— Пожалуйста, — кивнула я.
Наверное, сейчас пенсионер спросит мои имя и фамилию, занесет информацию в толстую книжку и выдаст бейджик с надписью «Гость». Но старичок неожиданно поинтересовался:
— Взрывчатку или террористические наклонности имеете?
— Нет, — слегка обескураженная его вопросом, ответила я. — Могу сумку показать, в ней ничего, кроме обычной ерунды, нет.
Дедуся снял очки, закрыл глаза и погрузился в нирвану.
— Эй, — окликнула я его, — давайте пропуск!
— Так ступайте, — не поднимая век, разрешил охранник. — Главное, чтоб не шахидка. Правда, я сразу понял: приличный человек пришел, но бдительность проявить следовало, уж не обижайтесь.
Я посмотрела на расстилавшийся впереди длиннющий коридор, выкрашенный гадко-зеленой краской. Интересно, сколько таких божьих одуванчиков стоит на карауле у входа в разные предприятия? Какое количество охранников делает вывод о добропорядочности посетителя, лишь окинув незнакомца взором? Странная, однако, у людей логика. Если в помещение вваливается здоровенный детина в камуфляжной форме, с зеленой повязкой на голове и парочкой автоматов в руках, то это, ясное дело, террорист, а коли в учреждение, мило улыбаясь, входит хрупкая блондинка, она добропорядочная гражданка. Может, объяснить сейчас мирно задремавшему дедусе жестокую правду: люди, задумавшие теракт, могут нанять любого человека, желающего, как говорил жадный паренек в радиорубке школы Лизаветы, получить баклана в кудрях, а теория Ломброзо [9 - Чезаре Ломброзо (1835 — 1909) — итальянский криминалист; считал, что преступника можно вычислить по внешности: размеру лба, носа и т д. (Прим. автора.)] давным-давно признана несостоятельной?
Секьюрити начал похрапывать, я пошла вперед, спотыкаясь о выщербленную плитку. Какой смысл воспитывать дедушку? Только зря потеряю время. Ни одному террористу не придет в голову обратить внимание на эту цитадель науки. Да тут и сотрудников нет!
НИИ казался вымершим, все огромные двери были заперты, на стук никто не отзывался. Похоже, ученые вообще не ходят на работу. А может, у них сегодня какой-нибудь библиотечный или творческий день?
Коридор сделал резкий поворот, и снова перед глазами зазмеилось узкое пространство со стенами цвета гнилой травы и с разбитой плиткой на полу. Потеряв надежду встретить хоть одного живого человека, я мрачно брела вперед. Внезапно до носа долетел запах дыма. Я встрепенулась, ускорила шаг и, о радость, уперлась в приоткрытую дверь, за которой виднелась лестница. Я ощутила неподдельную радость. Наверное, тот единственный человек, который все же решил заглянуть сегодня на работу, курит сейчас, сидя на подоконнике.
И точно, на широкой доске, покрытой облупленной, видимо, некогда белой краской, возле железной банки из-под растворимого кофе, набитой окурками, виднелась худенькая фигурка в джинсах. Я, навесив на лицо самую милую улыбочку, подошла к девушке, мигом поняла, что она чуть старше Лизы, и весело воскликнула:
— Добрый день! Меня зовут Лампа.
— Добрее денечка в моей жизни еще не встречалось! — зло воскликнула девчонка. — Рада знакомству, я торшер.
— Кто? — удивилась я.
— Если у тебя хватило ума назваться лампой — шутка, однако, фиговая! — то не тушуйся, зови меня торшером, — гавкнула собеседница, потом она вытащила из кармана скомканный бумажный носовой платок и с чувством произнесла: — Сука!
Я опешила. Может, в этом НИИ работают люди с ограниченными умственными способностями? Ладно дедушка-охранник, он уже совсем старый. Впрочем, пенсионер и не думал обижать посетительницу, он был со мной вежлив, даже мил, просто попросил ответить честно на вопрос: не хочу ли я взорвать здание? А эта девочка накинулась на незнакомку, словно голодная крыса.
