Возле Армандо свалка. Его волокут к борту. Кричат:
- К акулам его!
Смех, шлепки.
Армандо изо всех сил пытается вырваться.
- К акулам не хочу, пустите! Я их действительно боюсь!
Армандо продолжают поднимать все выше и раскачивать у борта. Но держат его из последних сил, все выдохлись. В какое-то мгновение, когда Армандо, поднятый на руках товарищей, оказывается выше всех, ему в лицо издали вдруг бьет яркий луч прожектора.
- Что это, ребята?
Прожектор заливает светом всю палубу, упирается в окно капитанской каюты. В её дверях появляется капитан.
- Что это, капитан?
- Прожектор. Ничего особенного. Это дозорный американский корабль. Ночное патрулирование. Не первый раз встречаемся с ними в море.
* * *
Сильно плещет океанская волна. Если кто-то не привык к качке, то ему долго не уснуть. Мысли проваливаются словно в бездну, затем от ударов волн о корпус судна, снова всплывают. Трудно спать на ложе рыбака. С одной стороны - не поддающаяся нажиму стена, с другой - твердый бортик настила. Он все время напоминает о себе, врезаясь в бок. Под палубой душно. Поэтому кто не боится свежего ветра, размещаются наверху.
На волнах, словно маятник, качается рыбачье судно. Туда-сюда, туда-сюда. Еще раз туда-сюда, и голова, наконец, свободно провисает на шее и под равномерное покачивание начинает скользить по руке: туда-сюда, туда-сюда. Спят рыбаки. На темном небе снова вспыхивают прожекторы. Они упираются в борта судов, ощупывают их и уходят в сторону.
Перед тем как сдать дежурство, радист патрульного корабля американской береговой охраны заканчивал свой разговор с берегом:
- О'кэй! Слышу вас хорошо.
- Где кубинцы?
- Координаты прежние, сэр!
- Сколько их?
- Четыре. Два - типа "Ламбда", два - типа "Карденас".
- В каком направлении движутся?
- Стоят на месте. Команды отдыхают.
- О'кэй! Продолжайте наблюдать.
- Есть, сэр!
... На море быстро рассветает. Особенно это кажется так, когда не хочется вставать, ломит бока от жестких досок и горят натруженные руки. Но встают на рыбачьем судне сразу. Стоит подняться одному, и все уже на ногах. Медлить нельзя. Каждая потерянная минута - упущенная возможность добыть хороший улов.
Кто-то из спящих поднимается первым. Это Хуанело. Он подходит к борту, вслушивается в далекий, нарастающий звук. Звук усиливается, и через несколько секунд над головой с ревом проносится реактивный самолет. Все вскакивают на ноги.
- Янки пролетел! - кричит Армандо и, запрокинув голову, ждет, когда самолет сделает второй заход. - Разведчик. Видел я таких немало близ Сантьяго, над Гуантанамо (Военно-морская база США на кубинской территории) летают.
- Что ему здесь надо? - спрашивает Эмилио.
- Верно, Пататико разглядеть хочет, - шутит Армандо. - А ты встань на бочку, скорее заметит.
На палубе собирается вся команда. Вышел и капитан. Нет только радиста.
Маноло, который смотрит не вверх, а на море, кричит:
- Сюда смотрите! Корабли!
- Это военные!
- Наверно, маневры, а, капитан?
- Да нет, не объявлялись никакие маневры, да и район рыбный. Непонятно, почему они здесь?
- Смотрите, окружают!
- А где же другие наши суда?
- Да вон здесь, рядом.
Появившийся на палубе радист знаками зовет капитана.
Выслушав радиста, капитан возвращается к команде.
- Прошу внимания. Слушайте! - говорит он. - С американских кораблей береговой охраны поступил приказ. Наши суда задержаны.
- Как? Почему?
- Для выяснения к нам прибудет офицер. Всем держаться спокойно и достойно. Думаю, что это недоразумение.
На многих лицах растерянность и замешательство. Кто-то говорит: "Вот это да!".
