На машине. У них «лексус».
— Так они что, не могут подвезти тебе за твои деньги продукты?
Анжела пожала плечами.
— Они об этом не думают, — размышляла Кира Сергеевна. — Для них люди — мусор. Все. Больше ты к ним не вернешься.
Анжела позвонила Диане и сказала, что она не будет у нее работать.
— Почему? — удивилась Диана.
— Не хочу, — ответила Анжела.
— Странно…
Диане было странно: как это девчонка из Мартыновки, человеческий мусор, может что-то хотеть или не хотеть.
— Извините… — проговорила Анжела.
— Что ты извиняешься? — крикнула из кухни Кира Сергеевна. — Ты ей в рожу плюнь…
Но Анжела испытывала неловкость. Все-таки она нарушила договоренность. Соскочила раньше времени.
— Не проблема, — спокойно ответила Диана. — Нас меньше, чем вас.
Анжела не поняла: нас… вас… А потом догадалась. «Нас» — это про держателей денег. Про тех, что в коттеджах. А «вас» — это про тех, кто в лачугах и в Мартыновке. Бедных. Бедные устремляются к держателям с протянутой рукой. А держатели могут выбрать и отбраковать.
Анжела положила трубку. Передала разговор Кире Сергеевне.
— Чтоб она сгорела! — отреагировала Кира Сергеевна.
Через три дня позвонил знакомый милиционер из Мамырей и сообщил, что дом Дианы сгорел, идет расследование. Есть подозрение, что подожгли рабочие, которым Диана недоплатила. Узбеки. Гастарбайтеры. Бесправные рабы.
— И что теперь? — спросила Анжела.
— А ничего, — весело сказал милиционер. — Они ночью подожгли, никто не видел. Ане пойман — не вор.
* * *Анжела решила не терять времени даром. Идти к поставленной цели, как ракетоноситель к Луне.
Цель — слова и музыка.
На слова она уже заработала у Розалии и Дианы. Значит, пора искать поэта-песенника.
— А давайте сами сочиним, — предложил Иннокентий. — И платить не надо.
— А что? Не боги горшки обсирают, — заметила Кира Сергеевна.
— Обжигают… — поправила Анжела.
Иннокентий взял листок бумаги, шариковую ручку, глубоко уселся в кресло и замер.
Через двадцать минут он предложил первый вариант:
— Гениально… — выдохнула Анжела.
Иннокентий воспрял. Его так давно никто не хвалил.
— А припев? — спросила Кира Сергеевна.
Ей всегда было мало. И вот так всю жизнь.
* * *Кира Сергеевна позвонила знакомому композитору. Его звали Игорь.
Кира Сергеевна позвонила знакомому композитору. Его звали Игорь.
— Нужна песня, — сказала Кира Сергеевна.
— Ни ноты без банкноты, — отозвался Игорь.
— Денег нет, — отрезала Кира Сергеевна. — Отдай что-нибудь из сундука.
— Из какого сундука? — не понял Игорь.
— То, что не пошло…
Игорь задумался.
— Это надо лично вам?
— Нет. Моей племяннице. А она тебе квартиру уберет. Золотые руки.
— Одну минуточку… — извинился Игорь.
Трубку взяла его жена Карина:
— Убрать квартиру — пятьдесят долларов. А песня стоит пять тысяч — вы че? — спросила Карина басом.
— Откуда у девочки из провинции пять тысяч?
— Пусть заработает. Не такие уж большие деньги.
— Для вас небольшие, — уточнила Кира Сергеевна. — Игорь эту песню за полчаса напишет.
— Может, и за полчаса напишет. Но кто будет оплачивать мансарду?
Мансарда — это голодная молодость. Художник Пикассо рисовал голубя мира одним росчерком пера и брал миллион. Он раскладывал эту сумму на всю голодную молодость.
Кира Сергеевна захотела сказать: «Но ведь Игорь не Пикассо». Однако зачем обижать человека. Она сказала:
— Мы ведь не на Западе. Мы живем в России.
