Очнулся, когда наступила разрядка и сознание постепенно возвращалось. Сонетка сидела на нем, дышала часто, была покрыта бисеринами пота, а его пальцы сжимали ее бедра. Николай похолодел, не веря в то, что произошло. Сонетка в бессилии упала рядом… и только тогда он подумал о Вере. Приподнявшись на локтях, растерянно обозрел себя голого, не помнил, как это случилось, как Сонетка раздевала его. А он не только не воспротивился, наоборот, от ее бесстыдных ласк сразу завелся…
– Не уходи, – положив мягкую, как у кошки, ладонь на его живот, произнесла Сонетка с томностью в голосе.
– Надо идти, Кобыла придет…
– Не придет, – заверила Сонетка, поглаживая низ его живота.
Николай понял, что сейчас второй раз случится непоправимое. Он вскочил и принялся одеваться, стараясь не смотреть на обнаженное, соблазнительное тело Сонетки. Он ненавидел ее. Ненавидел себя.
Она дала ему пуловер, не соизволив хотя бы для приличия набросить халат, проводила до двери. Он все же нашел в себе силы дежурно поцеловать ее на прощание, ведь человек, выбравший судьбу вора, который большую часть проводит по тюрьмам, никогда не откажется от женщины, никогда не оттолкнет ее. Все получилось натурально. Но противно…
Домой Николай шел бешено злым. Он представлял Веру в постели с другим и задыхался от ревности, оскорбления, брезгливости. Но это не Вера поддалась искушению, а он, его жена не подпустила б к себе чужого мужчину. А каково ей будет узнать? Николай видел ее глаза, ощущал через них ее боль, поэтому решил: не скажет. Молчание не расколет их на две половины – до измены и после. Не скажет, нет. Он стискивал зубы, сжимал кулаки и в сотый раз в бессилии мычал, как безмозглый бык. Попадись ему кто по дороге, задень его мало-мальски обидным словом – плохо пришлось бы обидчику. Это был бы ответ собственному животному инстинкту, но, на его счастье, улицы были безлюдными.
Едва вошел в квартиру и повернул ключ в замочной скважине, как Парася нарисовалась, высунув кудрявую голову в дверную щель:
– Это вы, Николай Карлович? А я думаю, хто это так поздно? Ой, Николай Карлович, вы ж обещали браслетку починить…
– Починю, – толкая дверь, пообещал он.
– Так я сичас занесу? – заиграла она бровями.
– Завтра. – К ее неудовольствию, он скрылся в своей конуре.
Николай рухнул на стул, положил руки на стол и упал головой на них. Где та грань, за которой теряется лицо, душа, сила? Он явственно ощущал, как ломался, становясь другим человеком – слабым, безвольным, гнусным.
В дверь постучали, Николай недовольно крикнул:
– Завтра, Парася Назаровна.
– Это я, Нико. – Зашла Раймонда Багратионовна. – Ты пришел так поздно, а Верико нет, я спросить: не нужно ли чего?
У него не было сил сказать «нет», он лишь отрицательно качнул головой, свесив ее низко на грудь. Раймонда Багратионовна подошла вплотную, кисти шерстяной шали, наброшенной на худенькие плечи, коснулись его плеча, потом она положила свою коричневую и морщинистую руку ему на голову:
– Нико, у тебя неприятности?
– Нет… Да. Мне плохо, тетя Раймонда.
– Пройдет, Нико. Ты молодой и сильный. Страшно, когда теряешь близких, остальное пережить можно.
– А если теряю себя?
– Так кажется, Нико. Не задумывается, что теряет себя, только слабый человек, он покорно идет туда, куда несет его безволие. А сильный переживет временную слабость, которую рождают обстоятельства, распрямит спину и выйдет обновленным. Поверь, Нико, я стара, знаю много, вижу многое.
Он взял ее руку, с минуту рассматривал выступающие вены, утолщенные суставы пальцев, сморщенную тонкую кожу. И приложился губами.
