– Товарищи! Садитесь, пожалуйста, поближе, а то у нас микрофон не работает.
– Он не только Безклубенко, но и Безмикрофоненко, – сострил кто-то в задних рядах.
– Тут не до шуток. Поближе, товарищи, поближе. А то заду не будет слышно (тут я окончательно понял, что нахожусь в Министерстве культуры). Вопрос у нас сегодня очень серьезный. Товарища Безклубенко вызвали в ЦК, так что он прибудет позднее. А сейчас я предоставляю слово докладчику – товарищу Кривенко.
Докладчик низенький, полный, с большим заемом на голове пробрался к трибуне, надел очки и вытащил пачку листков из папки. Из задних рядов опять раздалось. «Хана! Часа на полтора». Товарищ Кривенко обвел строгим взглядом аудиторию и начал иносказательно.
– Дорогие товарищи! Кто-то не хочет работать, а у нас из-за этого неприятности. Вчера меня вызывали в ЦК. Оказывается, во многих селах Украины, и, в частности, в Киевской области, действуют секты. Народ с удовольствием идет в молельные хаты вместо того, чтобы приобщаться к культуре. Молельные хаты и молельные дома сектантов появились в сотнях наших сел. Сельские жители, в том числе молодежь, прямо после сельхоз работ, а в некоторых случаях вместо, идут не в клубы, чтобы вместе петь хором наши советские песни, и не в драмкружки. Нет! Они идут в другие места. Они идут в специальные хаты, где заправляют чуждые нам уголовные элементы. Там их охмуряют баптисты, адвентисты седьмого дня, трясуны и прочие выродки. И, напившись там различных нехороших напитков, они как под наркозом устраивают оргии, трясутся – все трясутся, и мужчины, и женщины, и старики, и дети, и занимаются разными непристойными вещами, даже сексом, вместо того чтобы культурно проводить время. – Здесь его рассказ достиг пределов драматизма. Он так проникся ужасами сектанского засилия, что, говоря о трясунах, выскочил из-за трибуны и выполнил что-то вроде танца живота, правда, не очень удачно. – А все это из-за чего? Есть мнение, что из-за того, что в селах нет клубов. А почему нет клубов? А потому, товарищи архитекторы, что вы не разработали хороших проектов этих клубов. Так что я попрошу вас немедленно приступить к решению этого вопроса. Разрабатывайте проекты хороших, дешевых клубов, иначе у руководства ваших институтов будут большие неприятности.
Затем, как и полагалось в те годы, он вылил очередной капитальный ушат грязи на головы всех архитекторов без разбора. Выступившие за ним чиновники полностью поддержали выступавшего и добавили свой ушат на головы моих коллег.
После этого попросил слова представитель министерства сельского хозяйства. Он опоздал, и поэтому не знал ситуацию. Начал он стандартно:
– Товарищи! Я, как представитель министерства сельского хозяйства, должен вам сообщить, что мы думаем по этому вопросу. Вот тут товарищ Безклубенко говорил за клубы.
– Товарищ Безклубенко тут ничего не говорил, – раздраженно ответил ведущий. – Его здесь нет.
– Ну вот тут товарищ докладчик говорил за культуру на селе, за клубы, за дома культуры.
– Что вы все за да за. Мы все за культуру. Говорите по существу.
– Я недавно работаю в министерстве, но с этим вопросом хорошо знаком. Я приступил к обязанностям в сентябре. Со время приступления прошло всего три месяца, но я уже объездил…
– О каком преступлении вы говорите? Высказывайтесь яснее.
Так, через пень колоду, шло это совещание. В основном, чехвостили архитекторов. Когда дошла очередь до проектантов, Сергей Константинович вытолкнул меня.
– Действительно, нет хороших, современных проектов клубов, – начал я. – Мы остались без клубов, как считает министр Безклубенко, – раздались смешки. (Я как раз ничего к министру не имел – он считался маститым киноведом, но его фамилия уж очень не подходила к такой проблеме). – Но давайте, товарищи, вспомним классиков марксизма, – я решил подкрепиться идеологией. – Есть социальный заказ. А есть официальный. Художник, почувствовав социальный заказ, может создать картину на нужную тему, скажем «Молодежь на новостройке». Нам же, архитекторам, недостаточно социального заказа, чтобы сделать проект. С нами работает много специалистов других специальностей. Нам нужен официальный заказ. А кто у нас заказчик? Госстрой. Вот туда и обращайтесь, а не нападайте на нас. А как только поступит заказ, мы его с удовольствием выполним и т. д.
В конце этого совещания постановили – выехать на места и изучить передовой опыт строительства клубов, построенных умельцами без проектов. На наш институт выпало три таких поездки на самострой, одна на нашу мастерскую и, естественно, на меня.
