У самого забора в углу раздавалось громкое чавканье.
– Вот ты где! Ну, погоди!
Я ухватила мопсенка за жирный хвостик. Муля моментально захлопнула пасть и глянула на меня невинными, беззащитными глазами. И она, и я знали, что сейчас произойдет.
– Знаешь, дорогуша, – рассердилась я, – вчера разжала тебе зубы и вытащила на свет дохлого мышонка, поэтому сегодня произведу «таможенный досмотр» в ванной комнате!
Муля молчала, как партизан на допросе. Мопсик отлично понимал: если сейчас приоткрыть радостно пасть, противная тетка моментально отнимет добычу.
Я сунула щенка под мышку и пошла в дом. Собаки остались в саду. Теперь за Клеопатрой охотились все пятеро. Странно, что Фифина не принимает участия в развлечении.
В ванной для гостей на первом этаже я зажала Мулю в угол и принялась разжимать плотно стиснутые мопсячьи челюсти. Щенок отчаянно вертел башкой и бешено сучил всеми лапами. Но я оказалась сильной и, обвалив на пол многочисленные розовые полотенца, пробралась в мопсову пасть и нащупала пальцами круглый, явно железный предмет.
– Ну и дрянь ты, Муля, – пробормотала я, разглядывая странное серебряное колечко, довольно большое и широкое. По нему шла надпись латинскими буквами «Peterson», явно не украшение, тогда что? Я повертела добычу в руках, похоже, совсем недолго пролежала вещица в саду, потому что не успела как следует потемнеть. Надо бы показать Тане, вдруг крайне необходимая в хозяйстве мелочь?
И з-за спины донеслось мерное чавканье. Я обернулась и увидела, что отпущенный на свободу мопс, блаженно прикрыв выразительные выпуклые глаза, с восторгом жует лавандовое мыло.
– Дай сюда, – завопила я, выдирая из Мулиной пасти ароматный кусок, успевший превратиться в обмылок, – просто гастрономический монстр, а не собака!
Муля недовольно засопела и унеслась в коридор на поиски новой «вкуснятины». Я вышла следом. Вдруг до слуха донеслось жалобное мяуканье. Фифина! Кто-то случайно запер кошку в гладильной, вот почему ее не было в саду!
Я поспешила на зов. Но дверь подсобной комнаты оказалась открытой. Фифина стояла на задних лапах возле большой стиральной машины. Передние киска положила на круглое стеклянное окошечко и выла нечеловеческим, вернее, некошачьим образом. Последний раз подобные вопли долетали до моего слуха в марте, когда ангорка приветствовала собравшихся под балконом кавалеров.
– Что случилось? – грозно спросила я.
Фифина повернула круглую голову с тревожно прижатыми ушами и взвыла, как пароходная сирена. Передние лапы яростно скребли окошечко, словно животное пыталось открыть дверцу. Удивленная столь странным поведением мирной доселе Фифы, я присела возле «Канди» и заглянула внутрь. В ту же секунду руки сами собой нажали на кнопки. С шумом и ревом из резинового шланга потекла не успевшая стать грязной вода. Очевидно, цикл стирки только начался. Наконец раздался тихий щелчок. Я быстро распахнула дверку. Из барабана выпал комок мокрых блузок, среди рукавов мелькнула ошарашенная морда нашей ручной крысы. Я вытряхнула несчастную простиранную Фиму на пол. Фифина моментально подгребла к себе лапой крысу и начала самозабвенно ее вылизывать.
Белая крыса, получившая имя Фимы, появилась впервые в нашем доме, когда Кеша пошел во второй класс. Ему очень хотелось иметь хоть какое-нибудь домашнее животное, и я отправилась в зоомагазин.
У меня в детстве жила кошка Лада. Она обожала бабушку и ровно в шесть усаживалась у входной двери поджидать ненаглядную хозяйку. Когда наконец бабуля входила в дом, Лада обхватывала ее шею лапами и принималась от полного счастья издавать стонущие звуки. Спала она только в кровати у пожилой женщины, положив голову на подушку. Никакого желания гулять с котами у Лады не возникало. Ну, в самом деле, зачем ей коты, если есть любимая бабушка.
Словом, помня о Ладе, я решила, что у сына должно быть счастливое детство, и купила крысу. Грызунов я не боялась, но считала абсолютно глупыми тварями. Через полгода мое мнение о них кардинально переменилось.
За те шесть месяцев, что Фима обреталась в нашем доме, произошло много событий. Во-первых, Кеша, поняв, что мать дала слабину, тут же притащил хромоногого блохастого щенка и весьма ободранную кошку, которая вскоре стала счастливой матерью. Так мы начали жить одной дружной семьей. Собака и кошка не делили территорию, а оставшийся у нас котенок лазил в ящик к Фиме и укладывался спать к ней под бочок. Крыса оказалась на редкость коммуникабельной и орала во все горло, если мы не выпускали ее гулять по квартире. Оказавшись на свободе, она моментально неслась к кошачьей кормушке и подъедала все, что там находила.
