Королева спустилась к ручью. Ветер выл всё сильнее, вечерний сумрак сгущался, звёзд не было видно за плотной завесой облаков.
Вейде наклонилась, аккуратно воткнула срезанную веточку у самого края воды. Зачерпнула пригоршней серебристую влагу, плеснула на неё; лицо королевы исказилось болью, она закусила губу, но миг спустя её голос уже зазвучал, как ни в чем не бывало – мерным ритмом непонятного людям языка, музыкальными переливами странных созвучий; но сейчас они звучали поистине грозно, пугающе, словно марш тёмной армии, не орды, а именно армии, железных легионов, где каждый знает своё место и весь строй умеет ударять как одна рука.
Над головой королевы тучи закружились в хороводе, в небесах появилась громадная, всё расширяющаяся воронка. С небес спускался исполинский хобот тёмного вихря, постепенно утончаясь к концу, – вот он достиг воткнутой в берег веточки, и в тот же миг Вейде, раскинув руки так, словно хотела обнять всю Вселенную, душераздирающе вскрикнула, по взметнувшимся тучей волосам зазмеилось пламя, ветер почти что прижал многовековые дубы к земле, и воронка в небесах исчезла. Хобот вихря исчез, как не бывало, однако срезанная веточка внезапно начала расти, дрожа, потянулась вверх, стремительно, неудержимо, ручей заклокотал, вода в нём вскипела и окрасилась чем-то тёмным, облако пара окутало веточку – впрочем, уже не веточку, а молодое деревце – и, повинуясь властному жесту Вейде, рассеялось.
На берегу ручья осталась стоять человеческая фигура. Закутанная в просторный, скрывающий очертания плащ, так что трудно было даже понять, эльф это, человек или, может, и вовсе орк.
Вейде дрожала, как в лихорадке. Глаза её блестели нехорошим, больным блеском, но голос оставался твёрд.
– Я призвала тебя, потому что задание по силам только тебе.
– Я исполню, владычица… – глухо отозвалась фигура, и опять же про неё ничего нельзя было узнать – голос казался каким-то стёртым, неживым, лишённым собственных черт.
– Ты знаешь, что нужно совершить?..
– Твоё волшебство показало мне всё, что надо, владычица…
– Тогда в дорогу. Торопись. Времени у нас очень мало, наши враги не станут мешкать.
Закутанная фигура молча поклонилась и плавно заскользила прочь. Ночной мрак быстро поглотил её, а Вейде, гордая королева Вейде вдруг упала прямо на землю и разрыдалась.
– Что я наделала? – слышалось между судорожными всхлипываниями. – Что я наделала?..
Эти слова она произнесла по-человечески, а не на своём родном языке.
Глава 8 Некромант и инквизитор (продолжение)
В камере после пыточного покоя Фессу показалось донельзя уютно. Разумеется, его не расковали. Инквизиторы не собирались совершать подобных ошибок. Тем не менее с латниками, препроводившими некроманта в его «келью», отправился и подпалачик. Этот, не снимая маски, принялся поить и кормить Фесса с ловкостью, свидетельствовавшей о немалом опыте. Угрюмые солдаты всё это время стояли рядом, и оружие кололо Фессу незащищённую шею. Ясно, они бы убили его, попытайся он сделать хоть одно лишнее движение. Они даже не предупреждали его о «границах дозволенного». Они просто стояли с клинками наголо и молчали.
Сделав всё нужное, подпалачик убрался. Вышли следом латники. Фесс наконец смог осмотреться. Словно в насмешку, ему оставили небольшой огарок свечи.
Каменный мешок. Разумеется, никаких окон. Квадратный. Четыре шага в длину, столько же в ширину. И никаких тебе постелей. Голый каменный пол. Вообще ничего, кроме железной двери.
