- Лучше, намного лучше, - убедительно сказал я, отряхиваясь.
Рита снова, на сей раз критически посмотрела на мои собачьи попытки и сказала:
- Объясняю для тупых. Войди в воду и снова выйди. Результат будет гораздо лучше.
И тут же подала мне пример, с разбегу бултыхнувшись в океан.
Я последовал за ней, но, когда вынырнул и приготовился схватить ее, чтобы повторить морские процедуры, увидел, что она уже быстро идет к берегу, опасливо оглядываясь на меня и смеясь.
- Я сказала - в постели, а не в воде. Наверное, ты не расслышал.
- Да расслышал я, расслышал, - недовольно пробурчал я, окунулся еще пару раз и пошел на берег.
Мы натянули халаты и направились к фазенде, откуда доносились музыка и смех.
- А знаешь, - сказала Рита, беря меня под руку и прижимаясь к моему плечу тугой грудью, - хорошо бы вот так же, только без всех остальных… Как ты думаешь?
- Так и думаю, - согласился я и вздохнул, - да вот только это как-нибудь в другой раз. Совсем в другой раз и при других обстоятельствах.
Рита тоже вздохнула и ответила:
- У таких, как ты, не бывает ни других разов, ни других обстоятельств.
Возразить я не мог, поэтому сделал мужественное лицо и хлопнул Риту по виляющей ягодице.
Она взвизгнула и, выбрасывая из-под ног фонтанчики песка, побежала к фазенде. Я бросился за ней, и в это время на освещенную террасу вышел Костя с бутылкой пива в руке.
- Явились, голубчики, - зловеще произнес он, увидев нас, - а я-то уже думал, что ты, Костик, утонул к чертовой матери, и я могу спокойно отправляться в Россию и ловить там рыбку в речке, а также собирать в лесу грибочки. Но, оказывается, зря я надеялся на спокойную старость. Живучий ты все-таки…
- Не дождетесь, - ответил я. - Пиво-то еще осталось, или все вылакали?
- Осталось, не бойся, - успокоил меня Костя. - Тебе, между прочим, звонили.
- Кто?
- Коля Геринг.
* * *Перестрелка в ресторане «Чичако» не привела ни к каким особенным последствиям. Прибывшие через несколько минут полицейские увидели перепуганного толстого хозяина, который заламывал руки и сетовал на несчастную судьбу эмигранта, не знающего покоя даже в благословенной Америке, а также совершенно достоверную картину произошедшего, из которой следовало, что посетившие ресторан русские гангстеры в ходе вечеринки поссорились и постреляли друг друга.
Все было очевидно, и никаких лишних вопросов не возникло.
А кроме того, местное отделение полиции, в котором нес свою нелегкую службу офицер Майк Хайдег-гер, за двенадцать лет было уже в достаточной мере коррумпировано хлебосольным Колей Герингом, регулярно снабжавшим утомленных службой копов то дымящимся русским борщом, то пельменями, то красной или белой рыбкой, заботливо нарезанной на отливающие перламутром тонкие ломтики.
Трупы увезли, Геринг дал ни к чему не обязывающие показания, кровь отмыли, и на следующий день в «Чичако» опять зазвучала разухабистая «Тетя Хая», и толстобокие русские тетки, увешанные бриллиантами и золотом, снова азартно трясли над паркетом сиськами, утирая пот с жирных лбов и тугих щек.
Посмотрев на эту радующую сердце прирожденного кабатчика картину, Геринг задвинул шторку и, отдуваясь, опустился в кресло.
Крокодил, как всегда, стоял, приклеившись к косяку, и дымил сигарой.
- Ты так и не сказал мне, что думаешь по поводу Знахаря, - сварливо пробурчал Геринг.
- То есть как это - не сказал? - поднял брови Крокодил.
- А вот так! - ответил Геринг. - Только то, что он, по твоему мнению, нормальный пацан.
- А ты что хотел услышать? Рекомендацию для приема в партию?
- Не прикидывайся дураком, Крокодил, ты прекрасно знаешь, что меня интересует. Давай, говори.
- Ну… Ладно, Коля, если ты так уж хочешь… Мое личное мнение - подчеркиваю, мое личное - такое. Знахарь - мужчина серьезный, причем настолько серьезный, что других таких здесь просто нету. И если он пойдет наверх, а он точно пойдет на самый верх, то лучше всего заранее быть с ним. Если мы сейчас откажем ему в поддержке, а потом придем на готовенькое, то потеряем лицо.
- А если у него ничего не выйдет?
- Выйдет, будь уверен. Я таких людей нутром чую. Один из тысячи.
- А из десяти тысяч?
- Тоже один.
Геринг засопел и стал без нужды перекладывать на столе бумаги.
- Втянешь ты меня, Крокодил, в геморрой, ой, втянешь… - Он покачал головой.
