— Ну вот тебе и указания… Вполне, на мой взгляд, разумный план. Общую сумму ты еще не прикидывал?
— Так, в первом приближении.
Ему нужна была цифра. Несмотря на кажущееся безразличие, он напряженно ждал, что я отвечу. Знать это ему было необходимо, чтобы послать мне очередное письмо из Милана. Как приятно было сознавать, что скоро я перехитрю его!
— Мне нужно сначала посоветоваться с подрядчиком. Потом я напишу Сен-Тьерри.
— Ну хотя бы примерно…
— Несколько миллионов… Причем я имею в виду только работы первой очереди.
— Ничего себе!
— А что ты думал? Возьми, к примеру, павильон. Ведь не будешь же закладывать внутрь динамит, верно? Дорога проходит слишком близко. Вот и прикинь объем работы.
Он-то, наверно, думал, что будет использован гидравлический удар и все строение рухнет в подвал. Ну конечно, он надеется на что-нибудь в этом роде. Отличный способ избавиться от скелета — похоронить его под тоннами камня! Потом сверху пройдется бульдозер — и будто ничего и не было.
— Снести, — сказал я, — это снять крышу, перекрытия, разобрать кладку…
Я намеренно преувеличивал. Однако он не выказал ни малейшего беспокойства, ограничившись тем, что пожал плечами.
— Тебе лучше знать, — безразличным тоном сказал он. — К тому же платить-то не мне.
На дороге показалась первая машина. Он взял меня под руку, и мы вошли в вестибюль.
— Ты уж прости меня, Шармон. Начинается неприятная работенка, а Марселина не в своей тарелке.
Последовала обезоруживающая улыбка, и вот он уже скрылся в комнате усопшего. Остальное — церковь, кладбище — я перенес с легким сердцем. Правда, Марселина все время находилась далеко от меня, и под черной вуалью я почти не различал ее лица. Церемония была пышной: величавые звуки органа, притихшая толпа. Старики пожелали похоронить покойника по старинному обычаю: с богатым катафалком, с духовенством в полном составе. На краю могилы какой-то высохший старичок проблеял несколько слов, которых никто не разобрал. С Пюи-де-Дом порывами налетал яростный ветер, но я не испытывал ни малейшего нетерпения. Мне даже не было холодно. И не стыдно вспоминать — хоть и явно не к месту — встречи с Марселиной в гостиничных номерах. Вероятно, ее черная вуаль была повинна в том, что мое воображение рисовало ее нагой… Правда, особенной пылкостью она никогда не отличалась. Зато она уютная и покорная…
Настал и мой черед поклониться фамильному склепу. Все представители рода Сен-Тьерри чинно выстроились тут, словно тома книг с названиями на корешках. Все, кроме одного!.. Несколько поодаль держались Фирмэн, горничные, кухарка… Я долго держал руку Марселины в своей. Мне показалось, что глаза у нее покраснели. Пожалуй, она играла свою роль даже слишком усердно!..
Наконец я освободился. Освободился, чтобы тщательно подготовить задуманное. Я вернулся к себе так быстро, как позволяло движение на улицах. Скорее в лифт… вставить ключ в замок… ящик стола… Все на месте. Я вытряхнул все из бумажника. В нем оказалось только несколько купюр. Первым моим побуждением было сжечь их. Но, поразмыслив, я пришел к выводу, что следствие тем скорее заинтересуется Симоном, чем раньше будет отвергнуто предположение о нападении бродяги-грабителя. Лучше оставить деньги в бумажнике. Я запер ящик. Никакой специальной экипировки не требуется. Застигнутые в самый разгар пиршества, крысы и отреагировать не успеют. Я налил себе полный стакан коньяку. Теперь я его заслужил!