Дело было зимой. Ехать ужасно не хотелось. Тот же Ковальчук подал мне хорошую идею.
– Ты позвони, или давай я сам позвоню в газету «Радянська Украïна». Скажу им, что наши специалисты выезжают туда в связи с решением ЦК КПУ по вопросам проектирования клубов. Давай мне адрес, а я наведу шороху, что это сложный случай, связанный с самостроем, и он находится под контролем ЦК. Может быть тебя хоть назад привезут по-человечески.
Ехать пришлось на электричке с пригородного вокзала. Я подошел к этому, только сейчас приведенному в порядок, вокзалу, и стал в очередь за билетом. Тут мое настроение улучшилось, так как с этим местом было связано одно очень забавное воспоминание. Была у меня знакомая пианистка из консерваторских по имени Надя и по прозвищу Надя-крокодил. Прозвище не очень тактичное, но оно к ней ужасно подходило. Когда она улыбалась, она открывала свой довольно широкий рот, так что видны были все ее тридцать два разнокалиберных зуба. Она к этому прозвищу привыкла и не обижалась. Отличалась она крайней непосредственностью. В прошлом году Надя ездила в Москву на стажировку в Гнесинку. Как раз в это время заканчивали новую ветку метро, и она знала, что к ее приезду станция «Вокзальная» должна быть готова. Когда она по приезде вышла из здания вокзала и пересекла Вокзальную площадь, то увидела над одноэтажным павильоном большую букву «М». Надо сказать, что напротив здания вокзала находился большой подземный вокзальный туалет, а буква М в данном случае означала мужское отделение.
Наташа зашла в приветливо открытые массивные двери под буквой «М» и начала спускаться вниз по леснице, приговаривая на ходу: «Не успели открыть, а уже запакостили, завоняли. И к чему эта провинциальная экономия? Не могли уже сделать эскалатор. Ведь станция «Вокзальная». Люди идут с тяжелыми чемоданами». Встречные смотрели на нее удивленно. Наконец один пожилой мужчина не выдержал и схватил ее за руку.
– Девушка, вы это куда?
– Да я только посмотреть.
– Ну если только посмотреть, да и то ненадолго. А то у вас могут быть неприятности.
– Вслед ей послышалось: «извращенка, и даже не стесняется!»
Надя ничего не поняла. Внизу она наткнулась на уборщицу.
– А ты куда прешь?
– Да я только посмотреть.
– Ну и дывысь, колы прыспычыло. Мени не жалько.
– Что же у вас тут такой полумрак, – проговорила Надя, достала из сумочки очки и начала разглядывать интерьер и посетителей. Очевидно то, что она увидела, произвело на нее слишком сильное впечатление. Вверх по лестнице Надя неслась вприпрыжку, подвывая: «А где же метро?».
Сердобольная уборщица ожидала ее у входа и вовсю улыбалась:
– Ну шо, не спондравылось? Ты скажы, якого тоби потрибно, то я тоби пидберу. Ха-ха-ха.
Надя-крокодил после этого случая три дня заикалась.
В электричке я старался не заснуть, чтобы не проехать свою станцию. Я сидел и вспоминал другие эпизоды из жизни Нади. Она была девушкой весьма оригинальной. После окончания консерватории ее направили во вновь организованную музыкальную школу, которой никак не могли придумать громкое название. Дело в том, что имена известных украинских композиторов почти все были задействованы. Кто-то предложил назвать ее «Школой имени Могучей Кучки». И кратко, и сильно, и в то же время сразу отмечается память пяти великих композиторов: Балакирева, Мусоргского, Бородина, Кюи, Римского-Корсакова. Директору это название очень понравилось. Однако в райкоме оно вызвало массу сомнений. Инструктор райкома Голованюк был чужд романтики.
– Что это еще за кучка такая? Кто, кроме вас, о ней что-то знает. Да и звучит как-то противно, не музыкально. Это для дворницкого коллектива подошло бы – они этими могучими кучами занимаются. Но и они выбирают названия покрасивше. Вот в нашем районе, например, кооперативное предприятие коммунального хозяйства «Чайка». А вы со своей кучей.
– Можно взять не только украинских и русских композиторов, – робко сказал директор, – например Шопена.
– Ты бы еще предложил Мендельсона. Возьми – музыкальная школа имени Лысенко.
– Так их уже и так две.
– Ничего страшного. Третья музыкальная школа имени Лысенко.
И «3-я музыкальная школа им. Лысенко» начала свою бурную деятельность. В этом году она справляла свой юбилей – один год существования этого мощного коллектива. Проводился он в ресторане «Столичный» в 12 часов дня. Поскольку у Нади не было постоянных поклонников, она пригласила меня.
– Почему так рано? – поинтересовался я.
