— Красавец! — в голосе старого ученого слышалась едва ли не отцовская любовь. — Превосходная особь! — Он кивнул на данные телеметрии: — Самый крупный самец в этих местах. Двенадцать зим от роду, двадцать одна тонна живого веса, четыреста семь сантиметров в холке, тридцатидвухсантиметровые клыки. Хорош, подлец! — Седой Серебряков внимательно разглядывал болотного исполина, невесомо взлетающего над заснеженной грязным снегом поверхностью. — Я давненько за ним наблюдаю! Вон, клок шерсти выдран на левой ключице, биосканер показывает наличие недавно затянувшегося шрама. Не иначе вчера драку устроил, стервец! — улыбался ксенобиолог. — Судя по медицинскому анализатору, чувствует он себя превосходно, стало быть, вышел победителем! Да, похоже, этой весной в границах местных территорий произойдут изменения! — Он довольно потер руки. — Наш Потапыч явно оттяпает себе пару лишних гектаров и заведет третью самку! Наверняка Анфиску!
— Потапыч и Анфиса? — улыбнулась Лена. — Это те самые Ромео и Джульетта нашего Заповедника, на которых делает ставки половина вашего филиала? Ваши подопечные?
— Именно так! — довольно подтвердил старик. — Одиннадцать лет назад отец Потапыча, старый самец, проиграл бой за территорию более молодому и сильному медведю. Схватка проводилась, как обычно, на нейтральной земле, на мышином плато. Старик получил тяжелые раны и скончался на месте. Его территория и самка отошли к победителю, но тот не признал медвежонка от соперника и захотел его задрать. Мать заступилась за детеныша и атаковала нового патриарха. В результате схватки она также погибла, но малыш успел удрать. С тех пор я приглядывал за ним. В первые годы Потапычу пришлось несладко, и признаюсь, я несколько раз нарушал инструкцию Заповедника и помогал медвежонку выжить.
— Но разве это не противоречит естественному отбору? — удивилась Лена. — Он же может стать зависимым от человека и не сумеет сам о себе заботиться!
— Жаль было терять столь превосходный экземпляр, уж больно хорошая наследственность у стервеца! — вновь улыбнулся старый Серебряков. — К тому же мое вмешательство было минимальным. Потапыч рос, кочуя по окраинам чужих территорий, и взрослые самцы, находя его следы, частенько пытались найти и сожрать нарушителя. В таких случаях я прилетал и будил спящего медвежонка, чтобы он смог вовремя заметить опасность.
— Вы прилетали лично? — Лена подняла бровь. — Это не опасно? Не проще ли прислать дистанционный модуль?
— Не люблю я эти аватары, — отмахнулся старик, — куклы бестолковые! Своими глазами всяко интереснее смотреть, мир-то вокруг живой! Не чета электронной симуляции рецепторов.
— Так ведь не отличить же разницу… — начала, было, Лена, но, увидев, как скептически усмехнулся седой ксенобиолог, перевела разговор на прежнюю тему. Она и сама считала, что, вопреки заявлениям и расчетным выкладкам специалистов, разница есть, и немалая. Дистанционные модули ей не нравились, и в этом она была солидарна со стариком.
— А что вы делали, чтобы помочь своему протеже? — девушка невольно улыбнулась, глядя на реакцию огромного медведя. Потапыч, по всей видимости, узнал научное судно. Живая гора остановилась, вывалила язык из усеянной ужасающими зубищами пасти и довольно заерзала по крупу кольцами хвоста. — Он вас узнал! Надо же, как мило! Он запомнил это судно?
— Конечно, узнал, — седой ученый покачал ладошкой, и судно, повторяя его жест, заиграло на курсе, приветствуя медведя. — Мы с ним старые приятели. Потапыч и судно это знает, и по запаху меня отличить сможет. Я специально снимал защиту, чтобы он имел возможность пользоваться обонянием. Наличие конкретного запаха исключает вероятность неправильных ассоциаций. Животное не должно привыкнуть ко всем научным судам, это может притупить его природную осторожность. Ведь предупреждение об опасности — это, собственно, и всё, в чем заключалась моя помощь. Иногда я с ним играл в догонялки. Любому ребенку хочется поиграть, даже если он медведь. Кормился Потапыч сам, от одногодок отбивался успешно, потом подрос и полностью оправдал мои надежды! Смотри, каков красавец! — ученый с гордостью разворачивал изображение бегущего исполина под разными ракурсами. — Сейчас у него двойная территория, две самки и шесть медвежат! И весной наш Потапыч наверняка отобьет у соседа солидный кусок земли вместе с дочкой. Анфиска у нас видная самка, давно перед ним дефилирует, специально приходит к пограничным рубежам, плутовка! Раньше она слишком молода была, а вот по весне ей будет в самый раз медвежонка понести!