Пататико больше всех испуган таким оборотом дела. Он даже побледнел. Отойдя в сторонку, Пататико незаметно для всех крестится. Затем присоединяется к товарищам и смотрит, как от корабля с большими белыми цифрами 1071 на борту отваливает катер с солдатами.
Капитан обращается ко всем:
- Кто говорит по-английски?
Армандо:
- Я.
- Значит, двое, ты и я. Не вмешивайся в разговоры, но прислушивайся внимательно к тому, что они говорят!
Томительно тянутся минуты ожидания. Ребята возбуждены, обступают капитана:
- Да, верно, они идут к нам.
- А сколько оружия у них!
- А если мы их не пустим?
- Можем не пустить, наше право, - спокойно разъясняет капитан. - Но сила на их стороне. Это, конечно, беззаконие: в открытом море посылать на рыболовецкие суда вооруженную команду.
Быстро приближается катер. Бегущие от него волны шлепаются о борт: одна, вторая, третья...
Пататико вздрагивает и становится за спину капитана. В своем поселке, там, в монте (в горах), он слышал рассказы о насилии со стороны американских солдат.
Последнюю волну, отброшенную от себя, катер давит о борт рыболовецкого судна. С него направлены на рыбаков пулемет и автоматы морских пехотинцев. В момент сближения солдаты шумно прыгают на борт кубинского судна, не спуская прицелов и настороженных глаз с рыбаков. Последним прыгает офицер. Он молод. На нем каска, шорты, свободно болтается кобура, пистолет лейтенант держит в руке. Наверное, это его первое "боевое дело" против внешнего "врага". Он осматривает всех по очереди, не задерживаясь взглядом на ребятах, и выбирает того, кто из рыбаков старший; видимо, лейтенанту трудно это определить. Все рыбаки одеты в выцветшие рубахи, старые штаны, побуревшие, потерявшие форму ботинки.
- Капитан!
- Я! - капитан подходит к офицеру.
- Вы и вся команда арестованы!
- Основание?
- Ваше судно находится в территориальных водах Соединенных Штатов.
- Нет, мы находимся в открытом море. Вот координаты. И по международному праву здесь можем ловить рыбу.
- Вы в территориальных водах США! - Офицер чеканит каждое слово, давая понять, что ему мнение капитана и его координаты совсем не нужны. - И международное право здесь ни при чем! Приготовьте документы. Судно будет обыскано.
- Это произвол! - Капитан пытается сопротивляться, но солдаты уводят его в каюту.
- Сержант! Расставить команду, обыскать судно.
Офицер направляется на катере на другие суда. Остаются сержант и несколько американских солдат. Они профессионально быстро ведут обыск: переворачивают все вверх дном, разбрасывая вещи.
К сержанту подходят солдаты с рапортами об обыске. Сержант выставляет часовых, остальные солдаты устраиваются кто где хочет. В эту минуту за бортом что-то гремит. Сержант свистит: "Тревога!", и солдаты направляют оружие на экипаж.
Первым в себя приходит Армандо. Он поднимает руку, как бы защищаясь от направленных на него автоматов, чтобы привлечь внимание сержанта. Делает это он медленно, боясь резкого движения, чтобы не вызвать у кого-либо из солдат реакцию на стрельбу.
- Эй, сержант, это якорь упал за бортом!
Сержант идет к носовой части, нагибается за борт и видит, что действительно упал незакрепленный якорь. Цепь ещё продолжает, извиваясь, уходить в воду, а круги от тяжелого якоря, как распускающийся большой бутон, расходятся все дальше и дальше по морю. Успокоившись, сержант возвращается на свое место.
Ребят загоняют в трюм. Солдаты подводят капитана к сержанту.
- Капитан! Будете выполнять мою команду!
Сержант вынимает пистолет, демонстративно щелкает предохранителем и приставляет оружие к голове капитана.
- Слушать мою команду. Курс на Ки-Уэст, Соединенные Штаты Америки!
- Вы ответите за произвол!
