И на этот раз Робин едва верит ушам, настолько мало общего между вариантом Теда и его собственным вариантом той сцены, которую он помнит так отчетливо, с такой тошнотворной ясностью. Он помнит бал, на который отправился вопреки желанию, только чтобы угодить приятелю, попросившему сопровождать его сестру. Он помнит эту сестру приятеля, которая бросила его через полчаса ради какого-то другого парня, и ему пришлось бродить в беспомощном одиночестве, несчастным и смятенным. Он помнит, как случайно столкнулся с Тедом и Кэтрин, под аркой, она стояла, прижавшись спиной к стене, а Тед обхватил ее руками; помнит ее испуганные глаза, когда она увидела его приближение, ее губы, еще влажные от поцелуя. И он помнит, что был с ними на мосту, только это было несколько часов спустя, после того как они хорошо поели и выпили, и Тед в позе человека блюющего склонился над мутными водами Кема.
— Ну, ну, — говорила Кэтрин, медленно гладя его по спине. — Ну, ну.
— Нет, — говорит Робин теперь, пять лет спустя. — Нет, я этого совсем не помню.
* * *В этом месте их диалог прервался внезапным явлением пластикового футбольного мяча, который упал на колени Теду. К ним подбежал мальчик лет трех-четырех и протянул ручки. Тед рассмеялся, дразняще предложил ему мячик, но тут же отдернул, затем протянул и отдернул снова и лишь потом отдал. Мальчик не увидел в том ничего смешного.
— Ну, — сказал Тед, — ведь это был очень-очень сильный удар для такого маленького человечка?
Робин с отвращением отвернулся. Он заметил, что отец мальчика пристально смотрит на них. Он не был точно уверен, но ему показалось, что этого человека он уже где-то встречал.
— Джек! — позвал отец, и мальчик убежал. Тед все еще улыбался, но улыбка застыла, когда он увидел лицо Робина, полное скуки и безразличия.
— В чем дело? — спросил он. — Ты не любишь детей?
— Я их люблю не так, как ты.
И только Робин замолчал, как на лице Теда появилось удивительно странное выражение, в котором таилось столько подозрения и неловкости, что Робин поспешил добавить:
— Я хочу сказать, не в такой степени. — И он пустился в длинные объяснения: — Полагаю, разница в том, есть ли у тебя свой ребенок, но… я не могу себе представить, чтобы такое случилось со мной… Во всяком случае, не в ближайшем будущем.
— Да, — сказал Тед. — Я тоже не могу. Тед чувствовал неминуемое приближение неприятных эмоций: гнева — из-за провала своих попыток сыграть на воспоминаниях; отвращения — из-за того образа жизни, что ведет Робин; отчаяния — при мысли о ближайшем будущем; страха, когда он задумался о пропасти, которая пролегла между ними, о тех мрачных, невысказанных побуждениях, которые отдалили от него Робина и которые, возможно, привели его к нынешнему тупику. Он решил уйти, немедленно, пока эти эмоции не выплеснулись. Его поведение покажется странным, но он вовсе не обязан деликатничать. Через полчаса он может оказаться на трассе, ведущей в Суррей, ведущей домой.
— Послушай, Робин, я, пожалуй, пойду, — сказал он.
— Хорошо.
— Если хочешь немного здесь побыть, то не волнуйся, я найду дорогу к машине.
— Прекрасно.
Тед напрасно ждал жеста, взгляда, чего-нибудь.
— Ну, было приятно тебя повидать, — сказал он. — После стольких лет.
Робин улыбнулся.
Тед направился по дорожке, которая вела от мемориала к выходу. У ворот он обернулся и в последний раз взглянул на Робина. И увидел сгорбленную фигуру — теплым летним вечером, в парке, на краешке скамейки. На мгновение у него мелькнула мысль, о чем это может думать Робин. Затем он покачал головой и направился к шоссе.
Робин думал: «Весь мир словно сговорился против меня».
Часть вторая Везучий человек
Пятница, 4 июля 1986 г.
Алун Барнс, бакалавр права,
Пардо и Годдард,
Пятый этаж, Черчиль-хаус,
Джеффри-стрит, 18, Ковентри
Миссис Э. М. Фицпатрик,
Франкли, Ишам и Вэринг,
Крофтвуд-роуд, 39, Ковентри
2 июля 1986 г.
Дорогая Эмма,
Приятно было встретиться с Вами в прошлую среду на вечеринке у Маргарет в Стивичолле. Я нашел, что она очень неплохо выглядит. Никто из нас не верил, что она так быстро оправится.