— Второе образование получить, что ли? — улыбнулась Лена. — Возьмете в помощницы, Петр Петрович? У вас тут вон какие страсти бушуют! А то я уже устала сидеть в пустом музее! Я вообще люблю историю, но иногда скучно бывает, аж жуть! У нас средняя загруженность — два посетителя в неделю. Тоска, да и только!
— Да уж, — крякнул старик, — не интересуется народ прошлым. А зря. — Он секунду колдовал над светосенсорами. — Сейчас, минутку… Надо, так сказать, соблюсти правила хорошего тона…
Автоматика научного судна сообщила о выбросе в забортную среду двух кубометров воздуха из пассажирского салона, и седой ксенобиолог удовлетворенно кивнул:
— Вот так, теперь порядок! — Он перевел взгляд на изображения медведя. Зверь учуял знакомый запах и заметнее завилял хвостом. — Теперь пробежимся!
Ученый нацепил на ухо клипсу нейроинтерфейса и взял управление судном на себя. Снизившись на высоту трех метров, он поравнялся с медведем. Качнув корпусом, судно устремилось вперед. Исполинский зверь трубно взревел и бросился следом, мгновенно развивая солидную скорость, никак не вяжущуюся с его огромными размерами и спутанной в непроходимые заросли поверхностью болот. Несколько секунд медведь и научное судно двигались бок о бок, и Лена скосила глаза на показания приборов. Ого! Сто четыре километра в час! Вот тебе и косолапый… В этот момент старый ученый слегка сбросил скорость, и медведь вырвался вперед, оглашая все вокруг громоподобным победным воплем.
— Герой, герой, — негромко засмеялся Серебряков, — обогнал! Теперь будет красоваться! Все должны увидеть, кто в доме хозяин!
Потапыч действительно смаковал победу, выпятив грудь и важно прохаживаясь под зависшим в воздухе судном.
— Это он перед нами так хорохорится? — хихикнула Лена. — Вдруг мы не заметили, что тут чемпион?
— Нет, — старик с улыбкой указал на обзорный экран, — для них старается. Образцовый папаша должен держать марку!
— Ой! — удивленно воскликнула Лена, разглядывая увеличенные изображения затаившихся в зарослях медвежат. — Когда они успели появиться?
— Они были тут с самого начала, — объяснил ксенобиолог, — следовали за отцом и спрятались при нашем приближении. Ладно, достаточно на сегодня. — Он отдал мысленную команду, и научное судно, покачав корпусом на прощание, стало набирать высоту. — Пора к Лемам, иначе вы опоздаете на праздник.
— Иногда мне кажется, что, если бы не Лемы, у меня вообще не было бы посетителей! — заявила Лена. — Девяносто процентов желающих осмотреть музей теряют к нему интерес после третьей экспозиции. А вот колонию Лемов хочется посетить всем! Теперь я понимаю смысл распоряжения Совета Глав относительно регламента работы нашего музея.
— В смысле? — переспросил седой ученый. — Вы об Указе Первого Совета Глав, сделавшего Рос Военно-Историческим Музеем?
— Да нет, — с улыбкой отмахнулась она, — я про распоряжение, что вышло пару сотен лет назад. Лемы, как развивающаяся разумная форма жизни, находятся под защитой отдельных законов Содружества, и посетить их колонию возможно только в рамках экскурсии в наш музей. Если бы не это постановление, Рос вообще видел бы посетителей только по особым праздникам.
— Вот как? — удивился старый Серебряков. — Не знал, не знал. Как-то это распоряжение прошло мимо меня. Хотя, лично я полагаю, что вряд ли Совет Глав таким образом пытался привлечь внимание Содружества к истории. Скорее наоборот, ставилась цель оставить Лемов в покое.
— Разве им сильно досаждают? — Лена пожала плечами. — Пара экскурсантов в неделю способна утомить целую колонию?
— Дело не в этом, — Петр Петрович посмотрел на обзорные экраны, и научное судно пошло на снижение. — О, подлетаем.
Лена проследила его взгляд. Они приближались к ровному пространству почти правильной круглой формы, лежащей посреди бескрайних болот, словно исполинская столешница, засыпанная толстым слоем из смеси земли, радиоактивной пыли и ядовитого пепла. В центре подернутой грязным желто-зелено-бурым снегом пустоши выпирал потрескавшийся и густо облепленный токсичным мхом невысокий каменный массив оплавленной формы, более тридцати двух веков назад бывший величественной сопкой с многообещающим названием «Медвежья». Эпицентр термоядерного взрыва ужасающей мощности безошибочно угадывался в этом пейзаже даже сейчас.
