- Уходите.
Он стоял такой покорный, беззащитный, такой растерянный, что на мгновение Ганне сделалось жаль его, но тут же она вспомнила это мерзкое слово и поборола жалость.
- Вы противны мне, слышите? И ваш этот "шипр", и ваши брючки, и ваше "не знаю". Идите к своей маме, в Текстильный, к своим дружкам, идите куда угодно.
Слышите?!
Журка не двигался с места. Тогда Ганна схватила свою сумочку и стремительно пошла по аллейке. Журка двинулся было за нею, надеясь, что все еще обойдется, как в тот раз. Ганна остановилась и, не оборачиваясь, произнесла:
- На этот раз вы свое получите. Предупреждаю. Рука у меня тяжелая. Рабочая.
Она произнесла это так твердо, с таким гневом и силой в голосе, что Журка понял: "Залепит, и уж после етого окончательно потеряю ее",
И он отстал.
* * *
Весь этот день Журка был сам не свой. Все валилось из рук. Ничего не мог делать. Даже мяч не шел в корзинку, Из десяти штрафных заложил два. Ребята удивились.
- Перегрелся, наверное, - сказал Журка. - Башка кружится.
Он слонялся по городу до самого вечера, все думал, что же теперь будет и как ему быть? Он не мог себе представить, что больше не увидит Ганну. Без встреч с нею жизнь его в этом городке теряла смысл. И не только здесь - вообще.
Незаметно Журка очутился на набережной, в густой и шумливой толпе отдыхающих. Толпа тотчас приняла его и потащила, как бурная река бумажный кораблик.
Он никогда не бывал поздним вечером на набережной, и потому все вокруг показалось ему любопытным и интересным. Люди были разодеты и разутюжены. От проходящих женщин пахло духами. Со всех сторон слышалась музыка, которая то приближалась к нему, то отдалялась.
Но главное-общий тон, общее настроение было какимто другим, более возбужденным, чем днем, более игривым.
Журка обратил внимание -на море. Оно было необычного, бирюзового цвета. И листья огромного платана также были необычны, будто вырезанные из начищенной бронзы. И деревья вдали представлялись не настоящими, а нарисованными, как на холсте, будто это был не естественный парк, а декорация на гигантской сцене.
Возбуждение толпы передалось Журке. Он почувствовал, что сам должен что-то делать, с кем-то говорить,
И тут он вспомнил о Ганне, о том, что произошло, и мгновенно остыл, и стал энергично выбираться из толпы.
Его вынесло на большую площадку, к фонтану, серебристо блестевшему под мощными лучами юпитеров.
И тут он увидел, как к девушке в белом платьице подошел дочерна загорелый парень и несмело, как-то угловато, боком протянул' ей букет цветов, желтых и красных. Под лучами прожекторов цветы вспыхнули, как факел, а девушка счастливо улыбнулась, словно тоже вся вспыхнула от радости. "А что, если? .. - Журка чуть не вскрикнул от удачной мысли. Идея! Достать букет и разыскать ее".
Но где взять цветы? ..
"Есть, есть, есть",-повторял он, все убыстряя шаг.
Именно дома, в бабушкином садике, перед самыми окнами, росли розы. Десять кустов." Он на днях видел цветы своими глазами и почти каждое утро слышал, как бабушка говорила: "Еще один бутончик распустился. Такой великолепный. Прелесть".
"Спасибо, бабуся, выручила!"
У самой двери Журка подумал: "А хорошо ли? Ведь они для бабушки как живые существа.-Но тотчас отбросил это сомнение:-А как же иначе? Я ж не просто так. Я ж для нее".
Он стоял у самой двери своей квартиры, не решаясь войти в дом. В сад идти было еще рано, в комнатах горел свет. Желтая дорожка из окон падала прямо на кусты.
Журка пережидал, пока свет погаснет, но он все горел.
Наконец Журка понял: пока он не придет в дом, свет не погаснет: мать не спит, ждет его возвращения.