Место, где должно погребать надежды. Место, где узник должен ощутить себя ничтожным атомом, пылинкой перед давящей мощью камня и стен. Где должны рассеяться, истаять без следа твёрдость духа и храбрость. Инквизиторы знали, куда помещать особо ценных пленников. Утешало только одно – Этлау тоже придётся сидеть где-то под землей, неподалёку, чтобы держать Фесса под действием своего талисмана.
Слабое утешение, конечно.
Стража удалилась. Стальная дверь камеры захлопнулась, и вместе с ней на некроманта навалилась звенящая, давящая тишина. Не слышно было даже удалявшихся шагов его тюремщиков.
Глубоко под землёй зима теряет власть. Там должно быть тепло, однако в каморке Фесса отчего-то царил ледяной, липкий холод, медленно просачивавшийся во все щели, как ни старался некромант запахнуться плотнее и держаться подальше от стен. Тоже ничего нового, старался думать он. Пытка холодом – одна из старейших. Холод, темнота… узник без всяких палачей должен возмечтать о том, чтобы как можно скорее выложить всё, о чём только пожелают спросить его судьи и дознаватели.
И всё же первую схватку он выиграл. Собственно говоря, проверить его слова невозможно – разве что вызвать в качестве свидетеля обвинения саму Западную Тьму. Он может вещать всё, что ему вздумается, плести любые небылицы, сваливать на свою мифическую хозяйку все мыслимые и немыслимые прегрешения. Пусть серые попытаются это опровергнуть, если уж им вздумалось играть в «объективное следствие» и «беспристрастный суд». Честно говоря, Фесс не понимал, для чего Этлау на самом деле потребовалось прибегать ко всей этой глупой атрибутике. Чтобы убить некроманта, сейчас вообще требовался только один удар меча. Или, если желательно, чтобы проклятый Разрушитель умирал долго и мучительно, это тоже нетрудно сделать. Достаточно отдать приказ. Этлау мог приказать устроить, к примеру, публичное колесование или четвертование на главной площади Аркина – однако же не приказал. Фесс до сих пор жив. Неужели инквизитора на самом деле обманула эта клоунада, эта игра в «признание»? Кто знает, Этлау не выдал себя. Напротив, подыгрывал, если, конечно, на самом деле раскусил намерения Фесса.
«Намерения… – вдруг горько подумал некромант. – На что ты, собственно говоря, рассчитываешь, Кэр? Продержаться елико возможно долго, ожидая чуда, счастливого стечения обстоятельств? Наверное. Ничего другого не остаётся. Конечно, узники убегали и из самых охраняемых, самых „неприступных“ тюрем. Но этому всегда предшествовало что-то внешнее, ошибка стражи, усталость или равнодушие тюремщиков, ошалевших от однообразия своей жалкой службы. Пока на это рассчитывать не приходится. Этлау не из тех, кто легко впадёт в равнодушие сам или позволит сделать это другим».
Значит, надо ждать. Просто ждать. Читать на память любимые стихи. Вспоминать звёздное небо над ласковой Долиной, вспоминать дольмены и менгиры Мельина, Серую Лигу и ту простую жизнь, которую он вёл там; не дать черноте вползти внутрь, источить силу и волю к сопротивлению.
В медленно падающих мгновениях можно раствориться. В полной тишине, в кромешной тьме легко ступить на те дороги, что уводят за грань привычного, за черту реальности и Межреальности, вне пределов власти Сил и богов, если они только ещё остались в этом безумном мире.
Фесс понимал, что холод если и не убьёт его – едва ли инквизиторы согласятся вот так просто потерять самого, наверное, ценного узника за всё время своего существования, – то очень ослабит. А единственным способом избегнуть этого остаётся уйти очень, очень далеко. Кстати, интересно, если он сейчас пожелает разбить себе голову о стену, сможет ли Этлау ему в том воспрепятствовать?