– Спасибо, тетя Раймонда.
– Поспи, Нико. Сон укрощает душу, когда она бунтует.
Раймонда Багратионовна ушла, а он, не раздеваясь, лег на кровать, решив, что больше не посмотрит в сторону Сонетки.
Вечером следующего дня лил дождь. Николай, находясь все в том же состоянии упадка, после работы решил заглянуть к Вере, но его встретил Фургон:
– Викинг, тебя зовет…
Викинг с размаху, от всей души вмазал ему кулаком по скуле. Фургон летел, пока не врезался в ограду парка.
– Викинг, ты чего?! – пролепетал Фургон, придя в себя. – Из-за вчерашнего? Так я не знал… Всех сомнительных проверяют, так положено…
– Что-то я не слышал, чтоб подставляли на деле, – зло бросил Николай и пошел дальше. Фургон его до-гнал.
– Кобыла экзаменует, как ему вздумается. Он – бондарь (главарь).
– Плевал я на Кобылу, да и на тебя.
– Погоди. Он зовет тебя, делиться собрался.
Было бы совсем ненормально – отказаться от добычи, воры так не поступают, наоборот, из горла выдирают. Да и цель свою Николай помнил, поэтому сели на трамвай, поехали в «Гильдию».
Стоило ему увидеть Сонетку в декольте, с влажными глазами шлюхи, как его снова обуяла похоть, однако Николай твердо решил не путаться с ней. Он сел на стул, не поздоровавшись, остановив враждебный взгляд на Кобыле, а тому было без разницы, какой осадок остался у Викинга.
– Ажурно поработал, – похвалил он.
– А ты подло, – сказал Николай.
– Погаси запал, Викинг, – ласкал ухо голосом Кобыла. – Или ты плохо правила знаешь? Напомню: подчиняются главному, как на заводе.
– Где моя доля?
– Завтра получишь, когда примет маклак.
– Пойдем к нему вместе, – ультимативно заявил Николай. – Уж извини, Кобыла, а я не доверяю тебе, твои правила мне тоже не нравятся.
– Ха-ха-ха… – рассмеялся Кобыла, смех у него был блеющий, не искренний. – Ты мне нравишься, смелый. Ну, лады, пойдешь со мной.
Николай выпил предложенную рюмку водки, занюхал кулаком и ушел, не попрощавшись. Конечно, он вел себя вызывающе, независимо, а таким везде тяжело – и на дне, и в обычной жизни. Везде своя иерархия, ей следовало подчиняться, в противном случае наказание не заставит себя ждать. К Вере он пока не мог пойти, было стыдно смотреть ей в глаза, поэтому поплелся домой.
Маклак – маленький и толстенький человечек с реденькими волосами и подвижным лицом – рассматривал каждую вещь через лупу. Конечно, оценил намного ниже истинной стоимости – за риск теперь уже с его стороны, ведь ему предстояло продать краденое. Однако Николай получил в руки такую сумму, какой никогда раньше не держал. Ему было все равно, утаил ли Кобыла часть вещей, пряча деньги, он спросил маклака:
– Монеты старинные есть?
– Зачем тебе монеты? – поинтересовался Кобыла.
– Приятель у меня коллекционер, – ответил Николай.
– Кто такой?
– Кобыла, ты слышал? Он мне приятель. Не хочу, чтоб ты побывал на его хате. Так есть монеты? Кажется, ему нужны были петровские…
– Сейчас покажу.
Маклак принес одну монету, Николай повертел ее:
– Сколько их у тебя?
– Было пять, осталось две. Подойдут?
– Не знаю, – пожал плечами Николай. – Я приведу его, он сам посмотрит.
Пять монет, пять… Николай понял, что это монеты Пахомова. В небольшом городе вряд ли кто-то еще имел монеты эпохи Петра Первого, они редкость – профессор не раз говорил. Теперь осталось выяснить, кто их принес.
Николай дождался вечера, пришел к маклаку, на вопрос из-за двери «кто?», сказал:
– Я по поводу монет. Один пришел, договориться о цене.