— Мы давно уже не в России, — заметила Карина. И добавила: — Пусть твоя племянница заедет к нам и уберет квартиру. Я заплачу ей за уборку. Одно другому не мешает.
— Я записываю адрес, — сказала Кира Сергеевна и подвинула к себе блокнот.
* * *В назначенное число Анжела поехала к композитору и убрала квартиру. Чистота бросалась в глаза. Было не просто чисто, а вызывающе чисто. Анжела постаралась.
Композитор оказался приятным и даже красивым. Лысина ему шла. Анжела подумала, что с волосами он был бы хуже. Волосы отвлекали бы от лица.
— Хотите чайку? — спросил композитор.
— Можно, — разрешила Анжела.
Они уселись за стол. Композитор вытащил хлеб, сыр «Рокфор» и колбасу.
Сыр был с плесенью, вонял грязными ногами. Анжела не могла это есть. Зато хлеб — ноздреватый, мягкий, с хрусткой корочкой.
— Ты с Кирой живешь? — спросил композитор.
— С Кирой Сергеевной.
— А как ты с ней можешь жить? — удивился композитор. — Она же все время разговаривает…
— Она добрая.
— Возможно, — согласился композитор.
Вечером с работы пришла жена. Ничего особенного, лицо слегка лошадиное. Но Анжела сразу увидела, кто в доме хозяин. Жена. Композитору разрешалось только творить, заниматься чистым творчеством.
Карина выполняла функции менеджера, то есть делала ноги всем его начинаниям.
— У меня в субботу гости, — сказала Карина. — Вы не поможете приготовить стол на двенадцать человек?
— А что надо? — спросила Анжела.
— А что вы умеете?
— Плацинды. Соус.
— А что это такое? — не поняла Карина.
— Ну как сказать… еда.
— А зачем дома? — вмешался Игорь. — Позовем в ресторан.
— Это для наших ресторан. А иностранцы предпочитают дома, — пояснила жена.
— Разве? — удивился Игорь.
— Пригласить в дом — значит оказать честь, пустить в святая святых. А ресторан — просто накормить.
— Надо же, — удивилась Анжела. Ей казалось: все наоборот.
* * *Настал день приема.
Анжела приехала в семь часов утра и колотилась до двух часов дня. А в два прибыли гости — немецкий банкир и его жена. Довольно молодые люди.
Анжела догадалась по разговору, что композитор держит деньги в немецком банке. Они обсуждали: как лучше разместить вклад.
— Чем выше процент, тем больше риск, — пояснил немец.
Жена перевела. Она говорила без акцента, Анжела сообразила, что жена — русская.
Дальше замелькали слова: евро, доллары, марки, инструмент…
Было заметно, что мозговой центр — жены. Они руководили и разруливали. Держали семейный руль в своих руках. Определяли направление.
Все, как в Мартыновке: мужики тоже ничего не делают, а бабы колотятся.
Анжелу за стол не пригласили.
Она ушла в дальнюю комнату и стала смотреть телевизор. И это было очень хорошо. Она устала, ноги гудели, аппетит отшибло.
Анжела не договорилась о деньгах заранее и теперь думала: сколько заплатят? Сколько дадут, столько и ладно. Работа по хозяйству ее не угнетала, тем более что в отдалении сияли снега Килиманджаро.
В голове крутились слова: «А мы пойдем по улочке, в кафешку забежим, закажем кофе с булочкой и что-нибудь съедим…»
Музыка сама ложилась на эти слова. Мелодия должна быть немножко приблатненная. Такая особенно нравится. Анжела будет петь и дергаться, и заводить зал.
А можно — в ритме вальса. Старомодный вальсок. Анжела будет петь и покачиваться. И всем захочется подхватить. Зал запоет и закачается, как тонкие деревья под ветром…
Анжела вышла к гостям. Надо было собирать тарелки, подавать новое блюдо.
За столом прибавилась еще одна пара: муж и жена. Лена и Николай. Лена была рыжая, с тяжелыми медными волосами, очень красивая и молодая. На вид лет тридцать. Позже выяснилось, что у нее внуки.