- Наплевать! Не будете вести судно сами, вас возьмут на буксир. Идите и делайте, что вам говорят!
Капитан уходит. Армандо следит за всем происходящим на палубе, приоткрыв люк. Из камбуза солдаты вытаскивают ром, баккарди, воду в бутылках. Армандо им кричит:
- Эй, виски-сода, что делаешь?!
- Что тебе нужно, щенок?
- Это грабеж!
- Молчи! - один из солдат подходит с бутылкой к сержанту. - Смотри-ка, что я раздобыл у этих голодранцев. Вот уж не думал, что у них есть ром. Ведь говорили, что весь ром они должны отправлять в Россию.
Армандо не унимается. Его оттаскивают за ноги от люка ребята. Но он упирается руками и головой.
- Эй, украл!
Сержант пробует из бутылки баккарди, удивленно поднимает брови и говорит:
- Парень, у тебя, видно, мозги набекрень! - Что бы ни делал американский солдат, он всегда защищает свободу, демократию и многое такое, что тебе непонятно, черт побери!
Хуанело оттаскивает Армандо от люка, но тот высовывается из него снова. Армандо с растрепанными от борьбы волосами хочет что-то сказать, но сержант вталкивает его под палубу, запирает люк и возвращается к солдатам.
РАССКАЗ СТАРОГО РЫБАКА
Ребята сгрудились на нарах под палубой. Сидели, раздумывая над случившимся. На воле сияло солнце, дул ласковый свежий ветерок, слышны были глухие всплески волн у борта.
Армандо пригладил волосы, поправил разорванный ворот рубахи, оглядел ребят и завозился на своем месте. Ему не сиделось, хотелось что-то сделать, закричать, чтобы его услышали, даже подраться, если нужно. Такая уж натура: секунды на раздумье, все остальное время на действия. Так он вел себя всегда и везде - во время учебы, на практике в море, в отношениях со своими друзьями. Резкий, порывистый, весь в движении. Беспокойная жизнь уличного мальчишки в родном городе Сантьяго-де-Куба выработала у него привычку мгновенно реагировать на все: на окрик пьяного американского солдата (их немало до революции шаталось по улицам его родного города), на подозрительный взгляд полицейского, на занесенную руку для подзатыльника.
Сейчас загнанный силой под палубу он был вынужден сжаться в комок, покориться судьбе. Покориться? Нет! Раньше, когда Армандо получал крепкий подзатыльник или грубый пинок, он, как побитый щенок, весь съеживался и поскорее старался убраться. "Не попадайся, не попадайся", - стучало в висках. "Ты никто и ничто в этой жизни", - подсказывали ему затаенные в душе обиды. - "За твою жизнь не дадут и одного сентаво богатые и важные сеньоры".
После революции многое изменилось. Для Армандо началась новая жизнь, появились новые друзья. Постепенно изменилось отношение к самому себе, окрепло чувство собственного достоинства, уважения к своим делам. Но сейчас, в сложном и опасном положении, в какое попали ребята, он мог снова почувствовать себя беззащитным щенком. Но нет, Армандо не струсил, не растерялся. Напротив, он готов сопротивляться.
В это время к ним подсел Мартин Рохас, пожилой, 58-летний рыбак. Капитан послал его, чтобы подбодрить ребят.
Рохас был самым незаметным, но и незаменимым членом команды. Его ценили за скромность и большое трудолюбие, за честность и прямоту. Внешне он был похож на неприметный сучок, который всегда в тени и который, кажется, можно сломать одним прикосновением ладони. Но когда пытаешся его сломать, он больно колется и не ломается, как сухая ветвь, а неожиданно гнется, как напоенный соком стебель сахарного тростника.
Ребятам Рохас нравился ещё и за то, что никогда не говорил общепонятных слов и общепринятых истин. Он начинал свой разговор так, что иногда смешно было слушать. Только под конец улавливался смысл его речи, и потому разговор с ним всегда был интересным.
