– Садитесь, мистер Бертрам, – предложил мне хозяин отеля. Он придвинул ко мне пачку сигарет. – Курите?
У него была вежливость человека, загубившего уже на своем веку не одного мученика.
– Спасибо, – ответил я.
– Погода не такая хорошая, как можно было ждать в эту пору года.
– Но уж лучше, чем в Англии.
– Надеюсь, вам у нас нравится?
Это, на мой взгляд, была обычная вступительная фраза – чтобы только показать: лично против меня он ничего не имеет, но, знаете, неприятная обязанность… Скорее бы уж он переходил к делу.
– Очень нравится, спасибо.
– И ваша жена всем довольна?
– О, да, да!
Он выдержал паузу, и я подумал: вот сейчас он начнет…
– Кстати, мистер Бертрам, – сказал он, – вы, по-моему, тут в первый раз?
– Да.
– Мы очень высокого мнения о нашей кухне. Считаю, что вряд ли найдете лучше во всей Европе.
– Безусловно, вы правы.
– Не хочу надоедать вам, мистер Бертрам, ради Бога, простите меня великодушно, если что-нибудь не так, но мы заметили, что вам не совсем нравится наш ресторан, а мы очень заинтересованы в том, чтобы вы и ваша жена чувствовали себя счастливыми здесь, в Монте-Карло. Вас что-нибудь тут не удовлетворяет: сервис, кухня, вино?…
– О, нет. У меня нет жалоб. Абсолютно никаких жалоб.
– Не думаю, чтобы они у вас были, мистер Бертрам, я уверен в нашем сервисе. Я пришел к выводу – простите уж мне мою бестактность…
– Не волнуйтесь. Я слушаю.
– Мне известно, что наши клиенты из Англии часто испытывают определенные трудности с деньгами. Небольшая неудача за игральным столом в наши дни кого угодно может легко выбить из привычной колеи.
– Думаю, вы недалеки от истины.
– Поэтому я пришел к выводу, мистер Бертрам, что, возможно, как бы это выразиться… Вы, как это часто случается, немного… вы, простите меня… ограничены в средствах?
У меня пересохло в горле – наконец мгновение, которого я ожидал с отчаянием, наступило. Смелые и искренние слова, нужные для такого случая, сразу не нашлись.
– Ну? И что? – спросил я.
На стене висел портрет князя Монако, а на столе стоял огромный письменный прибор. В напряженной тишине я услышал громыхание поезда…
Хозяин отеля между тем продолжал:
– Поймите, администрация как казино, так и нашего отеля очень заинтересована – действительно, очень заинтересована, – поймите, у нас здесь очень специфическое положение, мистер Бертрам… Мы, кстати, – усмехнулся он, глядя на кончики своих пальцев, – не совсем обычные сотрудники отелей. Мы принимаем здесь клиентов, о которых заботимся и которых любим… ну, скажем, на протяжении тридцати лет, – медленно произносил он каждое слово. Нам доставляет удовольствие считать их своими друзьями. Вы, вероятно, знаете, здесь, в нашем княжестве, существует давняя традиция… ну, как бы это выразиться поточнее… предупредительности и деликатности, мистер Бертрам. Мы не выдаем фамилии наших гостей. Мы сохраняем уйму других, более деликатных секретов.
Больше я не мог выносить пустозвонства этого человека. Его поведение по отношению ко мне походило уже на китайскую пытку водой, когда на голову жертвы, закрепленную железным обручем, падают в одно и то же место капли воды, замучивая человека насмерть. Я прямо выпалил:
– Мы доведены до крайней степени нищеты – вот вам весь наш конфиденциальный секрет.
Хозяин отеля снова усмехнулся, глядя на свои ногти:
– Об этом я уже догадался, мистер Бертрам, и поэтому, надеюсь, вы примете небольшой заем. Как друг мистера Друтера. Мистер Друтер – наш постоянный клиент, и нам было бы очень неприятно, если бы его друг чувствовал себя неуютно в нашем отеле.
Он поднялся, поклонился и протянул мне конверт. Я чувствовал себя школьником, получившим за хорошее поведение вознаграждение из рук самого епископа. Затем он проводил меня до двери и тихо, доверительно посоветовал:
– Попробуйте нашего вина «Шато Груад Ляроз» 1934 года – не пожалеете.
В номере я распечатал конверт и пересчитал купюры.
– Он занял нам двести пятьдесят тысяч франков.
– Это просто грандиозно!
– Вот что значит быть другом Гома. Жаль, но мне начинает нравиться этот сукин сын.
– А как же мы сможем вернуть ему эти деньги?
– А это уже заботы Гома: мы ведь из-за него задержались здесь.
– Мы будем их расходовать очень осторожно и осмотрительно, правда, милый?