Он зашел в комнату и, отказавшись от ужина, поднялся к себе, в мансарду. Он лег не раздеваясь и стал ждать, когда в доме утихнет. Словно нарочно, мама и бабушка еще" долго возились, ходили, скрипели половицами. Журка еле дождался, пока они угомонятся и погасят свет.
И вот стало темно и тихо.
Журка осторожно поднялся, стараясь не стучать, и, забывшись, ударился затылком о потолок. Он выругался, потер затылок и начал обдумывать план действий.
И только тут до него дошло, что он, поднявшись сюда, загнал сам себя в тупик, потому что спускаться вниз по лестнице и проходить через комнату нельзя: всех разбудишь.
Внизу лежал город, переливаясь тысячами огней. По темной горе ехала машина. Желтая точка двигалась медленно. Как будто большой жук полз к небу. В порту стоял пароход, весь яркий, как нарисованный. Вода блестела, как ртуть. И море было ровным и гладким, как ледяное поле.
"Только так,-решил Журка.-Придется через окно".
Он знал: сразу под окном крыша соседского сарая (он пробовал загорать на ней однажды), потом дерево и чужой дворик. Бабушкин садик с другой стороны сарая и закрыт живой оградой, сквозь которую не проберешься.
"Вот если прямо с крыши... Темно... Еще ногу сломаешь".
Но другого пути не было.
Он еще раз прислушался.
Все было тихо. Только кран скрипел в порту да потявкивал чей-то беспокойный пес.
Журка согнулся почти пополам, вылез в окно, сел на подоконник, свесив ноги чуть не до самой крыши.
- Э-э, ты чего? - услышал он чей-то шепот и чуть не свалился с подоконника.
- Ну, чего?
Спрашивали снизу, из сарая. В черепичной крыше не хватало нескольких квадратиков, и в одном из этих темных "окон" Журка заметил светлое пягао-чье-то лицо.
- Душно что-то,-прошептал он на всякий случай.
- Аида сюда.
Журка минуту колебался, затем осторожно спустился и, встав на колени, склонился над темным квадратиком.
- А я тут сплю. Мою комнату мамка квартиранту сдала.
Теперь Журка понял: в сарайчике соседский Димка - конопатый мальчишка лет десяти.
- Ты чего не спишь?-спросил Журка строго.
- Неохота еще. Я в это время читать привык. Аида сюда.
Журка помедлил и, рассудив про себя, что все равно сейчас ему деваться больше некуда, влез в сарай через отверстие в крыше.
- Сюда, сюда,-зашептал Димка, хватая Журку за локоть своей маленькой цепкой рукой.
- Не царапайся,-сказал Журка.-И ногти стричь надо.
Димка пропустил это замечание мимо ушей, усадил его на прогнувшуюся под ним кровать и попросил с ходу:
- А теперь рассказывай страшное. Только тише, а то Булька за стеной.
- Я не умею рассказывать.
- Врешь.
- Напрочь. Сказал не умею - и не умею.
Димка вздохнул прерывисто.
- Так скучно.
Журка молчал, думая, как бы избавиться от этого мальчишки и выполнить то, что задумал.
- И тут душно,-сказал Журка после паузы.- В сад пойду. От вас можно пройти? - спросил он как бы между прочим.
Димка не ответил.
- Ты слышишь?
- А не продашь?
- Нет. Что ты!
- Аида. Только тихо, а то Булька услышит.
Димка опять вцепился в его плечо и потянул Журку за собой.
Ступая на носочки, они вышли из сарая, обогнули угол и очутились в узком проходе между сараем и живой изгородью.
- Сюда, сюда,-тянул Димка.
Проход все сужался и наконец стал похож на трубу из веток и колючек. Журке пришлось встать на четвереньки и двигаться таким образом.
Было совершенно темно.