Вот и сейчас, подсев на нары, Мартин Рохас начал вытаскивать свои слова из какой-то лишь ему ведомой мысли, бившейся в тисках его рассуждений, как рыба в сети, перед тем как, изловчившись, выпрыгнуть снова в океан.
- Ну так, ребятки, - начал он и, помолчав, спросил: - А кто видел море во сне?
- Во сне?
- А почему во сне?
- Ну, видел, наверно... Я видел, - неуверенно выдавил из себя Армандо. У него в голове никак не укладывалась такая нелепая и неожиданная мысль: зачем видеть море во сне, когда каждый гаванец видит его сотни раз в день! Армандо на миг закрыл глаза и увидел море у Малекона, море в порту, море на пляже.
Через несколько минут выяснилось, что моря во сне, пожалуй, никто и не видел, а если и видел, то давно и неясно.
Ребята сдвинулись ближе к Рохасу.
- У нас в семье от отца к сыну передавалось поверье, - продолжал Мартин Рохас. - Это было так: кто увидит во сне море, увидит ясно, хорошо, тот будет счастлив. Я уже не помню, кто из наших видел море во сне, но вся семья была несчастна. Мы жили в нищете и всегда были голодными. Я тоже мечтал увидеть море во сне, кажется, даже стал рыбаком из-за этого! Но однажды я все же увидел море во сне, но мне казалось, что не так ясно и хорошо, чтобы ко мне пришло счастье. Оно долго не приходило... - Мартин помолчал, всматриваясь в лица ребят, с напряжением слушавших его. - Но, наконец, счастье пришло. Я увидел море во сне. Потом я получил работу, стал рыбаком.
Мартин опять замолчал и обвел взглядом ребят. Он увидел, что они понимают его. Каждый из них понимал счастье по-своему, каждый по-своему истолковывал и обдумывал мысли Мартина. Армандо понял их так, что человек, в какие бы условия ни попал, не должен забывать, что он способен постоять за себя и в новых сложных условиях.
- Дядя Мартин! - Эмилио навалился от резкой качки на плечо рыбака и, чтобы не скатиться с нар, схватился за его руку.
- Что?
- Расскажите ещё что-нибудь, ну такое, знаете, интересное!
- Интересное? Как сказать, почти все в жизни интересное. Ну хорошо, расскажу вам ещё одну историю, пока время есть. - Мартин поднял голову и прислушался к тому, что делалось на палубе.
Ребята затихли и тоже начали прислушиваться к звукам, доносящимся сверху: шум волн, скрип рулевого колеса и хриплые голоса американских солдат.
- Это произошло в 1958 году, за несколько месяцев до того, как бежал с Кубы диктатор Батиста. Мне поручили доставлять продукты, медикаменты и патроны к партизанам в горы Сьерра-Маэстра. Несколько раз мне удавалось это проделать и все сходило благополучно.
- Как-то раз я со своим осликом был на краю большого поля сахарного тростника. Оставалась какая-нибудь сотня метров, и я бы оказался уже в горах. Но тут неожиданно на дорогу из тростника вышли два батистовца с автоматами в руках, двое других появились сзади. Ну и, конечно, руки вверх и все такое... - Мартин остановился вспоминая: - На мне была надета всякая рвань. Ну, был одет так, как ходят крестьяне в тех местах. Меня обыскали. И ничего не нашли. Как я пожалел тогда, что у меня в карманах не оказалось хотя бы десяти песо: они пошли бы их пропивать и оставили меня в покое. Вывернув мои карманы, батистовцы взялись за сумки, висевшие на спине ослика. Там была рыба. Это им не понравилось.
Все четверо бросились выворачивать сумки. По лицу одного из них я понял, что в руку ему попалась пачка патронов. Он ещё не вытащил её из мешка и не догадывался, что это такое. Но я определил момент, когда он должен был прозреть, прыгнул в тростник и бросился бежать. Высокие стебли сомкнулись, скрыли меня от взоров батистовцев. Вдогонку затрещали автоматные очереди. Cчастливая случайность, что в меня не попали, и не стали преследовать, ловить. Они знали, как меня заполучить: запалили тростник и стали ждать, когда я, поджаренный, выскочу на дорогу сам. Больше деваться было некуда.