Муж — с длинными волосами, шея — жилистая, как у гусака. Позже выяснилось, что он не просто богатый, а очень богатый.
Жена композитора спросила:
— Коля, чем отличаются олигархи от обычных людей, кроме денег?
Николай подумал и сказал:
— Чувством страха.
— То есть…
— Страх потерять деньги, страх потерять жизнь.
— Тогда зачем это надо? — спросил композитор.
— Закрутилось, — ответил Коля. — Как наркота. Деньги делают деньги. Хочется увеличивать дозы.
Анжела поставила на стол тарелку с плациндами. Плацинды были с брынзой и с капустой.
— Что это? — спросила Лена. — Тесто?
— Это мука, вода… — растерялась Анжела.
— Жарится в масле?
— А в чем еще? Не в воде же…
Николай взял плацинду рукой. Откусил. Застонал.
— У тебя зуб болит? — спросил Игорь.
— Нет. Очень вкусно. Невероятно.
Немец отрезал ножом. Поддел вилкой.
— Зер гут, — похвалил он.
— Ничего особенного, — сказала Карина. — Просто чебурек с капустой.
— Но вкусно же! — воскликнул Николай.
— Потому что вредно! Все вредное — вкусно! — объяснила Лена.
— Это правда, — подтвердила жена банкира.
Анжела заметила: все женщины в Москве худеют. А в Мартыновке никто не худеет.
Анжела считала: есть собаки большие и собаки маленькие. Так же и люди: есть большие, а есть маленькие. И никто никого не хуже.
— Если так питаться, через год сосуды забьются холестеролом, — сообщила жена банкира.
— Но качество жизни заметно улучшится, — сказал Николай.
— За счет количества, — вставила Лена.
— А это никто не знает, — заметил композитор.
— Если хочешь, я возьму ее на кухню, — предложила Лена.
— Хочу, — сказал Николай.
Лена поднялась из-за стола и вывела Анжелу в прихожую.
— Вы могли бы у нас поработать? — спросила Лена.
— А за сколько? — спросила Анжела.
— А сколько вы хотите?
Анжела быстро посчитала: песня стоит пять тысяч. Если разложить на год, подучается четыреста с чем-то. Ей было неудобно произнести вслух такую космическую цифру.
— Думаю, мы договоримся, — сказала жена Николая и улыбнулась.
Улыбалась она, как ясно солнышко. Лицо светлело. Глаза, как на детском рисунке: нижняя линия века прямая, сверху — полукруг в ресницах.
— А можно деньги вперед? — осмелела Анжела. В прихожей появилась жена композитора.
— Она просит деньги вперед… — растерянно проговорила Лена.
— А зачем просить, когда можно заработать? — удивилась Карина.
— Ну хорошо, — согласилась Анжела.
Она ушла в дальнюю комнату и стала смотреть телевизор. По телевизору показывали, как какой-то богатей купил яйца Фаберже, чтобы вернуть их в Россию.
Анжела подумала: что стоило этому жилистому гусаку Николаю достать из бумажника пять тысяч долларов и отдать композитору? А что стоило композитору запросить не пять тысяч, а три. Или вовсе подарить. Но нет… Вот если бы прилюдно, принародно пожертвовать и все бы видели и воспели осанну, тогда куда ни шло. А если тихо, келейно, отдельному человеку… Плевать они хотели на отдельного человека. Их много, этих отдельных человеков, целая страна.
Но ничего. У Анжелы есть две руки, голова на плечах и снега Килиманджаро.
А что касается земли под ногами и солнца над головой, то это у всех общее.
Все одинаково рождаются и одинаково умирают. Никто не остается жить вечно. И яйца Фаберже не помогут.
* * *Анжела начала работать на новом месте.
Дом стоял в ближнем Подмосковье, но не в деревне, а в кооперативном поселке. Особняки — один лучше другого. Улицы чистые, все утопает в зелени. Голливуд.
Анжелу поселили в отдельном домике, стоящем на участке. Это был бревенчатый сруб в стиле «кантри». Внутри тканые половики, как в Мартыновке. Окна со ставнями.