- Вот еще, - обиделся Крокодил, - больно нужно! Ты спросил - я ответил. А решать - тебе!
- Разобраться с Марафетом… Это, знаешь ли, не гомельских гопников где-нибудь в Бруклине разогнать. Тут, если промахнешься, кранты! Марафет - это тебе не какой-нибудь король карманников.
Геринг пожевал губами и хлопнул толстой ладонью по столу.
- Ладно, где наша не пропадала! Звони Знахарю и скажи, что мы с ним.
- Давно бы так, - облегченно выдохнул Крокодил, который с первого взгляда почувствовал в Знахаре самурайскую уверенность в том, что смерть - тоже часть жизни.
* * *- Ну и что сказал Геринг? - поинтересовался Знахарь, вытираясь огромным махровым полотенцем с изображением Шваценеггера в роли Терминатора, который держал в мощной руке кружку пива и улыбался в сорок восемь зубов.
- А ничего не сказал, - ответил Костя, открывая пиво. - Это вообще был не сам Геринг, а человек от него. Крокодилом называется.
- А-а, такой высохший и с зубами, как у акулы, - кивнул Знахарь.
- Вот-вот, он самый. Он сказал, что Геринг согласен.
- Ага… - Знахарь попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха. - Согласен, значит… Это хорошо. Это очень даже хорошо. Это значит, что товарищ Марафет должен сейчас икать и чесаться.
- Это кто должен икать и чесаться? - спросила Рита.
Она уже была причесана и одета в шелковый халат, расшитый огромными розами и умильными кошками. Знахарь посмотрел на халат и поморщился.
- В ванной что, другого не было? - спросил он. Рита осмотрела себя и сказала:
- А мне нравится. Я же не говорю тебе ничего насчет твоего полотенца.
- Мое полотенце символизирует мужественность и силу. А твой халат - из серии «покупай живопись».
- Иди в задницу, - небрежно бросила Рита и повалилась в кресло.
Халат при этом распахнулся, и Знахарь успел заметить, что трусы на ней были, к счастью, без роз.
Бросив мужественное полотенце на тахту, Знахарь тоже рухнул в кресло и спросил у развалившегося на диване Кости:
- Ну-с, а что поделывают наши юные пионеры? Костя посмотрел на часы и ответил:
- А наверное, как раз взлетают.
- Что значит - взлетают? - не понял Знахарь.
- А то и значит. Когда я вернулся с пляжа лечить зашибленный палец, то увидел, что братец с сестричкой пакуют шмотки. Я спросил их, куда это они собрались, и они ответили, что раз ты считаешь, что они не доросли до настоящих дел, то отправляются в Диснейленд, где им самое место.
- И ты их не остановил? - ошарашенно спросил Знахарь.
- Не-а, - беззаботно ответил Костя, - они уже достаточно взрослые детки. Хрен остановишь.
- И не просили ничего передать?
- Как это не просили? - удивился Костя. - Очень даже просили.
Он, преувеличенно кряхтя, поднялся с дивана, повернулся к Знахарю задом и спустил трусы.
Знахарь смотрел на его волосатый зад и ничего не понимал.
- Это Алеша просил тебе передать, - пояснил Костя и снова натянул трусы.
Маргарита заливисто смеялась и дрыгала в воздухе ногами, расплескивая по паласу пиво.
- А от Алены никаких посланий не было? - спросила она в промежутке между приступами смеха.
- От Алены - ничего, - с сожалением вздохнул Костя, - а то я бы передал.
- Гоги передаст! - Рита истерически захохотала и выронила бокал с пивом.
Глава 7. От Марафета до Стилета
Офис Жоры Марафета находился на двадцать первом этаже нового небоскреба «Звезда Лос-Анджелеса». Огромные, во всю стену, бронированные окна выходили на Тихий океан, и где-то там, за горизонтом, за огромной выпуклостью воды, находилась Россия, которую Марафет покинул навсегда.
Возможно, он и не покинул бы страну, в которой родился тридцать восемь лет назад, но там его ждали лагеря и тюрьмы, а если бы открылись некоторые тайные страницы его биографии, то он наверняка получил бы вышку.
Так что лучше уж на двадцать первом этаже в Америке, чем в камере смертников в России - так рассуждал Марафет, и был, конечно же, прав.
Свою карьеру Марафет начал еще в одной из новосибирских школ, отнимая у тех, кто послабее, деньги на завтрак. Через некоторое время он понял, что у слабых мало денег, и, собрав подходящую компанию, стал отнимать деньги у тех, кто был сильнее его. Сильные не догадывались, что для того, чтобы противостоять Марафету, а тогда он был просто Жорой Беляевым, нужно объединиться, и Жора процветал. Дело дошло до того, что сильные, как, впрочем, и слабые, сами стали приносить ему деньги, не дожидаясь экзекуции. Это было гораздо удобнее, чем каждый раз выколачивать дань, поджидая жертву в раздевалке.
