Виан Борис Чем опасны классики
Борис Виан
Чем опасны классики
(Из сборника "Волк-оборотень")
Электронные часы на стене пробили два, и я вздрогнул, с трудом прогнав целый сонм образов, который вихрем кружился в моей голове. К тому же я не без удивления почувствовал, что сердце мое билось учащенно. Покраснев от смущения, я поспешно захлопнул книгу. Это был старый томик стихов Поля Жеральди, изданный еще до предпоследней войны, - "Ты и я". До сих пор я все как-то не решался за него взяться, зная, какой смелости и откровенности требует эта тема. И тут я понял, что смятенье мое вызвано не только прочитанным, но и тем, что сегодня пятница, 27 апреля 1982 года, и, как каждую пятницу, ко мне должна прийти моя ученица-стажерка Флоранс Лорр.
Не могу выразить словами, как меня поразило это открытие. Меньше всего меня можно назвать ханжой, но ведь, в самом деле, не мужчине же первому влюбляться: нам следует в любом случае вести себя скромно и достойно, как это приличествует нашему полу. Однако, оправившись от первого шока, я стал размышлять и нашел для себя некоторые оправдания.
Считать всех людей науки, а в особенности женщин, властными и уродливыми несомненное предубеждение. Слов нет, женщины куда более мужчин пригодны для научной работы. И даже в ряде профессий, а именно в тех, где внешние данные служат критерием отбора, количество Венер относительно велико. Однако если глубже вникнуть в эту проблему, то быстро приходишь к выводу, что красивая математичка в конечном счете явление не более редкое, чем умная актриса. Правда, математичек вообще-то куда больше, чем актрис. Но, так или иначе, мне повезло, когда по жребию распределяли стажерок, и, хотя до сегодняшнего дня ни одна волнующая мысль меня еще не смущала, я сразу же отметил - весьма объективно - несомненное обаяние моей ученицы. Это и оправдывало нынешнее мое волнение.
Кроме того, она исключительно точна - явилась, как всегда, в пять минут третьего.
- Вы сегодня чертовски элегантны! - воскликнул я, удивляясь своей смелости.
На ней был облегающий комбинезон из светло-зеленой материи с муаровыми отливами, очень простой, но явно сшитый на фабрике-люкс.
- Вам нравится, Боб?
- Очень.
Я не из тех, кто считает яркие цвета неуместными даже для такой классической одежды, как лабораторный комбинезон. Пусть это кому-нибудь и покажется вызывающим, но, признаюсь, женщина в юбке меня не шокирует.
- Я очень рада, - сказала она насмешливо.
Хотя я на десять лет старше, Флоранс уверяет, что мы выглядим ровесниками. Поэтому наши отношения несколько отличаются от обычных отношений между учителем и ученицей. Она ведет себя со мной как с приятелем. Признаюсь, меня это несколько смущает. Конечно, я мог бы сбрить бороду и постричься, чтобы походить на маститого ученого образца 1940 года, но она утверждает, что это придаст мне женственность, однако не поднимет в ее глазах мой авторитет.
- Как идет монтаж? - спросила Флоранс.
Она имела в виду сложную электронную схему, разработку которой мне поручило Центральное бюро. К моему вящему удовлетворению, как раз сегодня утром я нашел для нее оптимальное решение.
- Закончил, - ответил я.
- Браво! И все работает как надо?
- Завтра проверим, - сказал я. - По пятницам в послеобеденные часы я должен заниматься вашим воспитанием.
Она хотела было что-то сказать, но в нерешительности опустила глаза. Я всегда теряюсь в присутствии застенчивой женщины, и она это знала.
- Боб... Я хотела бы задать вам один вопрос...
Я решительно чувствовал себя не в своей тарелке. В самом деле, женщине не пристало жеманство, столь прелестное у мужчин.
- Объясните мне, над чем вы работаете, - попросила она после паузы.
Теперь настал мой черед пребывать в нерешительности.
- Послушайте, Флоранс, это ведь сверхсекретные работы...
Она коснулась рукой моего локтя.
- Боб... последняя уборщица в вашей лаборатории знает все эти секреты не хуже... самого ловкого шпиона Антареса.
- Не могу этого допустить, - сказал я удрученно.
Вот уже несколько недель радио преследовало нас куплетами из межпланетной оперетки "Великая княгиня Антареса" Франсиса Лопеса. Терпеть не могу эту вульгарную музыку. Я люблю только классику - Шенберга, Дюка Эллингтона, Винцента Скотто.
- Боб, прошу вас, расскажите мне, я хочу знать, что вы делаете...
Снова пауза.
- Флоранс, в чем дело? - спросил я.
- Боб, я вас люблю... как ученого, - добавила она. - Я должна знать, над чем вы работаете. Я хочу вам помочь.
Вот таким путем. Из года в год читаешь в романах о чувствах, которые испытывает мужчина, когда ему впервые объясняются в любви. И наконец это случилось со мной! Признаюсь, то, что я пережил в этот миг, оказалось более волнующим и сладостным, чем все, что я мог вообразить. Я глядел на Флоранс и был не в силах отвести взгляда от ее светлых глаз, от рыжих волос, подстриженных ежиком по моде 1982 года. Честное слово, если бы она сейчас заключила меня в объятия, я бы не сопротивлялся. А ведь прежде любовные истории вызывали у меня только смех. Сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди, и я чувствовал, что руки мои дрожат. Я с трудом проглотил слюну.