Меня интересует, не могли бы мы встретиться в ближайшие дни и неофициально побеседовать перед вторым слушанием по поводу дела Хепберн против Грина. По-моему, мистер Хепберн может пожелать уладить дело без суда, что было бы, как с Вашей, так и с моей точки зрения, наилучшим выходом, как мне кажется. Честно говоря, я хотел бы знать, не желаете ли Вы возродить традицию наших пятничных встреч за обедом в ресторане «Порт», просто чтобы обменяться мнениями?
Я в любом случае обедаю там в пятницу и буду Вас ждать.
Всего наилучшего,
Алун
P. S. Помимо всего прочего, я раздобыл новые свидетельства по делу Гранта, которые, как мне кажется, могут представлять для Вас интерес. Постарайтесь прийти, если найдете возможность.
* * *Эмма отложила письмо и попыталась почувствовать себя заинтригованной. Скорее всего, это опять игры Алуна, но с нее довольно игр с собственным мужем. Шум, производимый Элисон, которая готовила кофе в офисной кухоньке, страшно раздражал. Пару недель назад письмо, вне всякого сомнения, заинтриговало бы ее: не то чтобы это дело представляло для нее особый интерес, если, конечно, забыть о том, что ей нравился клиент, но тогда у нее было больше желания работать. Теперь же она чувствовала себя усталой и выжатой.
Элисон принесла кофе и отчего-то тянула, не спеша поставить поднос на стол.
«Черт, — подумала Эмма. — Она меня жалеет, и теперь она еще что-то хочет сказать».
— Я могу вам чем-нибудь помочь? У соседей сейчас затишье.
Уже собираясь ответить «нет», Эмма замешкалась и передумала:
— Можете рассортировать вот эти документы, — сказала она. — Спасибо.
Эмма, как всегда, с удовольствием наблюдала за Элисон. Уже два года, как Элисон в офисе, и скоро наверняка сама сможет работать по искам. Это была аккуратная темноволосая и темноглазая женщина, и Эмма испытывала внутреннее, почти тайное удовольствие от того, с каким непринужденным изяществом та передвигается по офису, как наклоняет голову, когда разговаривает, от легкости и проворства ее пальцев, когда она подшивает документ или вскрывает конверт. Иногда Эмма спрашивала себя, почему они не сдружились. Однажды вечером она пригласила Элисон к себе домой, Элисон и ее тогдашнего приятеля, какого-то студента, и они вчетвером прекрасно поужинали на кухне; вино было теплым и ароматным, а Марк был само очарование. С внезапной четкостью перед ее глазами всплыла апельсиновая мякоть, в которую он вонзил зубы, когда они пили кофе. Но дружба требует более плодородной почвы, чем обычная светская вечеринка, и между Эммой и Элисон всегда оставался барьер, которому Эмма никак не могла подобрать определения, не говоря уж о том, чтобы преодолеть; вот и сейчас, несмотря на ее проблемы, момент для такого преодоления был столь же неподходящим, как и любой другой.
— Элисон, — тем не менее позвала Эмма.
— Да?
Слова предприняли усталую попытку всплыть, но тут же бесповоротно ушли на дно.
— У вас нет желания, — в конце концов проговорила Эмма, — заглянуть в пятницу днем в «Порт» что-нибудь выпить?
Элисон покачала головой:
— Пятница исключается. Я ведь должна поехать в Нортхэмптон, помните?
— Ах да, конечно.
Эмма отпила кофе и рассеянно лизнула ободок чашки. Она совсем об этом забыла.
* * *Бар «Порт» располагался в районе, где кучковались агентства недвижимости, в полуподвальном помещении. По пятницам сюда приходили юристы, иногда вваливалась целая толпа из соседнего строительного общества, но до отказа «Порт» забивался очень редко. Какое-то время Эмма постояла в дверях, не желая почему-то проваливаться в подвальную тьму. Центр города выглядел на удивление приветливым и веселым; она даже подумала, что неплохо бы устроить ланч на скамейке в парке, запасшись парой сандвичей и бульварной газетенкой. Она так давно не совершала ничего непредсказуемого. Даже эта встреча с Алуном вполне предсказуема. Могла бы и догадаться, что именно ланчем все и кончится, она ведь знала, что Алун наверняка попытается прибегнуть к трюку из своего привычного репертуара.
Дав возможность сквозняку еще несколько секунд поиграть на ее лице, Эмма вошла внутрь.
В баре было темно и жарко, но тихо, а это уже кое-что. Малограмотное меню, написанное мелом, уведомляло о сегодняшних скидках на салаты и божоле. Спускаясь по ступенькам, Эмма поняла, что сглупила, надев туфли на высоких каблуках, уж очень неудобные и шумные; она поймала себя на том, что с такой страстью прижимает сумочку к груди, что всякому бросилась бы в глаза ее нервозность, если бы она вовремя не спохватилась. На какой-то миг ей до смерти захотелось оказаться где-нибудь еще, в каком-нибудь другом месте.