Защелкали замки, а было их штуки четыре, маклак через дверную цепочку осмотрел площадку, после чего пустил Николая, заблеяв:
– Ну что вы, в самом деле! Голубчик, так же нельзя! Какие монеты, когда у соседей уши… Вы разве новичок?
– Извините, котелок плохо варит. Скажите, кто принес вам монеты?
– Пардон, это секрет, клиентов не выдаю…
– Дядя, – наступал на него Николай свирепо, – ты плохо понял. Мне нужен тот, кто принес тебе монеты. Повторять не люблю.
Маклак, видимо, предположил, что его сейчас изобьет здоровяк, замахал ручонками:
– Вы хотите, чтоб меня на пику надели (зарезали)?
– Дядя, никто не узнает, обещаю. – Маклак наткнулся на стену коридора, а Николай, чуть наклонившись к нему, процедил: – А то я сам тебя на пику надену.
– Пинжа принес, – выпалил тот.
– Он приносил хрустальный кубок и аметистовую друзу?
– Д-д-да. Но я взял лишь аметистики, хрусталем не занимаюсь.
– Кто такой Пинжа? Где его найти?
– Вы меня подведете, – захныкал маклак. – Пинжа догадается, что я его продал, он меня…
– Дядя, не скули, как собака. Будешь держать язык за зубами, что я интересовался монетами, Пинжа не узнает. А понесешься ему стучать или кому другому донесешь, деревянный бушлат я тебе обещаю крепкий. Воркуй! – прикрикнул Николай.
– Пинжа вообще-то на посылках… – волнуясь, заблеял маклак. – Те, кто их… достал… не приходят. Пинжа бывает в «Гильдии» и в «Неве»… В «Неве» чаще. Вы его узнаете по ожогу на шее… слева… да-да, слева. Большой такой шрам… почти на всей правой… то есть левой части шеи. И ухо у него с ожогом. Но шрамы не всегда видны, у Пинжи длинные патлы, воротнички носит высокие… Спросите тех, кто его знает, вам покажут.
А у кого спросить? Только у Сонетки, которая пела как раз в «Неве». Николай купил костюм в магазине, конечно, не шикарный, хорошие толкали только спекулянты, купил туфли и отправился в «Неву», чтобы не встречаться с Сонеткой наедине у нее дома.
Это был ее день, Сонетка стояла на крошечной эстраде в воздушном длинном платье и пела в сопровождении трех музыкантов. Пела хорошо, тонким и звонким голосом. Заметив Николая, который устроился за одним из столиков в просторном зале, она уже не сводила с него алчных глаз. Сонетка спела еще две песни и ушла с эстрады, он успел за это время сделать заказ, выпить и думал, как с ней увидеться, как вдруг у столика очутилась официантка:
– Евдокия вас приглашает к себе.
Догадался, что Евдокия и есть Сонетка, официантка провела его через длинный коридор, он постучал.
– Да-да, входите, – послышался голос Сонетки.
Николай вошел в каморку, где стояли стол с зеркалом и пара стульев, стены были завешаны одеждой и вечерними туалетами. Сонетка, затянутая в сверкающее зеленое платье, обвила его шею руками и присосалась к губам. Он еле отодрал ее, усадил на стул, присел перед нею на корточки:
– Послушай, Сонетка, мне нужен Пинжа. Знаешь такого?
– Это мерзкий негодяй. Зачем он тебе?
– Нужен. Покажешь его?
– Покажу. Он приходит позже. Викинг…
Она потянулась к нему, но он схватил ее за руки:
– Не люблю делить баб с другими. Дай знак, чтоб я понял, кто Пинжа.
Николай хотел уйти, но Сонетка опередила, повернула ключ в замке и сунула его в вырез декольте. Он нахмурился:
– Открой дверь.
– Возьми ключ и открой сам.