Потом с чувством исполненного долга обходила дозором две крохотные комнатушки и устраивалась на отдых в густой шерсти дворняжки. К сожалению, крысы живут максимум три года, и Фима мирно скончалась под неутешительный плач. Мы купили Фиму-вторую, потом третью, нынешняя уже шестая по счету. Она появилась у нас в тот же день, что и белый котеночек по кличке Фифина. Дети подружились и стали спать вместе. Прошел год, и Фифа превратилась в огромную пушистую ангорку с изумительными зелеными глазами. Фима же не слишком выросла, но нежная дружба осталась. Если крысы нет в коробочке, значит, она спит в корзинке с кошками. Клеопатра тоже любит грызуна, но не с такой силой, как Фифина. Последняя заботится о крысе будто родная мать и страшно нервничает, когда подруга куда-то пропадает.
Я не слишком аккуратна, и мои блузки просто валялись в кресле. Очевидно, Тоня сгребла вещи и, не глядя, сунула в барабан. Хорошо еще, что Фифа подняла крик. Крысы, конечно, водоплавающие животные, да и стиральная машина не наполняется никогда под завязку, так что вряд ли Фима смогла бы захлебнуться. Впрочем, интенсивный отжим ей бы, скорей всего, не понравился.
Я сунула выстиранную крысу за пазуху и поднялась в спальню. Следовало подвести итог: ничего не разузнала, кроме одного – таинственный Жок владеет клубом, и отчего-то упоминание этой клички повергло Таню в ужас!
Отдав Фиму Фифине, я с наслаждением закурила. Потом вытащила листок бумаги. Так, попробуем систематизировать информацию. Что известно точно? Кто-то убил Ваньку, потом Зою, следом стрелял в Никиту! Господи, совсем позабыла про Павлова. Какая я свинья, надо немедленно узнать, как он себя чувствует! И еще странная история с Костиной, а тут еще этот Жок.
Просто путаюсь в разных фактах и деталях. Нет, браться разом за все дела никак нельзя. Чтобы утереть нос Крахмальникову и полковнику, следует отыскать в первую очередь Жока. К тому же я совершенно ничего не понимаю в происшествии с Клюкиным и Зоей, а к Жоку подобралась очень близко, можно сказать вплотную. Осталось всего ничего – действовать либо через клуб, либо через Танину сестрицу – шантажистку.
Поколебавшись минут пять, я склонилась в сторону похода к родственникам и, быстренько одевшись, влезла в «Вольво».
Так, и где теперь искать адрес? Обратиться в Мосгорсправку? Но не знаю ни имени, ни фамилии. Вполне вероятно, что женщина замужем, впрочем, если она и осталась Ивановой, это совершенно не облегчает задачи. Представляете, сколько дам, носящих эту славную фамилию, проживает в Москве? Жизни не хватит всех проверить! Может, лучше начать с клуба? Хотя есть одна зацепка. Я завела мотор и вырулила на шоссе.
Из разговора сестриц стало понятно, что их мать жива. Вот к ней и обратимся, ну должна же женщина знать, где найти свою дочь. А адрес старшей мадам Ивановой добыть легко. Достаточно доехать до архива иняза.
Родной институт радовал глаз обшарпанными стенами. Кое-где зеленая краска облупилась, да и паркет выглядел не лучшим образом. В комнате с табличкой «Канцелярия» спиной ко входу стояла грузная дама. Услышав скрип двери, она громко спросила:
– Ну, кто там еще? – и повернулась.
В ту же секунду я ахнула:
– Амалия Модестовна, вы?
– Кого же ты ожидала тут встретить, Дарья, – преспокойненько произнесла женщина.
Ноги словно примерзли к порогу. Время бешено раскрутилось назад, и вот я, вновь глупенькая первокурсница, потерявшая после зимней сессии зачетку, стою перед суровой и неподкупной Амалией Модестовной. Сколько же ей лет сейчас? Наверное, около семидесяти, а выглядит просто великолепно.
– Здравствуйте, Амалия Модестовна.
– Добрый день, детка. Что привело тебя под сень alma mater? Девятнадцать лет не заглядывала…
– Двадцать, – машинально поправила я инспекторшу, – только что отмечали с курсом круглую дату после окончания.
Брови пожилой дамы взметнулись вверх.
– Значит, у всех маразм. Дипломы вам выписали девятнадцать годков назад.
– Нет, – вяло сопротивлялась я, – двадцать…
– Дарья, – отчеканила Амалия Модестовна, – даже не думай спорить, ты же знаешь мою память.