– Так у нас же вечерняя школа. Юбилей, так сказать, без отрыва от производства.
Банкет шел в отдельном зале. Столы были накрыты весьма обильно. Вел это мероприятие сам новый директор (старого убрал райком после истории с названиями). Он проработал всю жизнь в военном духовом оркестре, служил между барабанами и тубами и особой изысканностью не отличался. Когда мы пришли, основные здравицы уже закончились, и директор перешел на начальственный тон.
– Убедительная просьба, товарищи, укреплять дисциплину. А то некоторые наши сотрудники, понимаешь, особенно клавишники, начали праздновать юбилей еще вчера вечером. Это недопустимо. Я проходил мимо некоторых классов и слышал оттуда в промежутках между этюдами на аккордеоне играли «Мурку», произносили кавказские и еврейские тосты и цокались гранчаками. Двери были заперты. Я понимаю, что юбилей, поэтому ломать двери не стал, но завтра мы разберемся. А сейчас, у кого пустые бокалы – доливайте, а то шото все скисли, как неродные. У меня к вам есть мощный тост. У всех нолито?
Он поправил галстук, приосанился и торжественно произнес:
– Давайте выпьем за музыканта. Не за великих – о них и так много говорено-переговорено. А еще больше написано в разных книгах и в журнале «Советская музыка». А я хочу, чтоб мы выпили за простого советского музыканта, не заслуженного и не народного, а за того, который каждый божий день бегает как заяц с концерта на радиозапись, с утренника на спектакль, со спектакля на другую запись, забегая по дороге еще на уроки. И так весь божий день в потрепанном пальто, прохудившихся туфлях с галошами со стареньким футляром для скрипки в руках.
В это время распахнулась дверь, и в комнату вбежал маленький, лысенький человечек в потрепанном пальто, в галошах и со стареньким скрипичным футляром в руках. Раздался гром аплодисментов и веселый жеребячий смех. Я был поражен – неужели специально придумали такую мизансцену к этому тосту. Совсем уже походило на цирк. Между тем человечек, услышав аплодисменты, сначала остановился в полной растерянности, потом на цыпочках прошел к столу в районе директора, деловито отодвинул тарелки, уложил скрипичный футляр и осторожно его открыл.
– Неужели он будет играть на скрипке в пальто и в такой неподходящей обстановке? – спросил я у Нади.
Она промолчала. Человечек между тем осторожно вынул из футляра четыре бутылки водки, облегченно вздохнул и произнес: «Вот, пожалуйста. Еле достал!», закрыл футляр и чинно удалился.
– Матвей Исаакович, куда же вы? Присядьте с нами, – позвал его директор.
– Нет, мне осталась еще одна ходка.
В наступившей тишине бутылки мгновенно распределили между жаждущими в разных концах стола. Надя мне объяснила, что Матвей Исаакович это заместитель директора по административно-хозяйственной части, которому выделили на банкет весьма скромные суммы. И поэтому напитки он сам доставлял челночным методом в сугубо музыкальной таре.
В это время электричка подошла к моей станции. Я вышел на перрон. Это была обычная поселковая станция с типовым маленьким вокзальчиком, голубоватым домиком уборной и корявой грунтовой площадью. На площади разместилась чайная и грубо сколоченный прилавок, на котором две бабы разложили свой нехитрый товар – грудки картошки, вязанки лука и чеснока, морковку и буряки. Бабы сидели на магазинных ящиках и о чем-то болтали. Я отправился прямо к ним:
– Здравствуйте! Не расскажите вы мне, как добраться до колхоза «Путь к коммунизму?».
– О, це вже вы дуже невдало прыихалы. Автобус тилькы пишов. А слидуючий аж через чотыры годыны.
– А может быть как-нибудь другим транспортом можно добраться?
– Э, хлопець, вы не в Кыеви. У нас тут такси не бувае.
– Та шо ты кажешь, Прокоповна? Он бачишь биля чайной стоить полуторка. Це колхозна, а Василь, значить, у чайний. Вин тебе и выдвезе.
В чайной было всего три посетителя. Так что найти Васыля не было проблемой. Он заявил, что только поснидае, и тут же едет в колхоз. Снидал он капитально: Борщ, гуляш и два компота. Через полчаса мы уже подъехали к центру поселка. Возле клуба стоял «Москвич-408», из которого сразу вышел мужчина и поздоровался со мной.
– Вы из института? Очень приятно, я из газеты. Директора клуба уже нашли, он пошел за ключами. Вы отсюда в Киев? Я вас подвезу, и вы мне все по дороге расскажете. А в двух словах – в чем дело?