И при этом не заигрывала с ним, не кокетничала с пошлостью разнузданной шлюхи… Стиснув зубы, Николай резко притянул к себе Сонетку. Ее рот очутился у его рта, Николай покрылся испариной. Все – дух вон! Он с яростью сдернул с Сонетки лиф, так что лопнули тонкие бретели, а ключ вылетел и упал на пол. До ключа ли тут! Николай обеими руками тискал дьявольское отродье, при виде которого не в состоянии был обуздать себя. Взял ее сзади, задрав юбку и бросив лицом на стол. В ритмичные движения он вкладывал всю свою злость на Сонетку, а главное – на себя, ей же только этого и надо было, стонала, как драная кошка на крыше.
Николай рухнул на стул, отдышался, вскочил, застегнул брюки и подобрал с пола ключ. Сонетка так и стояла с оголенными задом и грудью, опираясь на стол руками, а стонала, будто он до сих пор ее…
– Покажешь Пинжу, – сказал, уходя.
Выпил две рюмки подряд, занюхал кулаком и пытался разобраться, что с ним происходит. Он не находил ответа, не находил оправданий, а когда вышла Сонетка в другом платье петь, произнес под нос:
– Сука.
Собственно, чем он лучше? Блудливая кошка покрутила хвостом – похотливый кот спекся. Ну да, да, его тянуло на нее именно как кота. Тем временем она закончила песню, спустилась с эстрады и подошла к столику, за которым пили четыре человека. Коротко переговорила с длинноволосым и худым блондином лет сорока, вернулась на эстраду, сделав незаметный кивок Николаю, мол, видел? Тот в ответ кивнул, далее ждал, когда Пинжа уйдет.
Тот взял такси, Николай тоже следовал за ним, пока Пинжа не вышел на окраине. Долговязая фигура шла впереди минут пять, перепрыгивая рытвины и канавы. Наконец Пинжа взялся за калитку, открыл ее и вошел во двор. Его ли это дом или к кому-то Пинжа пришел – Николай не мог знать, но ждал примерно с час, надеясь, что долговязый субъект выйдет. В окнах погас свет, Николай подождал еще с полчаса, после подошел ближе и посмотрел на номер, написанный светлой масляной краской на темном заборе. Там же более мелким шрифтом вывели и название улицы. Он вернулся домой.
День работал ударно, усталости не чувствовал, а ведь спал мало.
Умывшись после смены, Николай вытирал полотенцем лицо и неосознанно очутился у зеркала на стене, заляпанного известью. Никогда раньше он не смотрелся в зеркало на работе, а тут вдруг потянуло к нему. Сначала он не узнал себя, сквозь пятна на него смотрел незнакомый человек. Вернее, черты лица были знакомы, но за ними проглядывал образ хладнокровного, темного, по сути, человека, способного на все. Николай оглянулся, думая, что кто-то другой стоит за ним, но рабочие переодевались к нему спиной. Этим другим был, оказывается, он. Готовясь к ночной жизни, Николай будто надевал на себя чужую шкуру, вбирал в себя чужую душу. И уже не страх перед реальностью ответить за убийства им верховодил, он о нем забыл, а включился азарт. Вот, значит, что за метаморфозы произошли с ним – днем он один, ночью другой. А какой из этих двух настоящий? Чтобы проверить себя, Николай помчался к Вере.
Ни Майки, ни Тараса не было дома, мать Майки ушла к соседке купать новорожденного младенца. Вера только что вернулась с работы и переоделась в светлое домашнее платье. Увидев мужа, она заулыбалась, кинулась к нему. Он оторвал ее от пола, держал в руках, вдыхая родной запах. Потом целовал лицо, заглядывая в чистые глаза, повторял тихим шепотом: «Верка… Верочка…» И все было как прежде: нежность, ласка, любовь. Вера не заметила в нем перемен, не почувствовала измены. С ней он настоящий и не изменил ей, нет, не изменил. Потому что тот Николай не он, к этому Николаю тот не имел никакого отношения.