Судно опустилось к поверхности земли и пошло вдоль кромки заснеженных болот, разгоняя желтую муть ядовитых испарений, не прекращающихся даже зимой. Девушка осмотрелась, пытаясь увидеть вдали вход в Рос, но из-за остатков сопки его не было видно. Их судно совершило полный облет Заповедника и вышло к останкам Медвежьей с противоположной стороны, у самой мышиной колонии. Серебряков указал на экран:
— А вот и наши крылатые друзья! Дальше пойдем пешком.
Загерметизировав скафандры, люди покинули салон летательного аппарата и направились к видневшемуся неподалеку обширному сооружению скелетного типа, состоящему из всевозможных мачт, крупноячеистых сетей и растяжек. Лена задрала голову, разглядывая болтающиеся на ветру серые тряпки, висящие на горизонтальных штангах мышиного комплекса. Посещение Лемов всегда вызывало у нее противоречивые эмоции. С одной стороны, это было захватывающе — видеть перед собой зарождающийся разум, который, возможно, когда-нибудь станет целой цивилизацией, абсолютно новой и не похожей ни на что в Галактике. С другой, находиться в окружении тысяч Лемов было страшновато. Разумные мыши в определенной ситуации могли оказаться смертельно опасными, к тому же Людей они явно недолюбливали. Отдельные особи Лемов вполне дружественно относились к некоторым ксенобиологам из Роса, в целом летучие мыши предпочитали просто игнорировать своих человеческих соседей.
Вот и сейчас почти никто не обратил внимания на двух Людей, вышедших из приземлившегося неподалеку научного судна. Лишь с самой вершины конструкции сорвалась одна из тряпок и, беспорядочно кувыркаясь, полетела вниз. Метрах в пяти от земли она неожиданно распрямилась в идеально ровную серую пластину и незаметным человеческому глазу движением набрала ускорение. Мутная молния метнулась к Людям, и Лена невольно остановилась и сжалась в комок, опасаясь столкновения.
— Никак не могу привыкнуть, — призналась она, глядя на грязную тряпку, плюхнувшуюся в раскрытую ладонью вверх перчатку скафандра старого Серебрякова. — Мне все время кажется, что Лемы недовольны моим присутствием.
Колонии летучих мышей еще при жизни Великого Серебрякова создали все условия для комфортного существования. Выдающийся ученый выстроил им целый миниатюрный лес из специально разработанных конструкций, имеющих сезонный подогрев и выдерживающих едва ли не безграничные ветровые и коррозийные нагрузки. Помимо этого был полностью модернизирован тараканий питомник, служивший для мышей важной частью биоценоза. В естественных условиях тараканы имели достаточно пищи для существования и успешного размножения, а вот в реалиях заповедника их приходилось периодически подкармливать, дабы избежать потери численности популяции. Однако понять, оценили ли Лемы подобную заботу, оказалось слишком сложно. Чем дольше развивался контакт между Людьми и разумными мышами, тем меньше последние испытывали интереса к Человеку. И если на ученых из Роса отдельные особи еще как-то реагировали, то к редким посетителям-экскурсантам колония выказывала полное равнодушие.
— Вы слишком сильно им не доверяете, Лена, — старый Серебряков грустно вздохнул. — Как и большинство остальных Людей. Лемы по своей природе охотники, исследователи и даже, если хотите, воины. Насилие в необходимой мере для них в порядке вещей, как для любого развивающегося вида. Современное человеческое общество с высокой степенью неприязни относится как к насилию, так и ко всему, что с ним связано. В определенной мере эта неприязнь распространяется и на Лемов, пусть даже и подсознательно. Но мыши — сильнейшие эмпаты, они прекрасно чувствуют эти эмоции и платят нам тем же.
Седой ученый дождался, когда тряпка в его ладони превратится в маленький мохнатый шарик с большим ухом-тарелкой, и степенно поприветствовал летучую мышь:
— Здравствуй, Иван Иваныч!
Автоматика его скафандра воспроизвела короткий писк, имитируя приветственный сигнал Лемов. Летучая мышь в руке ксенобиолога пискнула в ответ, отрастила ложноножку с подобием ладони и показала ее Серебрякову, подражая человеческому жесту приветствия. Старик немедленно поднял свою ладонь. Лем удовлетворенно пискнул и мгновенно взвился в воздух, и вновь Лена не успела поймать глазами момент трансформации.
— Петр Петрович! — изумленно воскликнула девушка. — Он с вами поздоровался!
— Разумеется, — кивнул старик. — Иван Иваныч — очень серьезный и воспитанный Лем. Он помнит обоих моих знаменитых предков.