— Чего уставилась? — сердито продолжила курильщица. — Билет на шоу купила? Керосинка, блин!
Я вынула паспорт, раскрыла его на первой странице и сунула грубиянке под нос.
— Видишь, что написано? Евлампия. Но, согласись, имечко тяжеловато для произношения, вот приятели и сократили его до более простого — Лампа. Я настолько к нему привыкла, что представляюсь подобным образом, не думая о реакции человека, который услышит такое имя. Поэтому хорошо понимаю твой пассаж по поводу торшера. Но с чего ты решила, что имеешь право обозвать меня сукой?
Девушка молча промокнула глаза смятой бумажкой.
— Извини, — устало сказала она, — «сука» относилось не к тебе, а к Нине Леонидовне. Довела до ручки. Хватит, ухожу! Кстати, меня Светой зовут.
— Лампа, — повторила я.
— Ты сюда кем нанялась? — нервно поинтересовалась Светлана. — Лаборанткой?
Я кивнула, девушка опять потерла глаза платком.
— Давно? — спросила она с явным сочувствием.
— Сегодня первый день.
— И как тебе?
— Вот, брожу по коридорам, ищу живых людей. Что тут случилось?
— Здесь всегда так, — мрачно пояснила Света. — Ходят, когда хотят, задолбали. Нормальный рабочий день как устроен: в десять впрягайся, потом обед, в восемнадцать ноль-ноль домой. Тебе небось, когда устраивалась, в отделе кадров напели: служба легкая, есть библиотечный день… Так?
— Верно, — согласилась я.
— Брехня! — отчеканила Света. — Это у научных сотрудников так, а нам никаких привилегий. К десяти как штык приди, пол помой, а затем банки, блин, склянки… тьфу! К часу дня ученые подтянутся, и ну болтать: бла-бла-бла… К пяти вечера натреплются и начнут штативами греметь. В шесть подойдешь к завлабу и скажешь: «До свидания», а он в ответ: «Ты куда? Мы все здесь». Здорово выходит! Они-то к обеду приперли, затем языком мололи, а я ведь в десять пришла! Да еще жаба эта, сука Нина Леонидовна… Ну, откуда она узнала!
— Что?
Света шмыгнула носом.
— Парень у меня есть. Скажи, кого это волнует?
— Никого.
— Во, и я так считаю. Но у Нинки иное мнение, ей все про народ знать надо. У-у-у, жабина, морда мерзопакостная…
— Чем тебя так Нина Леонидовна обидела? — заинтересовалась я.
Светлана вытащила пачку ментоловых сигарет.
— Аборт я ходила делать, в воскресенье, в свой законный выходной. Утром легла, вечером утопала, в понедельник, как всегда, на работе. Службу не пропускала, отгул не просила, все шито-крыто. Мама не узнала, подруги тоже, неохота мне всем о таком рассказывать.
— Ясное дело, — кивнула я, — интимное обстоятельство.
— А сегодня, — зло блестя глазами, выпалила Света, — подваливает ко мне Нина Леонидовна…
В общем, эта самая Нина Леонидовна вдруг с издевкой поинтересовалась у девушки:
— Как самочувствие?
— Спасибо, нормально, — ответила удивленная Светлана.
— Ты, деточка, зря в мини-юбке сейчас пришла, — склонила голову набок дама. — После операции надо беречься, легко заболеть, потом всю жизнь лечиться станешь.
— Вы о чем? — испуганно спросила Света.
— О твоем аборте, — вздернула брови жаба и с фальшивым сочувствием продолжила: — Ты с мамой-то посоветовалась? Опасная операция, можно навсегда бесплодной остаться. Хотя сейчас молодежь ужасная пошла, никто для вас не авторитет.