Эта ночь была похожа на все предыдущие. Начинался тот же кошмар. Я стоял у входа в павильон и прислушивался. Ни звука. Я вошел крадучись, словно вор. Мне вдруг вспомнились мифологические преступники, которые день за днем, ночь за ночью вновь и вновь обречены переживать свои злодеяния. Продвигаясь на цыпочках, я продолжал слушать. Теперь мне предстоит включить фонарь и увидеть внизу громадную крысу — непременный атрибут уготованной мне кары. Я зажег фонарь. Крысы не было… Я напряг слух. Из подвала не доносилось ни шороха. Меня обуял страх: все шло не так, как я предполагал. Крысы, эти мерзкие твари, которых я так боялся, все же отгораживали меня от самого ужасного… Они препятствовали мне спуститься до самого низа, подойти ближе… Я решил швырнуть куда попало вниз вещи Сен-Тьерри и потом спастись бегством. И все-таки мне их не хватало. Куда они подевались? Неужто они оставили меня наедине с… с чем-то гораздо более страшным?
Напрасно освещал я все углы. Ничто не шевельнулось. Шаг за шагом я приближался к двери, ведущей в подвал. Она была по-прежнему затворена. Я прижался к ней ухом. В памяти всплыла копошащаяся масса, издающая пронзительный писк… Быть может, насытившись, они отправились на поиски новой добычи? Толкнув дверь, я направил фонарь вперед… Нужно идти. Нужно прежде самому увидеть то, что предстанет взору Меньеля… Я должен взглянуть на это глазами постороннего. Я осторожно ступал со ступеньки на ступеньку, готовый увидеть внизу мерцание их зрачков. Но меня встречали лишь почерневшие камни. Крысы покинули дом, как покидают, говорят, корабль перед крушением. Я миновал последний поворот. Подвал ярко высветился.
Он был пуст, как прибранный стол. Ни единой крысы. Ни одной косточки, ничего.
Я присел на последнюю ступеньку — ноги больше не держали. Подвал пуст, совершенно пуст. Остался только витающий в воздухе животный запах — смешанный запах хищников и тления. Но этот запах смерти исходит, должно быть, уже от меня самого. Столько положить сил, и вот что в результате… Надо было прийти пораньше. Я слишком долго выжидал… Я тяжело выпрямился. Дом своей массой давил мне на плечи. Я обошел погреб в тщетной надежде отыскать какой-нибудь след — должно же было хоть что-то остаться, к примеру, от ботинок… А пряжка ремня — она-то точно крысам не по зубам… Внезапно мне открылась истина. Вернее, передо мной возник образ, жуткий как видение. Симон!.. Симон был здесь… Накануне. Он все и убрал. То, на что не хватило мужества у меня, удалось ему. И теперь останки Сен-Тьерри закопаны в каком-нибудь укромном уголке парка, вне досягаемости. Так вот почему Симон выглядел перед похоронами таким усталым. И вот почему в письме он дал мне указание приступить к работам. Он следовал твердо намеченному плану. Плану, благодаря которому руки у него теперь оказались развязаны. Из Милана он будет поддерживать иллюзию столько, сколько сочтет нужным. А потом Сен-Тьерри окончательно исчезнет. И я ничего уже не смогу сделать. Ничего!..
Я поднялся, по-прежнему погруженный в свои невеселые размышления. Если я осмелюсь открыть рот, я тем самым признаюсь, что убил Сен-Тьерри. Из этого круга мне не выбраться. Двери я оставил открытыми. К чему предосторожности? Павильон теперь не играет никакой роли. Разумеется, если я приду с повинной, начнется расследование. Но Симона это серьезно не коснется, поскольку убил-то не он. Мне остается только молчать. И пьянствовать, чтобы все забыть.
Подавленный, я тронулся в обратный путь к Клермону. Какая чудовищная несправедливость! А что, если заговорить с Симоном?.. Если сказать: «Сен-Тьерри убил я, но ты еще худший мерзавец. Даю тебе двадцать четыре часа, чтобы ты убрался на все четыре стороны»?