Журка не чувствовал перед собой мальчишку и ^потому не мог уловить ритма движения и несколько раз натыкался рукой на Димкину ногу. Тот сдержанно взвизгивал и шептал:
- Что ты?! Как машина колесом!
Несколько раз Димкины пятки ударяли Журку по лицу. Он терпел, отмечая про себя, что пятки у мальчишки твердые, как хоккейная шайба. Когда удар пришелся ему по носу, Журка не выдержал и шлепнул по Димкиной ноге.
- Что ты?-обиделся мальчишка.-Не поведу дальше.
- Ты мне нос разбил.
- А не торопись. Сказал-не поведу.
Он зашевелился, зашуршал, должно быть сухими листьями, и они столкнулись в темноте лбами. Оба крякнули и замолчали.
- А я тебя отсюда не выпущу,-прошептал Журка, морщась от боли.
Время шло, а зловредный мальчишка не двигался.
- Ладно. Извини,-сказал Журка примирительно.
Димка помедлил, но по тому, как под ним хрустнула веточка, Журка понял: он пополз вперед. Через минуту раздался его шепот.
- Сюда. Только на пузе надо.
Впереди забрезжило светлое пятно. Журка лег на живот и протиснулся в сад.
- Спасибо,-прошептал он, расправляя занемевшее тело.
Димка не ответил, наверное все еще обижался, пригнулся покрылся в лазе.
Журка переждал мгновение и пошел к кустам, стараясь ступать мягче и тише, но как назло, словно их набросали специально, под ноги ему лезли то ветка, то шишка, то желудь. Не успел он сделать и десяти шагов, совсем близко, сразу за оградкой, взрычала собака и заливисто залаяла.
Журка так и сел прямо на грядку.
Собачонка тявкала быстро, как автомат. И сразу же ее поддержала собака с соседнего двора, а ту в свою очередь-еще целая стая невидимых во тьме псов.
Журка никогда не думал, что в этом городе столько псов. Они заливались со всех сторон, вблизи и вдали, справа и слева, басовито, с хрипотцой, фальцетами и тенорами, лаяли с удовольствием, с упоением, будто радовались возможности полаять. Это была какая-то цепная реакция. Лай переходил со двора во двор, разносился по ближайшим кварталам и улицам, распространялся все дальше и шире.
Журка сидел, стараясь не дышать, и злился на свою беспомощность. Двигаться, конечно, нельзя было. Он вынужден был пережидать, когда утихнет наконец этот собачий концерт.
Лай умолк совершенно неожиданно, так же как и начался, точно была дана команда: "замолчать!"
Только в дальнем-предальнем конце города все еще раздавалось беспокойное тявканье, как видно, туда лишь теперь дошла волна.
Подойдя к кустам, Журка вспомнил, что забыл нож и теперь придется ломать розы руками. Журка схватился за ветку и отдернул руку-укололся. Машинально поднес палец ко рту.. полизал. Снова схватился за ветку и опять укололся.
"Так и до утра не нарву", - подумал он и с остервенением, больше не обращая внимания на боль, стал ломать ветки, выкручивая и обрывая их без жалости.
Нарвав добрую охапку, Журка остановился и перевел дыхание. Теперь нужно было как-то нести цветы.
Журка додумался: отложил цветы на грядку, сдернул с себя майку и завернул розы в нее, как ребенка. Тем же путем, через живую трубу из веток и колючек, он вылез к сарайчику.
- Ну, чего?
Журка пригляделся.
Димка -стоял у сарая, прижимая к себе маленькую черную собачонку.
- Это она лаяла?
- Ага. Булька.
- Выбрось ее напрочь.
- Ну да.
Журка зашел в сарай, отложил цветы на кровать и начал растирать руки, горевшие от уколов.
Димка, оставив собачонку за дверью, подсел рядышком. Некоторое время он ничего не говорил, затем повел носом, как голодный человек, принюхивающийся к запаху кухни, и воскликнул:
- Цветы! Зачем?
- Надо.
- Загонять будешь?