Светлана так и застыла с открытым ртом…
— Вот скажи, — недоумевала она сейчас, — откуда сука узнала?
— Ты бюллетень брала? — предположила я.
— Нет, конечно, — затрясла головой Света. — Говорю же, за выходной управилась. И вообще, личная жизнь никого волновать не должна. Но я-то умная, хорошо знаю: хочешь сохранить тайну, никому о ней не рассказывай. Поэтому об аборте молчала. Даже мой парень не в курсах, а Нинка знает!
— Значит, кто-то тебя выдал, — предположила я. — Если в больнице была, то документы свои показывала, а там имеются врач, медсестра, нянечки… Небось у Нины Леонидовны среди персонала знакомые есть.
— Похоже, Нинка повсюду информаторами обзавелась, — мрачно заявила Светлана. — Я вначале никак не врубалась, отчего с ней наш народ так внимателен, аж приседает и кланяется. Нинка всего лишь кандидат наук, а тут и докторов полно. Отчего ей такой почет? Еще она себя старейшим сотрудником называет, только Ольга Ильинична, которая лабораторией заведует, в НИИ пришла страх назвать в каком году, так долго не живут. Однако Ольгу Ильиничну не замечают, а Нинку постоянно и на все праздники в президиум сажают. Ой, тут недавно цирк случился! Представь, у НИИ нашего гребаного юбилей подвалил. Директор праздник устроил — фуршет убогий, денег-то нет, поэтому вот вам, дорогие, пирожки с пустом. А перед коллективной пьянкой начали слонов раздавать: одному грамоту, другому благодарность… Нет бы премию выписать, за фигом людям хрень в рамочке… А под конец вытаскивает наш Владлен Игоревич папку и вещает:
— Настал момент награждения самой старейшей сотрудницы, которая тут всю жизнь проработала…
Гу-гу-гу, ду-ду-ду… Нинка встала, пошла к сцене, все хлопают, в глаза-то ей народ улыбается. Не успела она к Владлену Игоревичу подняться, как на сцену выбегает Ольга Ильинична, чуть не плачет и кричит:
— Я сюда гораздо раньше пришла! Значит, грамота моя!
Владлен Игоревич вздрогнул, зал загудел. Нина Леонидовна, похоже, на секунду растерялась, а Ольга Ильинична тем временем выхватила у заклятой подружки красную папку и торжествующе воскликнула:
— Я молчала, пока вас превозносили на собраниях, но звания старейшей сотрудницы не отдам!
…Светлана тогда чуть не умерла от хохота. Нет, старухам совсем крышу поотрывало, того и гляди они из-за клочка бумаги передерутся. Это ж как весело!
Драка и в самом деле случилась, только была она вербальной. Нина Леонидовна прищурилась и звонко воскликнула:
— Ошибаетесь, Ольга Ильинична, старейшая я! Пришла на работу в год основания НИИ, мне едва исполнилось семнадцать. Покойный Сергей Лазаревич лично приказ о приеме в лабораторию подписал. Так-то.
— Ага! — азартно воскликнула вторая претендентка на старейшинство. — Анна Сергеевна, ну-ка, скажите громко всем, когда я тут появилась?
— Если верить записи в трудовой книжке, то вы приступили к службе раньше, — пискнула главная кадровичка.
— Вот! — топнула ногой Ольга Ильинична. — Правду не зарыть, не спрятать. Сергей Лазаревич сам позже меня пришел, охотно верю, что он приказ о вашем приеме в лабораторию подписывал. А меня зачислял сам Натан Львович, отец-основатель нашего НИИ, академик из великих!
В зале стало так тихо, что было слышно, как у директора трясутся руки. Именно трясутся — Владлен Игоревич положил кисти на стол, и пальцы помимо воли хозяина дергались, стучали о полированную доску.
И тут Нина Леонидовна улыбнулась.
— Орест Михайлович! — нежно пропела она. — Не вижу вас! Скажите, коллеги, наш юрисконсульт тут?