Алун сидел в углу за столиком на двоих, на свободном стуле стоял портфель. Голубая рубашка в полоску, красный галстук, неизменный светло-серый костюм. Но усы исчезли, и выглядел он более худым, значительно более худым, чем в их последнюю встречу. И еще он оказался очень высоким — когда встал и приветственно улыбнулся ей своей фальшивой улыбкой.
— Эмма. Очаровательно выглядите. Вы очаровательны. Я очарован. Прошу садиться.
Еще одно жуткое мгновение она думала, что он сейчас поцелует ее в щеку, но они просто пожали руки.
— Что вы будете?
Она попросила белого вина и салат. Минут десять они болтали о пустяках.
— Послушайте, Алун, мы теряем время, — наконец сказала она. — Что там такого с Хепберном?
— Ну, короче говоря, он взялся за ум. Мне удалось развеять его иллюзии о перспективах судебного разбирательства. Вся проблема в том, что газеты расписывают случаи, как кто-то где-то получил компенсацию в десятки тысяч фунтов. Я ему сказал, что если дело дойдет до суда, то никто не гарантирует, что он выиграет. — Алун улыбнулся. — Ну что, я сэкономил вам время?
— Да, сэкономили. Спасибо. Я очень благодарна. Хотя, честно говоря, у меня сейчас не так много дел.
— Правда? Надеюсь, вы не испытываете недостатка в клиентах?
— Нет, но знаете, как бывает: то густо, то пусто. Я не жалуюсь, в смысле, иногда приятно немного передохнуть. Когда два человека занимаются работой, требующей полной самоотдачи… это может быть сложно.
— Два человека?
— Я и Марк.
— Ах да, конечно. Хотя я вас предупреждал. Юрист и доктор — то еще сочетание.
— Мы отдавали себе отчет.
Алун замолчал и попытался встретиться с Эммой взглядом, но не сумел. Потерпев неудачу, он полез в портфель, где лежали материалы к текущим делам, термос и яблоко. Жена каждый день собирала ему обед, но он чаще всего выбрасывал его, предпочитая обедать в пабе с коллегами по работе. А Эмма тем временем вспоминала об одной ночи несколько недель назад, как они тогда с Марком лежали бок о бок и не спали. Эмма увидела себя — в темной и тихой спальне, как она лежит и думает: все так глупо, что она даже не считает нужным больше поднимать вопрос о ребенке, и если их браку наступит конец — а это казалось ей теперь вполне возможным, — тогда она действительно упустила свой шанс, ей тридцать четыре, и каков шанс по-быстрому найти кого-нибудь еще, кого-нибудь, кто ей понравится в достаточной степени, да и захочет ли она еще раз проходить через всю эту канитель? В ту ночь она чувствовала себя такой одинокой, деля в темноте постель с мужчиной, с которым делила постель последние восемь лет своей жизни, а теперь она чувствовала себя одинокой оттого, что делила вино и салат с человеком, к которому никогда не питала симпатии.
— Давайте поговорим о Гранте, — предложил Алун и отодвинул тарелку, чтобы освободить место на необъяснимо крошечном столике (в баре имелись свободные столики побольше), на котором едва уместился красный блокнот.
— Отлично, — сказала Эмма с искренним облегчением. — Что вы хотели мне показать?
— Вы ведь встречались с этим парнем?
— С Робином? Дважды.
Она отметила собственное удивление оттого, что машинально назвала его по имени.
— Дважды?
— Да. На прошлой неделе мы встречались в неофициальной обстановке.
Он выдержал короткую, очень в мужском духе, утомительно красноречивую паузу.
— Что ж, ваше дело. Полагаю, вы отдаете отчет в своих действиях.
— Вы меня неправильно поняли. Мы познакомились через общего друга. Бывшего клиента.
Алун ждал, рассчитывая на дальнейшие объяснения.
— Несколько лет назад — не знаю, помните ли вы, — я защищала человека по имени Фэрчайлд. Хью Фэрчайлд. Министерство здравоохранения и социального обеспечения обвинило его в мошенничестве. Он защитил диссертацию и преподавал в университете, зарабатывая где-то десять фунтов в неделю или около того, и одновременно обратился за пособием. В конечном счете в министерстве все разнюхали и потребовали деньги назад. Сумма была небольшая, несколько сотен фунтов, но у него и этих денег не было, и все складывалось так, что он мог оказаться в тюрьме. В министерстве тогда закручивали гайки, и на его примере они явно хотели продемонстрировать свою твердость. Разумеется, он признал себя виновным, а мне удалось договориться с истцами, мы даже сумели освободить его от штрафа и сошлись на вполне разумной схеме погашения долга. Насколько мне известно, он еще не выплатил всю сумму. — Эмма нахмурилась. — Прошло уже года четыре. Удивительно, как быстро бежит время, да?