- Скажешь тоже.
- А что?! По полтиннику, а то и по рублю, к свадьбе если...
- А ты рвал?
Димка не ответил, лишь отодвинулся подальше от Журки, и Журка понял: рвал.
-Ну, знаешь, это воровством называется. Бабушка за ними, знаешь...
- А ты? - перебил Димка и, ожидая возражения, поспешил с неопровержимым доказательством:-Тогда зачем ночью?
Теперь настала очередь молчать Журке.
- Ладно,-произнес он примирительно.-Никому ни слова.
- Ну да... На меня скажут.
- Не скажут,-заверил Журка.
- Я ж знаю. Бабушка у вас будь здоров какая.
Журка вдруг понял, что весь его труд может полететь к черту. А без букета-нет примирения с Ганной.
- Ну, хочешь, я тебя в баскет научу?
- Да ну-у, неинтересно.
- Хочешь, книгу дам прочитать, про путешествие, про Африку, про диких зверей?
- Книгу? Если насовсем.
- Это ж не мои. Из дедушкиной библиотеки.
- Ну и не надо.
Журка покосился на Димку и хотел дать ему наотмашь, но вовремя сдержался.
- Ладно. Одну возьмешь. Утром вынесу.
- Не-е... Я сам выберу.
- Договорились. Пусть цветы у тебя полежат. Только не вздумай. Я считал.
- В темноте-то? - хихикнул Димка.
- Ну, ты! Понял?
- Пусть,-согласился мальчишка.
Тем же путем, через крышу и окно, Журка вернулся к себе, разделся, лег, но долго еще не спал, представляя, как увидит Ганну, как вручит ей розы, и она тихо улыбнется и простит его.
Журку разбудил стук в дверь. Вошла мать.
- Вставай. Там тебя визитер ждет, соседский мальчишка. Что у тебя за дела с ним?
Журка вскочил, вышел на кухню.
- Что? Позже не мог? - зашипел он на Димку.
- Ну да,-ответил тот, лукаво блеснув глазами.- Возьмешь цветы, и с приветом.
- Тише.
Журка привел мальчишку к себе, достал с полки книжку.
- Не-е, я сам.
- Это про путешествие, про пигмеев.
- Не-е, я сам.
Журке пришлось уступить. Он уже успел одеться, а Димка все еще выбирал книжки. По его раскрасневшемуся лицу было видно: книги нравятся, и он боится промахнуть, взять не ту.
- А две можно? - спросил он.
- Ты что?
- Нет, две. - Димка повысил голос.
- Ну и гад, - прошипел Журка. - Только поскорее.
Димка взял "Занзабуку" и "Восемь лет среди пигмеев". В дверях он остановился и заявил:
- Если не понравятся, приду обменивать.
- Топай, топай отсюда.
Мальчишка хихикнул и спокойно пошел по лестнице, пристукивая своими резиновыми пятками по ступеням...
Во время завтрака на кухню вошла бабушка, вся обмякшая, будто больная.
- У нас воры были,-выдохнула она.-Все розы оборвали. Изверги.
На секунду сердце Журки сжалось от стыда и жалости, но тотчас он представил Ганну-загнутые ресницы, венок волос, родинку на раковине уха и, поблагодарив за завтрак, поспешил вниз, за букетом.
* * *
Ганна сидела на прежнем месте и смотрела на море.
Она была все такая же, красивая, самая лучшая: золотисто-рыжий венок горел на солнце, как корона.
Журка свернул в аллейку, дал круг, подошел с другой стороны. Она все сидела, не меняя позы.
Он еще дал круг, не решаясь подойти к ней, боясь, что Ганна прогонит его или опять, как вчера, встанет и уйдет, и теперь уже навсегда. Он боялся вспугнуть ее, точно она была птицей и могла улететь.
К его удивлению, Ганна повернула голову, увидела его и не прогнала.
Она молча поздоровалась и указала на скамейку.