– Обычный самострой, говорят, что положительный пример. Сейчас посмотрим. – На фасаде было выложено стандартное панно с рабочим и колхозницей (время космоса еще не подошло). А в остальном это был все тот же многострадальный клуб № 224-36.
В это время появился директор клуба. Это был пожилой человек в ватнике, ушанке и сильных очках. Мы познакомились. С его лица не сходила преданная улыбка.
– Вы знаете, клуб у нас замечательный. Многие приезжают посмотреть, перенять опыт. Ведь это мы сами строили без всяких проектных институтов. И должен вам сказать клуб получился лучше чем те, что делали по проектам и к тому же дешевле.
– Вы нам и интерьеры покажете?
– Чего показать?
– Ну, внутренние помещения.
– Конечно, с удовольствием. Вот я и ключи взял.
Он отпер входную дверь, зажег все возможное освещение и мы начали осмотр. Да, это был типовой клуб, выполненный аккуратно, только с немножко покалеченной планировкой. Мы прошли в зал. В зале стояли немного перекошенные пакеты стульев.
– А что вы стулья к полу не привинчиваете?
– А зачем их привинчивать? У нас народ честный – он чужого не возьмет.
– Да не в том дело. Вы представляете себе, если в темном зале какой-нибудь идиот крикнет «Пожар», что произойдет с этими стульями а заодно с вашим честным народом.
– Это у нас предусмотрено. Во-первых, у нас таких идиотов нет, во-вторых, у нас в зале курить запрещено. Даже штрафы ввели. Зато мы можем убрать стулья и организовать в зале танцы.
– Так у вас же пол наклонный.
– Это в проекте был-таки пол наклонный. Но мы его выровняли и теперь у нас часто проходят танцевальные вечера.
– Так значит, все-таки, был проект. И вы в нем выровняли пол, так что видимость значительно ухудшилась.
– Какой-то один старый потрепанный проект тут оставили шабашники, но мы им почти не пользовались. А на видимость никто не жалуется.
– Я вижу у вас еще есть балкон. Можно посмотреть?
Мы поднялись на второй этаж. Здесь не успели улучшить проект. Пол на балконе шел ступеньками, стулья были привинчены к полу.
– А что, у вас только один выход с балкона в этот узкий коридор?
– А зачем нам больше? На балконе всего 70 стульев.
– А пожар может быть в этом узком коридоре?
– Надеюсь, Б-г милует. Что вы все пожар да пожар. А что же вы предлагаете?
– А вы найдите старый проект и увидите, что с балкона есть второй выход на наружную пожарную лестницу. Очевидно, у вас достаточно хорошие отношения с пожарником. Вобщем, подумайте обо всем этом, пока не пришло начальство из пожарной инспекции, – у них большие штрафы. Кстати, ни пожарной, ни санитарной инспекции здесь и слыхом не слыхивали. А на первом этаже должны быть большие санузлы. А я смотрю– вместо них рисовальный и шахматный кружки. Рисование и умственные игры – дело полезное, но у людей бывают и другие потребности.
– Ах, это вы насчет этого. Это у нас все предусмотрено. Мы даже на правлении колхоза рассматривали, и все постановили, что такие неприятные помещения нам в клубе не нужны. А вы, как выйдите, то справа увидите сортиры – мужской и женский, кажный на 10 мест, так что гуляй не хочу.
От обеда мы отказались. Корреспондент был за рулем, а он отлично понимал, что значит колхозное застолье. На обратном пути я рассказал ему все об этих самостроях. Я сказал, что в отчете похвалю их за качество строительных работ и поругаю за отступление от пожарных норм. А насчет санитарных норм – это дело тонкое. Я вспомнил, что год назад мы с комиссией от Союза архитекторов посетили одно экспериментальное село. Пока наши коллеги рассматривали клуб и школу, Иван Лазаревич Дабагян – главный архитектор Киевской области предложил мне сьездить с ним на очистные сооружения.
– Ты не кривись – это же первый опыт – по последнему слову сантехники. На эти сооружения подключены клуб, школа и несколько жилых домов.
– Да что там смотреть? Ну, отстойники, ну фильтры. Что мы, архитекторы, в них понимаем?
У него была своя машина. Мы сели и поехали. Проехали несколько километров. Сооружения, действительно, были сделаны аккуратно. Все вокруг чистенько, никакого запаха. Из сторожки вышел дед. Поздоровались.
– Вы тут работаете?
– Ну?
– И как идет работа?
– Та яка тут робота? Ничого не робыть.
– Что-то испортилось?
– Та ни, що вы кажете?
– А почему же не работает?
– Дык зробылы их два годы тому, для начальства, для школы, для клуба та на декилька новых хат. А до села далеко. Ось за два роки гимно ще до нас не прийшло, а де воно блукае, мы цього зараз не знаемо. Може прийде ще через рик, а може ни.