- Но вы же живой! - заметил Эмилио.
- Живой, а думал, что сгорю. Я решил не выходить на дорогу, лучше смерть от огня. Забрался поглубже, в самую гущу тростника, ну, как вам сказать, оттягивал развязку...
- Ну дальше, что же дальше?
- Что дальше? Никогда не терять голову, вот что дальше. Всегда нужно искать выход, не поддаваться панике. Если бы я от страха метался по горящему тростнику, сгорел бы. Я сказал себе: "Стой, Мартин, ищи выход". И я его нашел. Пустил огонь против огня. Схватил горящий тростник, отбежал подальше от огня и выжег для себя порядочное место. Потом огонь меня уже не доставал. Правда, от чада и горячего воздуха я потерял сознание. Очнулся ночью. Батистовцы, видимо, решили, что я сгорел, не пошли меня искать. Так я и спасся, вышел, казалось бы, из совершенно безвыходного положения.
Старый рыбак замолчал, а потом добавил:
- Вот так, никогда не теряйте мужества. Побеждает тот, кто не сдается, а упорно борется...
"Ламбду" резко закачало на волнах. Очевидно, вблизи проходило большое судно. Задержанные кубинские суда вводили в акваторию военно-морской базы США Ки-Уэст.
Долго тянулось время. Наконец резкие, знакомые толчки о причал, звуки швартовки и грубая команда: "Вылезай!"
Яркое солнце ударило в глаза. Разобравшись, ребята увидели грязную угольную пристань, Солдатню, топтавшуюся по дощатым настилам, услышали крики команд на чужом языке.
С угрозами и бранью солдаты согнали рыбаков с пристани на мол и погрузили в крытые брезентом грузовики.
Вскоре кубинские рыбаки очутились в военной тюрьме. Ребят бросили в одну камеру вместе со взрослыми. Спали на старых газетах. Кормили их один раз в день.
Прошло три дня. В камеру не раз врывались полицейские, выстраивали всех вдоль стены. По очереди хватали и подводили к столу: снимали отпечатки пальцев, фотографировали. Если кто сопротивлялся, выворачивали руки. Взрослых рыбаков вызывали на допрос, а ребят не допрашивали, будто забыли о них. На третий день к вечеру их вывели во двор тюрьмы и предложили немедленно собираться. Куда - не говорили. Капитан попытался протестовать, но на его протесты никто не обращал внимания.
- Перевезем в Майами, - сообщили тюремщики. Во время время длительного переезда устали, обессилели от духоты и жажды. Никто не разговаривал.
Их высадили во дворе новой тюрьмы. Это пленники поняли по высокой кирпичной стене с колючей проволокой наверху и сторожевым будкам с пулеметами по углам.
ЦРУ БЕРЕТСЯ ЗА ДЕЛО
Внутреннее убранство служебных кабинетов Центрального разведывательного управления США в городе Майами ничем не отличается от убранства таких же кабинетов ЦРУ на любом другом континенте. Различие от северных стран составляют лишь пластмассовые жалюзи от солнца. На Кубе их называют персианами.
В комнате звонит телефон. К нему прямо от распахнутой двери подходит офицер.
- 35-й слушает!.. Это ты, Брэдли... Ты уже здесь? Прилетел из Пуэрто-Рико?... Какие новости? Как раз сегодня они есть. Что ж, заходи, все узнаешь...
- Знаю твои новости, Донат, - Брэдли через пять минут стоит в дверях. - Кто-либо провалился на Кубе? Крупные заголовки в гаванских газетах: "Пойманы с поличным шпионы ЦРУ!". Это? Да?
- Не угадал. Шеф приезжает.
- Шеф? Сейчас?
- Сейчас и срочно.
- Откуда он? Из Сайгона, Каракаса или Берлина?
- Представь себе, ни то, ни другое, ни третье. Прямо из Вашингтона.