Пинжу караулил еще два дня, приезжая к дому в сумерки и прячась в кустах. А он не выходил из дома и не заходил туда, значит, жил где-то в другом месте. На третий вечер Пинжа прибыл, не пробыл в доме и часа, вышел. Николай с предосторожностями следовал за ним, когда же отошли от дома достаточно далеко, нагнал его. Слыша шаги за спиной, Пинжа обернулся.
– Стой, дело есть, – сказал Николай.
– Кто такой? – спросил Пинжа сиплым и низким голосом. – Чего тебе?
– Спросить. – Николай остановился в двух метрах от него. – Кто был в квартире Пахомова?
– Об чем тут речуга? Какой Пахомов?
– Профессор. Которого вы пером поддели, а домработницу удавили.
– Не понтуйся, фраер. Дави винта по тихой.
Пинжа не поджал трусливо хвост, для простого курьера, продающего краденое, это не характерно. Он стоял, заложив руки в карманы пальто, стоял уверенно на широко расставленных ногах, чуть наклонив голову вперед. Но напряжение в долговязой фигуре выдавало коварный умысел, Николай тоже напрягся, готовясь к неожиданностям:
– Мне нужен тот, кто убил Пахомова.
– Это мы запросто…
Резкий выброс руки Пинжи – Николай отпрыгнул назад. Пинжа согнулся и наступал, делая обманные движения левой рукой, словно ловил противника. В правой руке у него была финка (счастье, что не пистолет), а Николай не запасся оружием, ему оставалось только избегать удара, выматывая нападавшего. Несколько раз он пытался перехватить руку с ножом – не получилось, Пинжа проявил умение и ловкость. Но и бандиту не удавалось нанести смертельный удар, а сил он с каждым броском затрачивал много.
В конце концов Николай схватил Пинжу за руку, прижал ее локтем к своему корпусу, да только противник оказался весьма сильным. Свободной пятерней Пинжа ухватил его за лицо, сдавил, перекрыв нос и рот. Задыхаясь от нехватки воздуха и понимая, что сейчас этот на вид тщедушный человек выйдет победителем, Николай со всей силы его же нож воткнул в его грудь, так и не выпустив руки Пинжи. Сначала раздался хрип и ослабли пальцы, стиснувшие лицо Николая, через секунду бандит упал на колени.
– Кто убил Пахомова? – прорычал Николай.
– Тебе не жить, запомни, – прохрипел в ответ Пинжа и уткнулся лицом в землю.
Николай стоял над ним, чувствуя покалывание в мышцах. Он так и не добился признания, ниточка оборвалась. Затем он пешком, почти через весь город, шел к той, кто должна стать его помощницей. Другому Николаю – другая женщина.
Линдеру позвонили, он переговорил, улыбнулся:
– Летим в Нью-Йорк? Кстати, как вам Майами?
– Не разобрал, – сказал Вячеслав.
– Вы молоды, успеете разобраться.
13
Под вечер Игорь въехал в город. За дорогу Далила сто раз спрашивала, правильно ли она поступила, уехав. Он убеждал: правильно. А ей необходимы были все новые доказательства.
– Ну что бы ты делала там? – представил он последний довод. – Страдала бы вместе с Милой и надоедала бы ей? Кончилось бы ссорой. Твоя дочь – взрослая женщина, имеет мужа, им обоим не нужны посторонние, а ты уже посторонняя, хоть и мать. Умерь свою ревность, Далила.
– Постараюсь, – вздохнула она со смирением.
И даже не представляла, что ждет ее впереди!
Уже у двери квартиры произошла заминка, Далила вставила ключ в замочную скважину, а он не поворачивался.
– Что за ерунда!
Едва не сломав ключ, она с силой задергала дверь, а та… открылась. Невероятно! Игорь отстранил Далилу, осмотрел замок, осторожно вошел, через минуту вышел и достал мобильник:
– В квартире кто-то побывал. Я вызываю милицию, не входи туда.
– О господи! – Она прошла к лестнице, села на ступеньки.