Нет, не стоит пытаться. Если он пытается показать, что «сотрудничает», то подобные демонстрации просто глупы. Давай лучше на самом деле уйдём отсюда, далеко-далеко, теми тропами, на которые не вступить никогда, будучи в здравом уме и твёрдой памяти. Растворимся в окружающей нас тьме, скользнём вперёд и вверх её мельчайшими частицами, сквозь все двери, решётки и преграды, не замечая стражи и охранных чар, скользнём сквозь земную толщу и небесную твердь, туда, где нет пути даже Архимагу Копперу – если, конечно, Архимаг Коппер не проделает то же, что и ты.
Фесс подумал, что хорошо бы вновь увидеть в этом видении отца. Быть может, какие-то неведомые чары и в самом деле старались донести до него какое-то послание, отправленное через глубины времени и пространства?..
Не обращая внимания на холод и липкую мерзость, что немедля просочилась сквозь худую одёжку, Фесс сел на пол, привалился спиной к ледяной стене. И вновь начал спуск в те бездонные провалы, откуда нет и не может быть прямых путей для возвращения.
И вновь вокруг не стало ничего, кроме Тьмы. Дыхание некроманта сделалось медленным и очень глубоким. То волшебство, которое не мог отнять и подавить никакой талисман, властно вступило в свои права, заставляя тело забыть о холоде и ледяной жиже. Это походило на проделанное им во время морского пути в Аркин, только на сей раз здесьуходоказался ещё более глубоким. Фесс словно сорвался в бездонность, в беспредельность, по сравнению с которой даже Межреальность предстала бы крошечным и тесным пятачком. Здесь не знали, что такое «границы». В этих местах, наверное, брала начало сама Великая Река Времени; здесь было лишь Пространство и Время. Ни Сил, ни богов, ни миров. Ничего. Ни Хаоса, ни Упорядоченного. Фесс словно бы в единый, бесконечно короткий миг достиг не просто ведомых самым изощрённым магам пределов того, где может обитать чувствующее существо, он провалился в отражение того чудовищного Ничто, что, говорят, не есть Хаос и не есть Упорядоченное. Но о таких вещах в Долине говорили не иначе, как нервным шёпотом.
– Видишь Меня? – Это был не голос, не мысль, это было… было нечто, пришедшее ниоткуда, единый образ, не облечённый ни в слово, ни в звук, ни в знак. И вновь, уже сильнее, сотрясая все существо некроманта: – Видишь Меня?!
Это было слишком. Фесс не мог ответить, он в единый миг словно лишился своего тела, не в силах даже помыслить о чём-либо, не то что сделать что-то.
– Видишь теперь? – Кажется,тампоняли, что ничтожной человеческой пылинке не выстоять перед основами основ и Силами Сил. – Теперь видишь? Слышишь? Мы ведь уже говорили с тобой.
– Тьма… – простонал некромант, с усилием разлепляя губы – на них он уже чувствовал вкус крови. – Тьма… Западная Тьма…
– Можешь называть меня так, – пришёл ответ. – Хотя я всего лишь ничтожное отражение того Великого, нет, Величайшего, для чего в человеческих языках не изобрели ещё должного прозвания и не скоро изобретут. Зачем ты пришёл ко мне?
– Я думал… думал… что Ты сама придёшь ко мне…
– Я хочу тебе помочь, – ответил голос. – Однако ты сам поставил передо мной преграды. И теперь, чтобы получить мою помощь, ты должен уверовать в меня, принять меня не как последнее средство спасти от распада и уничтожения свою жалкую телесную оболочку. Не ведаю, понимаешь ли ты. С вами, людьми, очень трудно. Порой я не в силах вас понять, хотя тоже обладаю сознанием и личностью. Сломать возведённые преграды нелегко, ибо я вынуждена подчиняться законам этого мироздания, будучи лишь Отражением Истины и Великого Предела. Ты должен помочь мне, и тогда я помогу тебе, если уж эта жалкаяжизньстоль много для тебя значит.
– Помочь Тебе? Но как?