Она тяжелым шагом отошла к большим светлым шкафам, стоящим вдоль стен, и стала выдвигать ящички.
– Дарья, – отчеканила Амалия Модестовна, – даже не думай спорить, ты же знаешь мою память.
Она тяжелым шагом отошла к большим светлым шкафам, стоящим вдоль стен, и стала выдвигать ящички.
Что правда, то правда. Память у Амалии Модестовны уникальная. Каким образом она ухитрялась держать в голове огромное количество самых разных сведений, не понимал никто. Многие преподаватели пользовались ею как живой телефонной книжкой. Стоило назвать фамилию, как Амалия Модестовна моментально сообщала номер телефона и адрес. Если речь шла о студентах, могла припомнить отметки и темы курсовых работ. м, кажется, своего редкостного умения она не растеряла до сих пор. Во всяком случае, меня узнала моментально.
– Гляди, – сунула инспекторша в руки карточку, – любуйся и больше никогда не спорь со старшими. Скажи спасибо, что все документы, как Плюшкин, храню. Вот умру, придет новая завканцелярией, живо весь хлам к черту выкинет! А у меня рука не поднимается, всех ведь помню как родных!
Я уставилась на клочок бумаги и через секунду поняла, что держу свою регистрационную студенческую карту. Да, действительно прошло девятнадцать лет. Надо же, ведь никто не поправил Зою, действительно коллективный маразм.
– Говори, зачем пришла, – поторопила Амалия Модестовна, – недосуг мне, сейчас административный совет начнется.
– Дайте поглядеть на такую же карточку Тани Ивановой.
– Зачем? – проявила бдительность чиновница.
Я замялась на секунду, потом выпалила:
– Привезла для ее матери из Парижа лекарство и потеряла адрес, да и имя забыла. Неудобно как-то, она больна, ждет таблетки.
– Чего же у самой Тани не спросишь? – поинтересовалась Амалия Модестовна, роясь в ящичке.
– Так она сейчас в Англии живет, – вдохновенно врала я.
При всей своей феноменальной памяти Амалия Модестовна отличалась полным отсутствием логики. Ну зачем, спрашивается, просить кого-то покупать своей матери лекарство в Париже, если сама обретаешься в Лондоне? Но такая простая мысль не пришла в голову пожилой даме, и она дала мне еще один листок.
«м ванова Татьяна Михайловна». Так, отец скончался, а вот и мама – Иванова Людмила Сергеевна. И адресок в наличии – Казанский пер. 18, квартира 1.
– Она могла за этот срок переехать куда угодно, – резонно заявила инспекторша, но я уже бежала по лестнице, крича на ходу:
– Спасибо!
ГЛАВА 22
Несколько лет назад полковник Дегтярев подарил мне совершенно замечательный атлас.
– Держи, – вздохнул толстяк, протягивая довольно пухлую книжечку, – от сердца отрываю.
Вещь и впрямь потрясающая. Мало того, что на ее многочисленных страницах можно найти все улицы, переулки, тупики и магистрали, так еще проставлены номера домов, отмечены отделения милиции, кафе, магазины, бани… Словом, кладезь нужной информации.
Переулок оказался недалеко от центра – тянулся перпендикулярно Садовому кольцу. Постояв в пробке, я свернула направо и тут же уткнулась в нужный дом. Высокое здание дореволюционной постройки вздымалось ввысь тремя этажами, вровень с ним стоял современный кирпичный семиэтажный дом. Впрочем, удивляться не следовало, в первой постройке в квартирах потолок поднят на пять метров, во второй висит у несчастных жильцов на голове.
Огромные лестничные пролеты и перила с ажурными железными стойками подавляли величием.
Первая квартира, естественно, у входа. Я принялась давить на звонок левой рукой. В правой мирно покачивался пакетик с тортом «Птичье молоко» и бутылочкой замечательного ликера «Куантро». Таня одного возраста со мной, следовательно, ее матери подгребает к семидесяти, ну, в крайнем случае, шестьдесят пять. Значит, давно на пенсии, а пожилые дамы обожают сладкое и продолжительные разговоры о прошлом. Если бабуся окажется малообщительной, на помощь должен прийти алкоголь. Одной рюмочки для старческого организма хватит, чтобы впасть в эйфорию.
И когда дверь без всяких вопросов уже растворилась, мне в голову ввалилась оригинальная мысль: что, если Танины родственники живут вместе?
– Вы к кому, милочка? – донеслось откуда-то снизу.
Я опустила глаза и увидела крохотную старушку, просто китайскую статуэтку. Ростом бабушка едва доставала мне до груди, а я, как Венера Милосская, всего метр шестьдесят четыре высотой, и ни сантиметром больше. Хозяйка глядела вверх абсолютно беззащитным взором – так смотрят совсем маленькие дети и молодые собаки: бесхитростно и слегка выжидательно, надеясь на подарок.