— Продолжайте, — сказал Алун, который не любил, когда люди в его обществе начинали предаваться воспоминаниям.
— Так вот, оказалось, что Хью и Робин знакомы, поэтому, как только Робину понадобился адвокат, Хью направил его ко мне.
— Вы все это время не теряли связь с Хью?
— Да, я с ним ужинала. Раза два-три. Он очень хороший кулинар. Живет в маленькой однокомнатной квартирке, в Стоук-Грин. Бедно, но уютно. Так вот он устроил на прошлой неделе вечеринку — у него был день рождения — и я пришла. Знаете, просто из вежливости. Наверное, мне следовало догадаться, что там будет и Робин, но я почемуто не подумала об этом. Честно говоря, меня занимали совсем другие мысли. Я говорила с ним всего несколько минут. А вы с ним встречались?
— Только в суде.
— На том заседании он очень нервничал. Впрочем, этого и следовало ожидать.
— А какой он? Как бы вы могли его охарактеризовать?
— Охарактеризовать?
— Да. Я хочу сказать, он действительно похож на человека, который пристает к детям?
Эмма впервые подалась вперед и посмотрела Алуну прямо в глаза, тоже впервые.
— Давайте внесем ясность, Алун, — Робин ничего не совершал. Нет смысла отвечать на ваш вопрос. Я полностью ему верю.
— Как вы можете верить человеку, с которым говорили всего несколько минут?
— У нас состоялась продолжительная официальная беседа. Я знаю все, что мне нужно.
— Тогда на чем вы намерены строить свою защиту? На его характере? Вы обращались к психиатру?
— Нет, конечно. В этом нет необходимости.
— Видите ли, у меня есть свидетель. И я считаю, что ваша позиция не очень-то убедительна.
— Кто это? Уж не отец ли мальчика? Но он же ничего не видел.
— Он видел достаточно.
— Я читала его показания. Они не выдерживают критики.
Алун улыбнулся — спокойной, заранее торжествующей улыбкой. Теперь уже он подался вперед и взял пустой бокал Эммы.
— Нам надо многое обсудить. Еще вина?
— Нет, спасибо.
— Хотите сохранить ясную голову, полагаю. Что-нибудь безалкогольное?
— Нет, спасибо.
— Ладно, я принесу вам апельсиновый сок В крайнем случае, можете не пить.
Он ушел, а Эмма принялась за салат, но очень скоро едковатый вкус зеленых листьев показался ей отвратительным. В голове ее роились вопросы, но она не могла собраться с силами и обдумать хотя бы один. И это было странно, Эмма знала, что еще несколько месяцев назад подобное дело очень заинтересовало бы ее. Она не могла припомнить, когда чувствовала себя столь безжизненно; возможно, надо обратиться к врачу: несколько дней в голове какая-то тяжесть, не обычная головная боль, как она вчера пыталась объяснить Марку, а что-то вроде пульсирующей вялости, не позволяющей сосредоточиться. Так ведь приближаются критические дни, ответил Марк и, судя по всему, счел, что проявил чуткость.
— Вы выглядите усталой, — сказал Алун, мягко вкладывая бокал ей в руку. — Что-нибудь случилось?
— Неделя выдалась тяжелой. Может, решу во второй половине дня отдохнуть и поеду домой. Или что-нибудь в этом роде.
— Хорошая мысль. Ноги кверху, и сразу почувствуете себя лучше. Мы с Керри скоро уезжаем: две недели в Португалии. Когда вы с Марком в последний раз нормально отдыхали?
— Точно не помню. Значит, ваш главный свидетель — отец, верно?
— Да. Его версия событий… ну, вы сами читали. Он говорит, что сын зашел в кусты за мячиком, а Грант последовал за ним.
— Но ведь все было не так Робин уже находился в кустах.
— Это он говорит. Да и зачем взрослому человеку заходить в кусты в семь часов вечера.
— Чтобы облегчиться, разумеется. И это объясняет, почему у него был «вороватый» вид, как наверняка выразился отец. Он весь день пил чай и кофе, причем не один.
— Не один.
— С другом. Пэрришем. Эдвардом Пэрришем, они знакомы по университету. Вы с ним связались?
— А, этот неуловимый мистер Пэрриш. Да, связался. И понял, что он с большой неохотой дает показания. Хотя его, наверное, вполне можно уговорить. — Алун сплел под столом длинные, тощие ноги, задев ноги Эммы. — Так вот, у нас есть факты. И факты, как вы справедливо заметили, допускают совершенно различные трактовки, учитывая их изначальную фрагментарность. В таком случае, раз мы, по всей вероятности, не можем добыть дополнительных фактов, то должны довольствоваться теми, что уже имеются в нашем распоряжении, и найти более надежную основу для их толкования. Вы согласны?