Журка сел на самый краешек и замер.
Было жарко. Над морем висело беловатое марево, как туман, и горизонта не было видно. Шел белый пароход и постепенно тускнел, исчезал в этом мареве, как будто растворялся в нем.
- Что, цветы купили? - спросила Ганна.
- Ага.
- А может, мне?-спросила она с усмешкой.
- Ну да. Вам. Вот, возьмите.
- Вы серьезно?
- Честно.
- Ну, спасибо. - Ганна приняла букет, поднесла его к лицу и глубоко, с тихой, довольной улыбкой вдохнула.
Ганна знала, что он придет, ожидала его появления.
Вчера она действительно не хотела больше видеть этого "большого мальчишку". А потом природная доброта взяла верх, и она подумала: "Плавает парень. И кто поможет ему?" Всю свою жизнь Ганна привыкла помогать людям, если видела, что им нужна ее помощь, потому что и они ей, рано осиротевшей, тоже помогали всю жизнь.
- Ну как, что надумали? Куда поступаете? - спросила Ганна.
Журка молчал, потому что об этом, о своем будущем, он как раз меньше всего думал за прошедшие сутки. Да и какое оно, будущее, имеет значение, если она рядом, если она простила его и он снова с нею?!
- Вы извините,-сказала Ганна, так и не дождавшись ответа.-Но я этого не понимаю. И-хотите почестному? Презираю это. Как можно поступать куда попало? Для чего? Лишь бы идти? Вам нравится вон та девушка в сарафанчике?
- Хорошая.
- Тогда пригласите ее сюда и сидите с нею.
- Ну да! Что вы?-Журка поднял на Ганну испуганные глаза.
- Вы же сами сказали-хорошая. Так идите и пригласите.
- Зачем? Я вовсе не хочу приглашать ее.
- Ну вот,-сказала Ганна и улыбнулась одними губами.
У Журки отлегло от сердца.
- Значит, вам не все равно, с кем сидеть? Так как же вам Может быть все равно, кем быть? Это ж посерьезнее. Это ж: на всю жизнь. Вы понимаете?
- Понимаю.
- Тогда еще хуже. Как же вы можете, понимая, что это важно, так легкомысленно относиться к выбору профессии? Как? Говорите!
Журка готов был сказать что угодно, только бы не обидеть ее. Но именно этого "чтоугодного" ответа она и не хотела слышать, а другого ответа он не знал.
- Эх вы! - произнесла Ганна с такой досадой, что Журка готов был сквозь землю провалиться.
По морю скользили легкие катера. С пляжа доноси"
лись голоса и визг. В небе гудел вертолет. Тень от него проплыла по воде, по гравиевой дорожке, по Журкиньм ногам в белоносых кедах и скрылась за кипарисами.
- Вам повезло, - продолжала Ганна после молчания.-Вы кончили школу, получили среднее образование.., А вот мне не повезло. Я в детстве только семь классов кончила. И вы считаете меня недоучкой.
- Ну что вы?-прервал Журка.
- А что вы сказали вчера? Ну-ка, припомните!
Журка опустил голову. Ганна пожалела его, произнесла как можно мягче:
- Тогда зачем вам обязательно в вуз! Вот этого я не понимаю. Почему все окончившие школу рвутся в институты, за дипломом? Ну разве в дипломе дело? Диплом-это бумага с печатью, и все. Правда, наша Полина Матвеевна говорит: "Без бумажки ты букашка, а с бумажкой-человек". Но это она так. Нам в ремесленном Сергей Герасимович часто приводил слова Горького:
"Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд, даже самый грубый,-возвышается до творчества"... Согласны?
Журка кивнул головой.
- Вот недавно к нам в цех пришел заслуженный человек, офицер, уже на пенсии, а не смог без работы, потому что привык трудиться. Он бы мог пойти куда угодно, а пришед к нам, потому что в юности был слесарем, любил это дело и свою любовь через всю жизнь пронес.