– Вы Людмила Сергеевна?
– Нет, душенька, я Катерина Андреевна. Желаете видеть Людочку?
Я кивнула.
– Ну надо же, – обрадовалась бабулька, расплываясь в счастливой улыбке, – у нас гости! Идемте, идемте.
Квартира казалась бесконечной. Комнаты располагались анфиладой. Такие интерьеры совсем не редкость в Питере, но редко встречаются в Москве. Мы довольно быстро миновали зал, украшенный лепниной, с большим роялем и пыльными парчовыми диванами, прошли через некое подобие кабинета с кокетливым письменным столом, затем пробежали гостиную, две спальни и уперлись в огромную белую двустворчатую дверь.
Катерина Андреевна потянула было за ручку, потом хитро глянула на меня и сказала:
– Знаю, кто вы!
– Кто? – оторопела я.
– Таня. Людочка вас долгие годы ждала, и вот вы наконец пришли.
И не успела я возразить, как старушонка втиснулась за дверь и неожиданно громовым голосом крикнула:
– Милочка, радость какая, Танюшка вернулась!
Потом створка открылась, и бабуся, ухватив неожиданно сильной рукой мою руку, втянула меня внутрь.
Передо мной было гигантское помещение, в глазах моментально зарябило от синего цвета. Казалось, что в комнате присутствуют все его оттенки – от нежно-голубого до сливового. Занавески, ковер, обивка кресел, скатерть – все выдержано в одной гамме. Даже спускавшиеся с потолка громоздкие хрустальные люстры были украшены подвесками, смахивающими на баклажаны.
– Подымайся, – велел голос откуда-то из потолка.
Я напрягла взгляд и увидела в самом конце зала небольшую лестницу. Ступени привели на антресоль, где в довольно тесном и темном помещении стояла большая кровать с несвежим бельем. Странное место для спальни, впрочем, каждый сходит с ума по-своему.
Из подушек слегка приподнялась женщина, по виду совсем не старая. Секунду она настороженно вглядывалась в мое лицо, потом сердито произнесла:
– Зачем вы прикидывались моей дочерью? Что вам надо?
– Никем не прикидывалась, – быстро ответила я, – это старушка, открывшая дверь, сама решила. Даже не успела возразить, а она уже кричит.
– Курица безмозглая, – пробормотала Людмила Сергеевна и более мягким тоном спросила: – Так зачем я вам понадобилась?
– Представляю журнал «Мир женщин». Мы даем серию статей под общим названием «Наши современницы». Рассказываем как о знаменитых, так и о простых женщинах России. Один из очерков будет посвящен вам.
Честно говоря, я ожидала удивленного вопроса. Что-то типа: «А при чем тут я?» Но Людмила Сергеевна лишь улыбнулась краешком губ.
– Значит, кто-то все же помнит!
– Конечно, – с энтузиазмом крикнула я, – разве можно вас забыть!
Людмила Сергеевна вновь недобро усмехнулась.
– Если уж родные дочери бросили, то поклонникам сам бог велел.
С этими словами она принялась дергать шелковый шнурок, свисавший у изголовья. Раздался такой звук, будто швыряют об пол надтреснутые чашки, и Катерина Андреевна поднялась на антресоль.
– Это не Таня, – строго сказала ей Людмила Сергеевна.
– Ну надо же, – всплеснула руками старушка, – а по виду похожа!
– Ты все путаешь, Катя, – сердито выговорила хозяйка, – ступай, сделай нам чаю!
– А у нас и сахару даже нет, – бесхитростно заявила старушка, – придется голую заварку пить. И купить не пойду: пенсию только завтра принесут, опять не дожили!
Тут только я вспомнила про «Птичье молоко» и бутылку. Прижимая к груди дары, старушка радостно посеменила на кухню.
– Вот что, – отчеканила хозяйка, – хорошо, согласна, дам интервью, но только с одним условием, чтобы напечатали все, дословно, а главное, чтоб назвали моих дочерей, полностью, с именами, отчествами и фамилиями. Пусть люди вокруг знают, как они со мной поступили, пусть застыдят негодяек.
Я пообещала Людмиле Сергеевне огромную статью с фотографиями.
– Ладно, – оживилась дама и, ловко ухватившись за привинченную к стене железную палку, села в подушках, – слушайте.
И стория оказалась старой, как мир. Гениальный Шекспир создал в свое время пьесу «Король Лир» о благородном отце и двух негодяйках-дочерях. Сейчас в роли особы королевской крови выступала Людмила Сергеевна.
– В конце тридцатых годов, – пустилась в воспоминания женщина, – я выиграла чемпионат России по художественной гимнастике.