Ну вот, снова пошли безумные идеи, идиотские планы!.. Правда, не такие уж и идиотские. Я вполне в состоянии заставить Симона раскрыть карты, выжать из него, чего же он в конце концов хочет. Ну и что? Он предложит мне денег, как обыкновенному шантажисту. Ни один из нас не сможет выдать другого, но он сохранит надо мной преимущество, имея возможность в любой момент рассказать все Марселине, открыть ей глаза на меня… Я задыхался от унижения и омерзения. Я жаждал поделиться совершенным мной преступлением с кем угодно, просто потому, что оно слишком хорошо удалось, потому, что оборвалась последняя ниточка, связывавшая его со мной; в общем, потому, что оно стало совершенно невероятным… Настоящие бредни алкоголика: крысы, загадочно исчезающий труп… Катя по пустынной дороге, я один оплакивал его. То, что сейчас подстроил мне Симон, было для меня несравненно хуже всего прочего. Лучше бы меня оскорбили, отхлестали по щекам. О, с каким бы удовольствием я его задушил!
Я поставил машину во втором ряду — видимо, нарочно, чтобы натравить на себя полицию — и поднялся к себе. Коньяка в бутылке оставалось на самом донышке. Я выпил его залпом. Так дело оставлять нельзя. Если я дам Симону уехать, все будет кончено. Больше я его не увижу. Надо ловить момент, пока он тут, под рукой. Сказать ему: «Я видел тебя позавчера вечером в парке… Мне там надо было еще раз кое-что промерить (или еще что-нибудь, или вообще ничего, мне-то оправдываться незачем). Ты тащил что-то тяжелое… И по дороге обронил кое-какие штуки — я их подобрал…» Показать ему портсигар, зажигалку. Конечно, он попытается все отрицать. Будет обвинять меня. Но доказательств-то у него никаких. Я буду выступать в роли свидетеля. Положение изменится в мою пользу. Тогда я буду вправе требовать. «Если не хочешь, чтобы я все рассказал Марселине, выкладывай, что задумал… и поживей!» От денег я откажусь. И даже на правду мне в конечном счете наплевать. Он дрогнет и откроет карты. У меня было такое чувство, что после этого я наконец обрету покой.
Оглушив себя снотворным, я провалился в забытье. Когда я проснулся, меня ожидал мой гнев: отдохнувший, ярко-красный, пылающий. Я позвонил в замок.
— Это вы, Фирмэн?.. Говорит Шармон… Могу я попросить к телефону мсье Лефёра?
— Сожалею, мсье, но он уехал.
— Уже?
— Он выехал вчера, ночным поездом. Он очень торопился вернуться к мсье.
— А мадам де Сен-Тьерри?
— Ей немного нездоровится, мсье. Я получил указание не беспокоить ее. Передать ей что-нибудь, мсье?
— Нет, благодарю.
Я в ярости швырнул трубку на рычаг. Я все больше распалялся. Выходит, мне суждено вечно опаздывать в погоне за правдой, в попытках перехватить инициативу. Он ускользнул. Пока я шарил в подвале, он был уже на пути в Милан. А теперь, когда я топчусь на месте, он довершает ограбление своего патрона, разорение своей сестры. И что потом?..
Ведь он способен на все. Для человека, у которого хватило духу в ту ночь очистить подвал, не существует никаких преград. Покончив с Сен-Тьерри, он, по всей видимости, примется за сестру, чтобы завладеть ее состоянием. Нет никаких сомнений, Симон — авантюрист с размахом, такой не отступит ни перед чем и ни перед кем. Разве что, может быть, передо мной!.. Я вынул из кармана зажигалку и бумажник. В углу его были переплетенные буквы «Э» и «С». Такой же вензель красовался и на портсигаре. Все равно что удостоверение личности. Я положил все это назад в ящик, запер его на ключ и взял с нижней полки шкафа атлас и путеводители. Самый короткий путь в Милан пролегает через Лион, Шамбери и перевал Мон-Сени. Дальше я попаду на Туринскую автостраду. Дорога небезопасная, но горы меня не пугают. Движение через все перевалы открыто, и уже довольно давно. Усевшись за стол, я принялся высчитывать расстояние, но вскоре отшвырнул карандаш в сторону. Еще один способ предаваться фантазиям вместо конкретных действий. Мне нужно в Милан? Хорошо. Тогда выезжать надо немедленно… или, по крайней мере, как можно раньше. Так. А что я буду делать в Милане? Во Франции я мог бы пригрозить Симону полицией, а в Италии?.. Все оказывается не таким простым. Я потянулся за бутылкой, но она была пуста. Сегодня во всем не везет. И все же надо двигаться. Я испытывал непреодолимую потребность действовать.