Дальше - больше.
Жора перестал лично участвовать в вымогательстве, поручив это своим верным помощникам. Теперь он спокойно сидел на уроках, снисходительно слушая нудные разглагольствования малограмотных учителей, и с непоколебимой уверенностью подсчитывал деньги, которые принесет ему после уроков Игореха Клещ, прозванный так за упорство и настойчивость, необходимые при вымогательстве.
После школы, а Жора, как ни странно, успешно окончил ее, он резко свернул с одобренной обществом дороги и не стал ни студентом, ни рабочим, ни солдатом.
Шел 1983 год. Призрак организованного бандитизма бродил по России.
Жора Беляев, уже получивший среди корешей прозвище Марафет, собрал вокруг себя небольшую, но крепкую компанию таких же, как он сам, подонков, и, умело руководя ею, приступил к грубому отъему денег и имущества у беззащитных граждан.
Он имел влияние на других молодых бандитов, но по-настоящему закрепил свой авторитет, когда, поймав одного из своих подручных на утаивании общественных, то есть - его, марафетовских, денег, хладнокровно застрелил его на глазах потрясенных братков. Ему давно хотелось испробовать в деле новенький «Макаров», который он купил на местном рынке месяц назад.
Труп спустили в сибирскую речку, а Марафет понял, что убить человека не сложнее, чем выбить ногой фанерную дверь дачной веранды, за которой мирно пьют чай ничего не подозревающие обыватели.
Свой первый срок он получил в 1986 году, когда их компанию взяли на ограблении кооператива, занимавшегося дорогими шапками и шубами. Отсидев два с половиной года и впитав огромное количество жизненной мудрости и опыта, которыми охотно поделились с ним татуированные гнилозубые паханы, Марафет вышел на свободу.
Оглядевшись, он с удовлетворением отметил, что благосостояние предприимчивой части населения значительно выросло, а это обещало рост и его личного благосостояния. Грабить простых людей стало невыгодно, и Марафет, покумекав, сделал правильный вывод. Перед его внутренним взором вдруг образовалась странная, но приятная схема, а точнее - карта движения денег. Ручейки, озера, реки и моря рублей, долларов и марок пронизывали общество, и оставалось только выбрать место, в котором предстояло забросить сеть.
Рассуждения Марафета были просты.
Работяга несет свои жалкие деньги в лавку. Все работяги носят деньги в лавку, и поэтому отнять деньги у лавочника примерно в тысячу раз выгоднее, чем у работяги. Но Марафет не остановился на этом выводе. Он пошел дальше.
И его рассуждения привели его к тому, что он увидел весь путь денег - от ничтожного продавца в кооперативном ларьке до зубчатого кирпичного забора на Красной площади, по углам которого торчат острые башни с рубиновыми звездами. Непрерывный поток денег тек из ларька в Кремль, останавливаясь на некоторое время в определенных местах, и вот именно эти места заинтересовали Марафета.
Он отдавал себе отчет в том, что идея поставить на гоп-стоп Кремль или госбанк может прийти в голову только законченному идиоту. Поэтому следовало вмешаться в ход событий пониже, там, где деньги уже стали достаточно крупными, но еще не попали под защиту самых главных воров, тягаться с которыми - себе дороже.
Последовали несколько ограблений оптовых баз, нападения на неофициальных инкассаторов, и вдруг Марафет увидел, что не один он такой умный. А еще он увидел, что, как грибы после дождя, неожиданно и быстро выросли многочисленные крыши, и сам он стал просто одним из десятков тысяч таких же жадных до денег и жестоких бандюков. Сферы влияния, иерархия группировок, сращивание криминала с милицией, все эти приятные новшества свалились на Россию, как горячий асфальт из кузова грузовика, и Марафет оказался закованным в тесные рамки общепринятых преступных нормативов.
На протяжении нескольких лет он был обычным рэкетиром, на нем повисло несколько убийств, и наконец настал тот час, когда Марафет понял, что оставаться в России - смерти подобно.
Вызов, ОВиР, виза, билет, аэропорт Кеннеди, Брайтон, американская русскоязычная братва, удачные и неудачные наезды на бывших соотечественников, еще несколько трупов и…
Повзрослевший и поседевший Марафет сидит в собственном офисе на двадцать первом этаже небоскреба в Лос-Анджелесе и задумчиво смотрит на бескрайнюю океанскую гладь.
В последние годы поток эмигрантов из России, хоть и ослаб, но все же остался достаточно густым, чтобы Марафет, выбравший своей темой спорт, чувствовал себя при делах и не ощущал пустоты за спиной.