— Здесь я, душенька, — проблеял законник, — весь в вашем распоряжении.
— Разберитесь с казусом, — по-прежнему улыбаясь, потребовала Нина Леонидовна. — Можно и даже нужно это сделать прямо в данную секунду. Смотрите, получается, я поступила на работу в наш НИИ позже Ольги Ильиничны…
— Да, — торжествующе перебила ее соперница, — о чем безоговорочно свидетельствуют документы.
— Никто и не спорит, — кивнула Нина Леонидовна, — вопрос в ином. Я трудилась непрерывно, а Ольга Ильинична увольнялась — уходила на три года, а потом вернулась. Следовательно, мой стаж в институте непрерывен, а Ольга Ильинична хоть и пришла раньше, тридцать шесть месяцев отсутствовала. Кто старейший?
— Вы, душенька, — закивал Орест Михайлович, — какие уж тут сомнения.
Зал снова зашумел, Ольга Ильинична затопала ногами, обутыми в чемоданообразные ботинки.
— Вранье! Я не увольнялась! Никогда!
Нина Леонидовна засмеялась:
— Ольга Ильинична, вы, похоже, вследствие возраста забыли кое-какие детали своей биографии. В тысяча девятьсот семьдесят втором году вашего мужа, Виктора Андреевича, арестовали за убийство.
Все присутствующие ахнули, а Нина Леонидовна методично продолжала:
— Виктор, мир его памяти, задушил свою любовницу, к тому же беременную. Вы очень испугались. Конечно, не слишком хороший факт в биографии члена КПСС, коим вы в отличие от меня являлись. Сообразив, что вам грозят неприятности, вы, Ольга Ильинична, быстренько уволились и затаились. Собирались пересидеть беду в амплуа домашней хозяйки. Но тут Виктор решил избавить семью от позора и повесился. Ясное дело, покойников не судят, вы так и не стали женой осужденного, анкета осталась чистой. Правда, сразу вернуться в НИИ побоялись, слишком много людей знало о ситуации, пришли через три года. За это время болтовня утихла, и Сергей Лазаревич, добрейшая душа, вас назад взял. Вот так. Не хотела напоминать никому о малоприятных фактах вашей биографии, но вы первая начали.
— Не было такого, — придушенно прошептала Ольга Ильинична.
Нина Леонидовна улыбнулась:
— Было, было. Правда, почти все, кто знал данную историю, давно покойники: и Виктор, и Катя, и Сергей Лазаревич. Но есть документы, приказы о приеме на работу и увольнении. Желаете посмотреть? Это легко устроить, они в кадрах хранятся!
Ольга Ильинична, зарыдав, бросилась со сцены, Нина Леонидовна царственно кивнула Владлену Игоревичу:
— Можете продолжать церемонию моего награждения…
Глава 23
— Поучительная история, — вздохнула я. — Впрочем, есть русская поговорка: «Все тайное когда-нибудь становится явным».
— И теперь эта жаба… — с чувством продолжила Светлана и вдруг осеклась.
Не договорив фразу, девушка соскочила с подоконника и испуганным взглядом уставилась на кого-то, кто только что вышел на лестницу. Я оглянулась. В проеме двери стояла излишне тучная пожилая женщина, и в самом деле крайне похожая на жабу. Словно для полноты сходства, она была облачена в платье бутылочного цвета и мешковатый кардиган того же оттенка.
— Светлана, — с укоризной воскликнула старуха, — когда тебя на склад послали?
— Так он на перерыв закрыт, — проблеяла испуганно девушка.
— Обед с двенадцати, — постучала указательным пальцем по наручным часам жаба. — Ну-ка, хватит курить!
— И не дымила вовсе, — засопротивлялась девушка. — Тут вот… женщина… она того… ищет… человека, а я объясняю где… Нина Леонидовна, не сердитесь!