– Есть крепости, которые невозможно взять приступом. Только если кто-то откроет тебе ворота изнутри. Мне нужно, чтобы ты открыл мне эти ворота. Постепенно я возьму всё сама, ибо защита слабеет, и настанет час, когда старые чары не смогут сдержать меня. Но это время ещё неблизко. Миру предстоит пройти через хаос, прежде чем я смогу взять его. А каждый миг в отрыве от Великого Предела – мука для меня. Не удивляйся, некромант, несуществующее тоже способно страдать. И ваши скупые слова не смогут описать и миллиардной доли моих мук. Поэтому торопись, некромант! Неважно, что ты скажешь и сделаешь, ты всё равно мой. Чем скорее ты поймёшь это и войдёшь в мою Башню, тем лучше. Но войти ты сможешь, если на самом деле станешьмоим. Не знаю, понял ли ты, Отражения не наделены всеведением. Но теперь иди.
– Некромант! Эй, некромант! Лекаря сюда, быстро!..
По глазам хлестнул жестокий факельный отблеск. Фесс застонал, тщетно пытаясь прикрыться закованной в кандалы рукой. Кто-то грубо подхватил его под мышки, одним рывком поднял. Тело совершенно онемело, Фесс его почти не чувствовал, но при том не чувствовал он и холода.
– Пропустите! Не толпитесь! Дайте места, во имя Спасителя!
– Разойдитесь, ослы, лекаря пропустите! Кому сказано, бараны?! – последовало несколько изощрённых ругательств.
– Тэ-э-экс… сколько пролежал-то?
– Час уже, господин медикус…
– Тэ-э-кс… замерзнуть не мог, но… дыхание… очень редкое… пульс… почти отсутствует… Эй, быстро, выносите его отсюда! В тепло! Горячего вина, скорее! Снимайте с него цепи!
– Никак невозможно, господин медикус, строгий приказ самого преподобного отца Этлау…
– Он умрёт, если промедлим!.. Быстро!
– Пусть умрёт, господин. Преподобный приказали…
– Ладно, так его тащите. Одежду срежьте.
Хлынула со всех сторон тёплая волна. Фесса положили на что-то твёрдое, быстро и грубо избавили от насквозь промокших и заледеневших лохмотьев и принялись старательно растирать чем-то горячим. Это было невыразимо приятно, так что некромант даже чуть снова не потерял сознание. Потом ему поднесли ковшик с горячим вином, смешанным с пряностями, и он окончательно пришёл в себя. Тотчас вынырнул откуда-то из-за спин закованных в железо стражников памятный подпалачик, поставил рядом с некромантом дымящийся котелок, принялся кормить с ложки.
Фесс глотал горячую похлебку, и тюремная бурда представлялась ему сейчас пищей богов.
…Сколько так продолжалось, он не помнил. Глаза мало-помалу привыкали к свету, и когда в лекарскую камеру (а притащили его именно сюда) пожаловал сам преподобный отец Этлау в сопровождении положенной по его рангу свиты, Фесс уже мог нормально видеть.
При появлении инквизитора все остальные не то что вытянулись по струнке, но, похоже, вообще дышать перестали. Этлау быстро и остро взглянул на некроманта – похоже, проверял, не притворяется ли? Вопросительно взглянул на лекаря.
– Подследственный пришёл в себя после краткого, но очень глубокого забытья, – поспешно зачастил медикус. – Состояние нормальное, несмотря на сильное истощение, словно арестованный долгое время оставался без пищи.
Этлау кивнул.
– Почему мне не доложили, что подследственный впал в транс? – ровным голосом спросил Этлау у сводчатого потолка. – Почему не были предприняты немедленные меры?
Ответа не последовало. Все, похоже, просто тряслись от ужаса.
– Хорошо, – не меняя интонации, подытожил Этлау, – молчание допустивших сие служит ясным показанием осознания ими своей вины. Наложим епитимью. Отец келарь! Отдайте необходимые распоряжения. Пусть обвиняемого препроводят в допросную.