– Нет уж, хватит с меня этого кофе с булочками! Сегодня мы устроим праздник: отметим наконец по-настоящему нашу свадьбу!
Меня не прельщало вино «Груад Ляроз» 1934 года. Я нанял автомобиль, и мы поехали в небольшую горную деревеньку. Вдоль дороги тянулись серые скалы и желтый можжевельник, отливающий золотыми бликами в лучах заходящего солнца.
Оно медленно опускалось между холодными плечами холмов, среди которых задерживались тени. На улицах бродили мулы, и автомобиль был слишком большим, чтобы проехать до гостиницы. В сельской гостинице стоял один-единственный огромный стол, приблизительно на пятьдесят персон. Мы в одиночестве сидели за ним и наблюдали, как постепенно наступает вечерняя мгла. Нам подали местное красное вино – не очень высокого качества – и жирных поджаренных голубей, и фрукты, и сыр. В соседней комнате царило веселье, местные крестьяне потягивали самодельное вино. Вскоре мы уже чуть различали в ночных сумерках огромный горный хребет.
– Тебе тут приятно? – спросил я.
– Очень, – ответила Кэри.
Немного спустя она сказала:
– Мне так не хочется возвращаться в Монте-Карло. Давай отправим назад автомобиль, а сами останемся здесь. Сегодня мы обойдемся без зубных щеток, а завтра походим по здешним магазинам.
Последние слова она произнесла с особенной интонацией, как будто мы остановились в роскошном отеле, а шикарная улица Рю-де-ля-Пэ находилась сразу же за углом.
– Зубную щетку мы купим у Картье, – предложил я.
– А потом сходим в «Ланвин» и возьмем там две пижамы самого высокого качества, – подхватила она предложенную мной игру.
– Мыло мы найдем у Герлена.
– И еще дюжину батистовых платочков – на Рю-де-Ривали.
Наконец она исчерпала свою фантазию:
– Больше я ничего не могу придумать, а ты? Ты ходил по этим магазинам со своей Грязнулей?
Грязнуля – кличка, которую Кэри придумала для моей первой жены: она была темноволосая, полная и сексуальная, с глазами пекинского мопсика.
– Никогда, – уверил ее я.
– Мне нравится бывать там, где еще никто не наследил.
Я глянул на наручные часы. Они показывали десять. Еще полчаса езды на автомобиле.
– Пожалуй, нам пора возвращаться, – предложил я.
– Но ведь еще совсем не поздно.
– Понимаешь, сегодня я хочу по-настоящему испытать свою систему. Если я буду делать ставки двухсотфранковыми фишками, то смогу выиграть значительную сумму.
– Ты собираешься в казино?
– Конечно.
– Но это ведь похоже на воровство.
– С какой стати? Он занял нам деньги, чтобы мы наслаждались, получали удовольствие от жизни.
– Половина этих денег принадлежит мне. Ты не имеешь права рисковать моей долей.
– Дорогая, будь умницей. Мне нужны все деньги. Система требует капитала. Если я выиграю, ты получишь назад свою половину, и еще с процентами. Мы оплатим все счета и, если тебе захочется, снова приедем сюда и проведем в этой тихой горной деревушке остаток нашего свадебного путешествия.
– Ты никогда не выиграешь. Чем ты лучше остальных посетителей казино?
– В отличие от них я неплохой математик.
Бородатый старик провел нас темными улочками до автомобиля. Кэри шла молчаливая и задумчивая, даже не позволила мне взять ее под руку. Я обиделся:
– Все-таки это ведь наша праздничная ночь, милая. Отчего ты злишься?
– Разве я сказала тебе что-нибудь обидное или злое?
Как все-таки они умеют обезоруживать нас, мужчин, своим молчанием: молчание нельзя повторить, на него нельзя ответить, как это можно сделать со словом. В молчании мы ехали назад. Когда проезжали через Монако, весь город – и музеи, и казино, и собор, и дворец – был залит светом, а со скалы пускали в небо фейерверк. Это был последний вечер недели фейерверков. Я вспомнил наш первый день здесь и нашу ссору, и те три балкона.
– Мы с тобой еще никогда не бывали в зале для избранных, – сказал я. Давай сходим туда сегодня.
– Почему обязательно сегодня? – поинтересовалась она.
– "Муж должен защищать жену, жена должна слушаться своего мужа".
– Что это ты там бормочешь?
– Ты же сама подтвердила мэру, что согласна с этим. И еще с одним пунктом ты согласилась: «Супруга обязана жить со своим мужем и следовать за ним повсюду». Ну так вот: сегодня мы обязаны пойти в зал для избранных.
– А я никак не могла уловить, что это он там бормочет.
Самое плохое всегда позади, когда она снисходит и начинает спорить.
– Пойдем со мной, родная, и ты убедишься, как моя система выигрывает.