— Он был лично знаком с Великим Серебряковым? — уточнила Лена. — И поэтому подружился с вами? Неужели Лемы чувствуют родство Людей?
— Это спорный вопрос, — покачал головой ученый. — Ответа на него мы не нашли. Возможно, они как-то чувствуют родство, но, может статься, просто считывают эмоции и из них узнают о наших предках. В молодости я часто думал о Великом Серебрякове, находясь здесь. Что он сделал и что мог бы сделать, что знал о Лемах и что из этого дошло до нас в его записях, и так далее. Кроме того, как известно, Лемы не умирают от старости — биологический износ их организмам не знаком. В этом плане они чем-то сродни морским медузам. Кроме того, у разумных мышей отличная память. Вся колония помнит Великого Серебрякова и всех Древних, часто бывавших здесь. Это могло послужить для Ивана Иваныча подсказкой. Впрочем, подружились мы совершенно случайно: в комплексе вышла из строя одна из систем автоматической подкормки тараканьего питомника, и я прилетел произвести ремонт. Мало того, что использование дистанционных модулей в колонии запрещено, так это еще было мое первое появление здесь. Я ужасно волновался и в итоге взял с собой не того киберремонтника, что положено. Едва он приблизился к питомнику, тараканы почуяли съедобный пластик и высыпали наружу огромной волной. В общем, ремонтника съели секунд за пять. Я был в шоке. Мало того, что перепутал роботов и поломку не починил, так еще и кибера угробил. Тоже мне, Серебряков! Я представил, как меня засмеют коллеги, и совсем расстроился. В этот момент появился Иван Иваныч. Он поднял Лемов, и они не просто сожрали выползших тараканов, но и подавляли ультразвуком активность тех, что были еще внутри, до тех пор, пока я вручную не заменил блок сверхпроводникового делителя импульсов. Так мы и познакомились.
— Интересная история! — оценила Лена. — Странно, но все зафиксированные в архивах случаи дружеского контакта мыши и человека обязательно носят характер какой-нибудь случайности. Даже история Командующего Тринадцатого! Петр Петрович, — она хитро посмотрела на спутника, — признайтесь, вы чувствуете их эмоции?
— Нет, — улыбнулся седой ксенобиолог, — это невозможно. Человеческий мозг не имеет такого средства коммуникации, которое позволило бы ему принимать эмпатические образы Лемов. Тринадцатый обрел эту возможность благодаря симбиозу с Чебурашкой. Но, если честно, я склонен верить науке и исследованиям. А они показывают, что на эту тему практически нет никаких серьезных данных. Якобы Великий Серебряков лично изучал произошедшие с Тринадцатым изменения, а потом вдруг взял, да и засекретил всё. Причем так, что никто до сих пор найти не может. Я не являюсь приверженцем этих глупостей про маниакальность Командующего и прочую чушь о психических расстройствах, но в данном случае поддерживаю современную теорию о Лемах.
— То есть, вы уверены, что это сказки? Про Тринадцатого и Чебурашку? — расстроилась Лена. — Великий Серебряков все выдумал для поддержания романтического образа Древних и армии?
— В те годы шла жестокая война, — мягко ответил старик. — Решалась судьба Человечества как биологического вида. Но взрослые люди не могли заставить себя совершить насилие — страх перед ним тогда был еще сильнее, нежели осмысленное неприятие — сейчас. И в армию шли дети четырнадцати-пятнадцати лет. Но даже в военной форме, под огнем противника, дети остаются детьми. Они нуждались в подобного рода легендах, это поднимало их боевой дух и придавало уверенности в себе и в своих командирах. Эти истории были необходимы. В действительности же Тринадцатый и Чебурашка, наиболее вероятно, являлись приблизительно такими же друзьями, как мы с Иван Иванычем или наш старший научный сотрудник Владимир Раддо и Сан Саныч… А вы явно заинтересовали Лемов, Леночка!
Старый Серебряков кивнул в сторону Ивана Иваныча, делавшего вокруг девушки чуть ли не десятый круг. Несколько Лемов, сорвавшись с растяжек, парили над головами людей, явно рассматривая гостей. Время от времени к ним присоединялись одна-две особи, после чего кто-то из них возвращался на место и терял к Людям интерес. Остальные продолжали наблюдать.
— Может быть, это потому, что я подумала про Чебурашку с Тринадцатым? — предположила Лена.
— Возможно, — согласился ксенобиолог. — Или ваш комбинезон навевает им что-то из старых воспоминаний. В ту пору здесь бывал в основном спецназ и ученые, но, наверное, могли появляться и боевые пилоты… Есть данные, что Лемы любили сопровождать эээ… маленькие боевые корабли, которые осуществляли охрану Роса…