Я спустился на улицу. Машина стояла на том же месте, мешая движению, но никакой бумажки под дворником я не обнаружил: подтверждение того, что нахальство — второе счастье. Что ж, начало обнадеживающее. Я отвел машину в гараж сменить масло, а сам отправился выпить коньяку с содовой. Облокотившись о стойку, я размышлял, каким образом можно вытянуть Симона во Францию, но так ничего и не придумал. Одной рюмки явно недостаточно. Я выпил вторую — без содовой, чтобы подхлестнуть воображение. После третьей наметились кое-какие туманные контуры плана. С помощью Марселины, может, что-нибудь и получится… Она не совсем здорова, и Сен-Тьерри, то бишь Симон, проявил бы бессердечие, продолжая торчать в Милане. Итак, встретиться с Марселиной и убедить ее написать мужу письмо с просьбой, чтобы тот побыстрее возвращался. Гордый собой, я позволил себе заказать виски. А этот болван Клавьер еще пытается лишить меня выпивки! Алкоголь — это мой ум, мой талант, мой добрый гений. Выждав еще некоторое время, я добрался до гаража и поехал в замок. После долгих переговоров с Фирмэном мне удалось его убедить доложить обо мне Марселине, и та наконец приняла меня в гостиной. Ее вид меня встревожил.
— Что с тобой? — тихо спросил я.
— Простудилась на кладбище… Видимо, грипп.
— Почему бы тебе не вернуться в Париж?
— У меня тут еще полно всяких дел. Но так или иначе мне придется туда поехать… Нотариус назначил нам встречу на конец той недели.
— А муж твой знает?
— Я только что написала ему. Ну и вид у нас будет у обоих. Он едва оправился от бронхита, и я простудилась.
— Ты вызывала врача?
— Из-за такой ерунды?
— И все-таки!.. Не забывай о себе, малыш.
Она грустно улыбнулась, и на глазах ее показались слезы.
— Ну будет, будет тебе, Марселина!
— Не обращай внимания. Я жутко устала… Скоро все пройдет.
Я окинул ее долгим взглядом. Может, на ней был чересчур свободный халат, но она показалась мне исхудавшей, больной куда серьезней, чем можно было предположить.
— Когда увидимся? — шепнул я.
— Только не сейчас. Немного погодя, в Париже.
— Обещаешь?
— Обещаю. А теперь прости, я пойду лягу. Что-то мне действительно нехорошо.
Она протянула мне руку. Рука была сухой и горячей. Мы расстались в холле, и я услышал, как она кашляет, поднимаясь по лестнице. Впрочем, грипп — это не так уж страшно. Главное сейчас — возвращение Симона… Господи, до чего же я глуп! Ведь не может же Симон вернуться вместо Сен-Тьерри, чтобы предстать перед нотариусом. Это ни в какие ворота не лезет. Симон просто-напросто объяснит, что Сен-Тьерри уехал в Рим или еще куда-нибудь, а потом, спустя какое-то время, заявит о его исчезновении.