– Я увижу только то, что она проигрывает, – возразила она, произнося каждое слово намеренно четко и выразительно.
– Я увижу только то, что она проигрывает, – возразила она, произнося каждое слово намеренно четко и выразительно.
Точно в пол-одиннадцатого я начал игру и проиграл. Проигрывал я беспрерывно. Сменить стол было невозможно, так как это был единственный стол, за которым можно было ставить минимальные ставки в двести франков.
Когда я проиграл половину директорских денег, Кэри попросила меня оставить игру, но я продолжал верить в свою систему и твердо знал, что обязательно придет время, когда фортуна повернется ко мне лицом и мои расчеты окажутся правильными.
– Сколько у тебя осталось денег?
– Вот тут все, – показал я пять двухсотфранковых фишек. Она встала из-за стола и ушла. Мне кажется, она плакала, но я не мог пойти за ней, не потеряв места за столом.
По дороге в отель я плакал – бывают моменты в жизни, когда мужчина имеет право плакать, не стыдясь слез. Кэри еще не спала. По тому, во что она была одета на ночь, можно было судить, как холодно она встретила меня: она никогда не надевала нижней части пижамы – только в том случае, если хотела продемонстрировать свое возмущение или равнодушие. Но когда Кэри увидела, что я присел на край постели, содрогаясь от тщетного старания сдержать слезы, она сразу же подобрела:
– Родной мой, не принимай так близко к сердцу свой проигрыш. Как-нибудь обойдемся.
Она вскочила с кровати и обняла меня.
– Милый, – попросила она прощения, – я так плохо вела себя. Такое может случиться со всяким: не ты один проигрываешь. Увидишь: все уладится. Больше мы не будем есть булочки с кофе, перейдем на мороженое. Уверена, «Чайка» скоро придет, обязательно придет. Рано или поздно.
– Теперь мне уже все равно: пусть она вообще не приходит, – ответил я.
– Успокойся, милый. Такое может случиться со всяким. Подумаешь, беда какая – проиграл.
– Но я не проиграл, – сказал я. – Я выиграл.
Она убрала руки с моих плеч:
– Выиграл?!
– Я выиграл пять миллионов франков.
– В таком случае чего же ты плачешь?
– Я не плачу, я радуюсь. Мы ведь теперь богачи.
– Ох, ну и свинья же ты, – отрезала она, – а я еще тебя жалела.
И она снова нырнула в постель, накрывшись с головой одеялом.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
К деньгам привыкнуть гораздо легче, чем к нищете, хоть Руссо и утверждал, что человек рождается богатым, а со временем делается все беднее и беднее.
Мне доставляло удовольствие рассчитываться с директором отеля и оставлять ключи у портье. Я часто нажимал звонки в номере просто ради удовольствия встретиться с человеком в ливрее, не стыдясь его. Я заставил Кэри пойти в фешенебельный салон Элизабет Ардэн и заказал в ресторане бутылку «Груад Ляроз» 1934 года (и даже позволил себе отправить его назад, так как вино, на мой взгляд, оказалось слишком теплым). Я переехал в номер «люкс» и нанял автомобиль для поездок на пляж. На побережье я нанял бунгало – одноэтажную дачку с верандой, где мы могли спокойно загорать, огражденные от посторонних глаз кустами и цветами. Целыми днями, пока Кэри читала, я работал под палящим солнцем, совершенствуя свою систему.
Я понял, что, как на фондовой бирже, деньги рождают деньги. Теперь я уже использовал фишки стоимостью в десять тысяч франков вместо двухсотфранковых и в конце каждого дня неизменно богател на несколько миллионов. Вскоре известие о моих успехах широко разнеслось: случайные игроки обычно ставили на те же номера, на которые ставил я, но, в отличие от меня, они не подстраховывали себя другими ставками и поэтому редко выигрывали. Я заметил странную черту характера у людей: хотя моя система приносила успех, а их системы нет, ветераны никогда не теряли веры в свои подсчеты, ни один из них не отказался от своих тщательно разработанных замысловатых схем, которые приводили только к проигрышу, вместо того чтобы следовать моему методу, неизменно приносившему выигрыш. На следующий день, когда я заработал себе уже десять миллионов, я услышал случайно, как одна старая леди со злостью прошипела: «Везет же дуракам!» – словно моя удача мешала колесу рулетки крутиться согласно ее расчетам.
Начиная с третьего дня я проводил в казино значительно больше времени утром часа три играл на «кухне», после обеда занимался тем же самым, а вечерами, устроившись для более серьезной работы в зале для избранных, заканчивал свой трудовой день. Кэри пошла было со мной на второй день – я дал ей несколько тысяч франков – и, конечно же, просадила их. Но на следующий день я решил, что ее присутствие мешает мне: я дважды совершал досадные промахи в подсчетах.