Ни один из фигуристов, борцов, гимнастов и боксеров, приехавших на Западное побережье из далекой России, не мог надеяться на то, что ускользнет от пристального внимания Марафета. А если кто-то и пытался обойтись без поддержки этого влиятельного русского американца, то его находили и доходчиво объясняли, что даже Бог рекомендовал делиться. То же касалось и тренеров, и владельцев спортивных школ, и вообще всех русских, кто занимался спортом на берегу Тихого океана.
Телефон коротко пикнул, и Марафет снял трубку.
- Алло… А-а, Стилет, здравствуй, дорогой!
Закурив сигару, Марафет откинулся на спинку офисного кресла, и между ним и Стилетом начался обычный разговор двух опасных людей, которые делают вид, что сильно уважают друг друга, а на самом деле каждый осторожно ведет свою линию, думая только о том, чтобы собеседник ни в коем случае не догадался об его истинных намерениях.
- Ну что у вас там, в далеких Америках? - бодро начал Стилет.
- А что у нас тут? Да все то же. Доллар вроде еще не покраснел, все такой же зеленый, океан на месте, птички поют. Сам-то как? - умело поддержал дружескую беседу Марафет.
- Да сам-то я нормально. Все путем. А звоню я тебе, честно говоря, по делу.
- Вот так всегда, - с притворной грустью сказал Марафет, - звонит тебе уважаемый человек, ты хочешь с ним о приятных вещах покалякать, о рыбалке там, о девушках, а он все о делах, о делах… Когда же эти дела кончатся? Когда же мы на бережку с удочками сядем?
- Ой, не говори, Жорик, - вздохнул Стилет. - Но кто-то же должен заниматься делами, разве не так?
- Твоя правда, Стилет, твоя правда… Ну так что там за дело-то?
- А дело у меня такое, - Стилет сделал задумчивую паузу, - дело такое… Ты про человечка одного слышал? Знахарем зовется.
- А кто ж про Знахаря не слышал! Слышал я о нем, конечно. Тут про него такое рассказывают, что заслушаешься. Врут, наверное…
- Да нет, Марафет, не врут. Правду говорят.
- И про арабов, и про побег из «Крестов», и про богатство его неслыханное - все правда?
- Точно говорю. Все - правда.
- Все, говоришь, правда… Значит, и то, что ты за ним охотишься, да еще и призы обещаешь - тоже правда?
Стилет помолчал и ответил:
- Правда.
- Ага…
Теперь паузу взял Марафет.
Он выпустил облако сигарного дыма и посмотрел сквозь него на сверкающую поверхность океана.
Стилет…
Марафет прекрасно понимал, что это за человек.
Марафет, в отличие от хитрого и жадного Стилета, был еще и умным. Если бы кто-нибудь потрудился измерить коэффициент интеллектуальности того и другого, то сравнение было бы далеко не в пользу Стилета. Марафет хоть и был таким же хладнокровным гангстером, не останавливающимся ни перед чем в достижении своих целей, как и его «приятель», намного превосходил его и в способности оценивать общую картину ситуации, и в понимании сути вещей. По части последнего Марафету, конечно, было далеко до Конфуция или, например, Платона, но по сравнению с тупым и жадным Стилетом, не видевшим дальше своего сиюминутного интереса, он был великим философом, а также стратегом и тактиком.
Да и вообще - местечковый урка не мог сравниться с человеком, который смог добиться влияния в такой могучей и законопослушной стране, как Америка.
Поэтому Марафет решил сыграть со Стилетом по-другому.
- Значит, Знахаря хочешь получить?
- Да, - быстро ответил Стилет, - за ним должок имеется.
- Должок, говоришь? Это как - он у тебя в долг брал?
- Нет, в долг не брал, но должок имеется.
- А я вот кое-что другое слышал. Например, что он питерской братве пятьдесят миллионов баксов на общее дело отсыпал, а тебя жаба разобрала, и ты хочешь у него все забрать, а его самого грохнуть. Нехорошо получается. Он ведь вроде вор в законе, так?
Стилету не понравилось такое развитие разговора, но он сделал вид, что все в порядке, и, стиснув зубы, ответил:
- Это откуда ты такую поганку услышал? Бабки он в общак, конечно, прислал, но живет не по понятиям. Вот за это и ответить должен. Да и какой он вор в законе? Так - дурилка картонная.
Стилет прикусил язык, поняв, что ляпнул лишнее, но было поздно.
- Понятно. Это значит, если он тебе свою мошну отдаст - тогда все по понятиям будет. А я вот еще слышал, что у тебя с ментами погаными полная любовь и согласие, и еще, что ты себе воинскую часть откупил и устроил там поместье, как у графа Толстого, - это как, по понятиям? А насчет дурилки картонной - так ты ведь вроде сам его и выдвинул, и рекомендовал, и людей убедил, чтобы его короновали, что - не так?