И вот я снова увяз в неопределенности, зажатый между доводами за и против. Чтобы хоть чем-то заняться, я притворился перед самим собой, что собираюсь в поездку. Я вытащил из шкафа свой самый теплый свитер: на перевале наверняка будет холодно. Сходил за бутылкой арманьяка. На всякий случай приготовил цепи — если придется ехать по снегу или в гололед. В багажничек положил атлас и путеводители. У меня было такое ощущение, будто я готовлюсь к ралли. И одновременно мне было жалко самого себя. Комедиант! Паяц! Но первый же наполненный до краев бокал заставил этот голос умолкнуть. С рассветом я отправлюсь в путь. Если устану, остановлюсь где-нибудь у границы и в любом случае буду в Милане послезавтра.
Проснувшись, я поколебался в своем решении. Во-первых, на город опустился густой туман. И потом, вдруг мне позвонит Марселина?.. Разве могу я уехать, не предупредив ее?.. Что я скажу ей по возвращении? Не говоря уже о моих и без того уже редких клиентах, которые вконец от меня отвернутся. А если написать Симону письмо? «Продолжать игру бесполезно. Я знаю все. Мне пришлось заглянуть в павильон перед началом работ. Если я и смолчал, то лишь ради того, чтобы избежать скандала, в центре которого оказалась бы ваша сестра…» Фразы выстраивались у меня в голове. Фразы фразами… К несчастью, все это отдавало дешевой мелодрамой, ограничивалось какими-то неясными угрозами. С глаз моих мало-помалу начала спадать пелена: хочу я того или нет, а придется мне пойти на какое-то соглашение с Симоном. Я обещаю ему свое молчание в обмен на его; я не предприму никаких шагов против него, а он — против нас с Марселиной. И если хорошенько все взвесить, так будет даже лучше. Никакого насилия. Откровенный разговор. Минуту спустя я решил отказаться от поездки. Тотчас же у меня возникли новые вопросы: а не будет ли эта поездка наилучшим решением? Лучшим средством доказать Симону, что я пришел с мирными намерениями?
В таких вот сомнениях и колебаниях прошло два или три дня. Два или три дня — уж и не помню точно — я бросался от одного плана к другому. В конце концов я почувствовал, что голова у меня идет кругом. Я шарахался от собственной тени. Мое существование нельзя было назвать даже животным. Животные — те хоть наделены инстинктом самосохранения. Они безошибочно чуют, где искать спасения, где можно отдохнуть…
Наконец мне позвонила Марселина. У нее и в самом деле грипп, но беспокоиться мне нечего. Что до Сен-Тьерри… то он скоро будет здесь. Ей сообщил об этом Симон. Сен-Тьерри наконец поднялся с постели. Отправившись на совещание с итальянскими промышленниками, он поручил Симону позвонить в замок. Он собирается выехать в середине дня на «мерседесе». Заночует в Шамбери и уже завтра будет в замке, как раз к завтраку… Все эти подробности я слушал лишь вполуха. Шамбери! Вот единственное слово, которое имеет значение. Я подкараулю Симона в Шамбери. Застигнутый врасплох, он обмякнет. Марселине я сказал, что воспользуюсь ее болезнью, чтобы отлучиться. Мне как раз нужно уладить одно дело в Пюи. Итак, выздоравливай и до скорого…
На сей раз я не раздумывал ни секунды. Забежав предупредить секретаршу, уже привыкшую к моим причудам, я вскочил в машину. Пока прогревался мотор, я пробежал статью в путеводителе Мишлена. Отелей в Шамбери хватает, но я знал, что Симон выберет самый лучший, то есть «Гранд-отель савойских герцогов».
Выехал я в сплошной туман, но вскоре погода прояснилась. И все же средняя скорость оказалась невелика. Дорога была мокрая. Утомившись, я слишком долго задержался в одной из придорожных закусочных, где весьма недурно кормили. Окрестности Лиона были забиты машинами. До Шамбери я добрался почти в десять вечера. Чтобы не плутать по улицам с односторонним движением, я оставил машину на привокзальной стоянке. К счастью, «Гранд-отель савойских герцогов» высился в двух шагах.
— Мсье Эмманюэль де Сен-Тьерри?.. Нет. Такой здесь не останавливался.