– Я тебя очень люблю, дорогая, – заверил я Кэри. – Но работа есть работа. Пойди лучше позагорай на пляже, мы встретимся там после обеда.
– Почему же это называют игрой? – осведомилась она.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Что это никакая не игра. Ты же сам сказал, что это работа. Ты начал жить по жесткому расписанию. Завтрак в девять тридцать, не позже, – чтобы успеть первым захватить лучший столик. А какую уйму денег ты сейчас зарабатываешь! Когда же ты собираешься уйти на пенсию?
– На какую пенсию?
– Милый, ты не должен бояться пенсии. Мы будем чаще видеть друг друга и сможем установить рулетку в твоем кабинете. Это будет очень удобно: тебе даже не придется выходить из дома в любую погоду.
В тот день, еще до обеда, я довел свой выигрыш до пятнадцати миллионов франков и решил, что такое событие стоит отметить. Я действительно был немного виноват перед Кэри, чувствовал свою вину и решил, что мы с ней хорошенько пообедаем, а вместо казино сходим на балет. Я сказал об этом Кэри, и, казалось, она была довольна.
– Утомленный бизнесмен решил отдохнуть, – подытожила она.
– По правде сказать, я действительно немного устал.
Тот, кто не играл в рулетку серьезно, вряд ли поймет, как может она надоесть. Если бы я менее напряженно работал за зеленым столом до обеда, то не затеял бы ссору с официантом в баре. Я заказал два сухих мартини, а он подал их разбавленными вермутом. Я определил это по цвету, даже не попробовав на вкус. Официант усугубил свою вину тем, что начал было объяснять необычный цвет коктейля тем, что, мол, туда долили джина «Бутс».
– Но вы ведь хорошо должны знать, что я пью только «Гордене», – отрезал я и заставил его унести заказ назад.
Он снова принес два мартини и положил в них лимонные дольки. Я взорвался:
– Черт возьми! Сколько же раз нужно сходить в ваш бар, чтобы вы наконец-то изучили вкусы своих постоянных клиентов?
– Прошу прощения, сэр. Я работаю здесь только второй день.
Я заметил, как сжались губы у Кэри. Конечно же, я был не прав, но я слишком много времени провел в казино, я, наконец, устал, нервы у меня начали сдавать, и она могла бы уже понять, что я не из тех людей, которые позволяют себе грубить официантам.
– Кто бы мог подумать, – заметила она, – что еще неделю назад мы не позволяли себе сказать официанту лишнего слова, когда он приносил нам счет!
Когда мы пришли обедать, возникла небольшая задержка с нашим столом на террасе: мы пришли раньше, чем обычно, но, как я объяснил Кэри, мы постоянные клиенты, и можно было бы проявить к нам хоть немного внимания, чтобы мы были довольны. Но на этот раз я сдержался и не дал воли своему гневу…
Обычно Кэри предпочитала, чтобы я сам делал заказ, поэтому я спокойно взял меню и начал заказывать обед.
– Икра, – сказал я.
– Одна порция, – уточнила Кэри.
– А тебе что взять? Может, копченую семгу?
– Заказывай только себе, – отрезала Кэри.
Я заказал мясо, поджаренное в эстрагоне, сыр «Рокфор» и землянику. На этот раз пришло время и для бутылки «Груад Ляроз» 1934 года (мой урок насчет температуры вина, видно, дал свои плоды). Я откинулся в кресле, чувствуя себя довольным и спокойным: моя ссора с официантом уже была забыта, и я знал, что вел себя теперь за столом подчеркнуто вежливо и скромно, – пока не принесли мой заказ.
– А мадам? – поинтересовался официант.
– Булочка с маслом и чашечка кофе, – попросила Кэри.
– Но, возможно, мадам захочет…
Она одарила его обаятельнейшей улыбкой, будто хотела загладить мою прошлую грубость.
– Только булочка с маслом, пожалуйста, – повторила она. – Я не голодна. Просто чтобы поддержать компанию.
Я со злостью сказал:
– В таком случае я отказываюсь…
Но официант уже отошел от стола.
– Зачем ты это сделала?
– А что случилось, милый?
– Ты все прекрасно понимаешь. Ты позволила мне заказать…
– Но, право же, милый, я совсем не хочу есть. Мне просто захотелось сделать ему приятное, вот и все. Я сегодня немного сентиментальная. Булочка с маслом напоминает мне о тех днях, когда мы не были богатыми. Разве ты не помнишь то маленькое кафе на нижней площадке лестницы?
– Ты издеваешься надо мной?
– Нисколько, милый. Разве тебе неприятно вспоминать о тех днях?
– Те дни, те дни… Почему же ты не вспоминаешь последнюю неделю, о том, как ты боялась послать кого-нибудь в прачечную, как мы не могли даже купить английскую газету – ты ведь не читаешь по-французски…