— Иди за пробирками, — очаровательно улыбнулась старейшая сотрудница НИИ, — разберусь без тебя спокойно, кто и кого найти желает.
Свету словно ветром сдуло.
— Вы к кому? — повернула ко мне одутловатое лицо Нина Леонидовна.
Я безо всяких колебаний ответила:
— Хотела обмануть вас, представиться главным редактором журнала «Химия в жизни», но теперь понимаю, что делать этого не стоит.
— Вот и правильно, — безо всякой улыбки кивнула Нина Леонидовна. — Для начала скажу: очень не люблю лгунов. И потом, я великолепно в курсе, что изданием руководит мужчина, кстати, мой бывший аспирант, Леня Перлин.
— Ну надо же! — вырвалось у меня. — Подобный журнал существует на самом деле?
Нина Леонидовна усмехнулась.
— Вы кто?
— Журналистка из «желтухи», мне поручено сделать интересный материал о жизни Антонова.
— Жареные факты?
— Да, — с самым честным видом призналась я. — Вы знали Михаила Петровича Антонова?
Нина Леонидовна улыбнулась:
— Естественно.
— Он ведь умер.
— Верно, сегодня похороны, — спокойно сообщила Нина Леонидовна. — Сейчас идет церемония прощания, все туда двинули.
— А вы почему остались? — не утерпела я.
Ученая заправила за ухо прядь волос, выбившуюся из старомодно-затейливой прически.
— Не люблю погосты, — вдруг откровенно призналась она. — Знаете, голубушка, когда понимаешь, что скоро самой там постоянную прописку получать, на кладбище не тянет. Еще я простудлива, а Михаилу Петровичу уже все равно. Впрочем, думаю, учитывая некоторые нюансы, Антонов не был бы особо рад, сумей он узнать, что я рыдала у его могилы.
— Вы конфликтовали?
— Мы интеллигентные люди, — всплеснула окорокообразными руками старуха, — способны подняться над личным ради науки! Впрочем, о мертвых говорят либо хорошо, либо ничего. Антонов умер, проект теперь закроют, реально им некому заниматься — сплошные покойники, а те, что живы…
Не договорив фразу, Нина Леонидовна захлопнула рот.
— Пожалуйста, продолжайте, — взмолилась я.
— К чему вам наши институтские проблемы? — криво усмехнулась старуха. — Валерий Сергеевич кашу заварил, всех перебаламутил… Ох уж эти бессмертные!
— Вы знали тестя Антонова? — удивилась я.
Нина Леонидовна поморщилась.
— Мир науки узок, плюнь — и попадешь в знакомого. Знала ли я Валерия Сергеевича? Очень хорошо, можно даже сказать — близко. Была его женой.
У меня закололо в висках.
— Ничего не понимаю… Следовательно, вы мама Анны? Жены Михаила Петровича?
— Верно.
— Но…
— Что?
— Вы не живете вместе с дочерью?
— Нет.
— Почему?
Нина Леонидовна вновь поправила прическу.
— Имею свою квартиру, вполне уютную. Несмотря на возраст, пока не растеряла ума, да и физически вполне активна. Вот допекут болезни, тогда и найму себе прислугу.
— Вы с Анной в ссоре? — пыталась я разобраться в чужих семейных хитросплетениях.
— С какой стати мне отчитываться? — надменно проговорила старуха. — Я не на исповеди, да и вы не священник. Михаил Петрович, чтобы поставить меня на место, частенько говаривал: «У каждого свое мнение, в науке трудно доказать истину, нас господь рассудит». Дорогой зять предполагал, что теща, учитывая ее возраст, раньше предстанет у престола создателя, но фатально ошибся.
— Нина Леонидовна, — взмолилась я, — умоляю, выслушайте и помогите! Меня могут сделать в газете заведующей отделом, но я должна принести хороший материал, доказать свое умение отыскивать факты…
Старуха подняла морщинистую руку.