Приказы Этлау с некоторых пор выполнялись в Инквизиции беспрекословно.
И вновь знакомая комната, забитая пыточной машинерией, те же четверо безмолвных палачей в красных колпаках и тот же подпалачик. Вот только длинный стол следствия на сей раз пустовал. Этлау дождался, пока Фесса прикрутят к решётке, и повелительно махнул рукой стражникам – мол, свободны. Инквизитор сам тщательно запер двери дознавательного покоя, подошёл вплотную, встал в головах у Фесса так, чтобы некромант мог его видеть.
– Тебя ещё будут допрашивать по-настоящему, не сомневайся, – брезгливо проговорил экзекутор. – Тебе ещё зададут немало вопросов и, разумеется, не забудут поинтересоваться теми, кто тебе помогал.
– Они все мертвы. – Фесс постарался как можно циничнее пожать плечами. – Те, кто мне помогал, погибли в Эгесте. Больше никого не осталось. Под пытками я, возможно, и назову тебе вымышленные имена, инквизитор, – просто для того, чтобы прекратить собственные мучения, но разве тебе это нужно, Этлау?
– Вымышленные имена в устах Разрушителя перестают быть просто вымышленными, – парировал инквизитор. – Те, кого ты назовёшь, могут стать подручными Сущности, её рабами. Поэтому мы, само собой, не оставим в живых никого из них.
– Даже если я назову какого-нибудь Жгрумбайдумбайла из деревни Хрумбрумбом? – постарался усмехнуться Фесс.
– Этот ответ не будет принят, – очень серьёзно, словно и не замечая издёвки пленника, заявил Этлау. – Постарайся назвать настоящие имена. Очень советую также вспомнить о своих друзьях из Нарна и Вечного леса. Равно как и с мекампского пограничья. Не забудь также и Ордос. Это так, дружеский совет, некромант, перед завтрашним допросом. Ну а сегодня мы поговорим о другом.
– О чем же, преподобный отец? – Фесс постарался, чтобы Этлау не почувствовал насмешки.
– Мы поговорим с тобой о трёх вещах. О Даэнуре, твоём бывшем наставнике, о Вейде, королеве Вечного леса, и о тех птенцах, которых ты столь доблестно защищал в Салладоре. Покончив с этим, мы перейдём к могиле Эвенгара Салладорского, на которую тебе посчастливилось наткнуться в пустыне. Как тебе такой план, некромант?
– Отчего ж не поговорить, – как мог легко и беззаботно ответил Фесс. – Учителя всегда приятно вспомнить, даже при таких обстоятельствах…
– Не паясничай, – строго сказал Этлау. – Не заставляй меня окончательно поверить, что ты просто ломаешь комедию и тянешь время в надежде, что совершится какое-то чудо, или же, к примеру, ты наконец допросишься помощи от твоей нынешней госпожи. Давай, рассказывай, Неясыть.
– О чем же, Этлау? Ты задал слишком общий вопрос.
– Ты прав. Хорошо, тогда так: что ты знаешь об «Анналах Тьмы» и что говорил тебе на эту тему Даэнур?
– Странный вопрос. – Фесс вновь пожал плечами. – Насколько мне известно, Даэнур не враг Святой Церкви. Он чтит Договор. Его всегда можно спросить самого.
– Несомненно, – вежливо кивнул Этлау. – Но мне особенно интересны именно твои слова. Не будешь ли ты любезен удовлетворить моё любопытство?
Фесс с трудом удержался от предложения инквизитору поискать различных видов удовлетворения у профессионалок соответствующей квалификации и специализации.
– Я знаю, что «Анналы Тьмы» провозгласили грядущее появление Разрушителя, того, чьими руками Сущность сотрёт привычный нам мир и превратит его во что-то иное, ведомое только Ей.
– Замечательно, – подбодрил некроманта Этлау. – И что же дальше? Что ещё говорилось в «Анналах»?