- Флоранс... мужчина не должен выслушивать такие признания. Поговорим о другом.
Она подошла ко мне и, прежде чем я успел опомниться, поднялась на цыпочки и поцеловала. Я почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. Когда я пришел в себя, оказалось, что я сижу на стуле. Я испытал упоительное ощущение, неожиданное и трудноопределимое. Я покраснел, осознав всю меру своей испорченности, и со все растущим изумлением обнаружил, что Флоранс усаживается ко мне на колени. Тут я снова обрел дар речи.
- Флоранс, это неприлично... Встаньте! Немедленно встаньте! Вдруг кто-нибудь войдет... Моя репутация! Встаньте!
- А вы мне покажете ваши опыты?
- Я!.. О!..
Пришлось уступить.
- Все! Я вам все объясню. Но только не сидите у меня на коленях!
- Я знала, что вы милый, - сказала она, спрыгивая на пол.
- Все же признайтесь, - пробормотал я, - что вы пользуетесь ситуацией.
Голос мой пресекался. Она ласково похлопала меня по плечу:
- Ладно, ладно, дорогой Боб, будьте современны.
Очертя голову я кинулся в технические объяснения:
- Вы помните первые модели электронного мозга?
- Образца 1950 года?
- Нет, нет, еще раньше, - уточнил я. - Это были просто счетные машины, впрочем довольно хитроумные. Вы, конечно, помните и то, что их вскоре оснастили особыми блоками, с помощью которых они накапливали необходимую информацию. Блоки памяти?
- Это знает каждый школьник, - сказала Флоранс.
- Как вы помните, этот тип машин совершенствовался вплоть до шестьдесят четвертого года, когда Росслер открыл, что обычный человеческий мозг, погруженный в питательный раствор, при своем малом объеме может в известных условиях выполнять те же функции, что и огромная вычислительная машина.
- Я знаю и то, что в 1968 году этот метод был вытеснен ультраконжонктером Бренна и Рено, - сказала Флоранс.
- Так вот, - продолжал я, - со временем все эти разнообразные машины были подключены к всевозможным исполнительным механизмам, которые сами были производными тысяч всевозможных орудий, созданных человечеством на протяжении веков, и все это лишь затем, чтобы подойти наконец к конструкции, именуемой роботом. Однако у всех этих машин был один общий признак. Не можете ли вы мне сказать, какой именно?
Учитель все-таки снова брал во мне верх.
- У вас красивые глаза, - сказала Флоранс. - Зелено-желтые, со звездами на радужной оболочке...
Я отступил на шаг.
- Флоранс, вы меня слушаете?
- Очень внимательно. Общий признак всех этих машин тот, что они выполняют только заложенную в них программу. Машина, перед которой не поставлена определенная задача, сама ни на какую инициативу не способна.
- А знаете, почему их не попытались наделить сознанием и разумом? Потому что обнаружилось любопытное обстоятельство: стоит их снабдить хоть несколькими элементарными рефлекторными функциями, как у них возникают причуды хуже, чем у престарелых ученых. Купите на любом рынке игрушечную электронную черепашку, и вы сами убедитесь, каковы эти первые электронно-рефлекторные машины раздражительные, вздорные... Одним словом, со своим характером. Поэтому очень скоро пропал всякий интерес к этому типу автоматов, созданных исключительно для того, чтобы моделировать некоторые мозговые процессы. Использовать их практически оказалось чересчур обременительно.
- Мой милый Боб, я обожаю вас слушать! Но не скрою, сейчас я умираю от скуки. Все это я учила еще в первом классе.
- Вы... вы просто несносны, - сказал я без улыбки.
Она глядела мне в глаза и, честное слово, смеялась надо мной. Стыдно признаться, но мне захотелось, чтобы она еще раз меня поцеловала. Я вновь торопливо заговорил, надеясь скрыть смущение:
- Теперь ученые стремятся ввести в машины только те цепи рефлексов, которые могут быть практически использованы для воздействия на самые разные исполнительные устройства. Но никто еще не пытался заложить в машину всеобъемлющую общекультурную информацию. По правде говоря, в этом еще никогда не ощущалось необходимости. Но в этой схеме, разработку которой мне поручило Центральное бюро, машина должна держать в своей магнитной памяти огромное количество самой разнообразной информации. В самом деле, конструкция, которую вы видите перед собой, должна оперировать всеми сведениями, содержащимися в шестнадцатитомном толковом словаре Ларусса издания 1978 года. Это чисто интеллектуальный компьютер с очень примитивными действенными функциями, он может лишь сам перемещаться в пространстве и брать предметы, чтобы в случае надобности опознать их или объяснить.
- А зачем нужен такой компьютер?
- Это управленческая машина, Флоранс. Она должна заменить протокольный отдел Флорфины, который, согласно Мексиканской конвенции, через месяц прибудет в Париж. Всякий раз, когда посол будет обращаться к ней за справкой, она выдаст исчерпывающий, широкоэрудированный ответ в духе французской культурной традиции. В любых обстоятельствах она подскажет ему, как надо поступить, объяснит, о чем идет речь и как ему надлежит себя вести в любой ситуации, будь то открытие полимегатрона или обед у императора Эразии. С тех пор как по международному соглашению французский язык объявлен предпочтительным дипломатическим языком, каждый хочет получить возможность продемонстрировать свою высокую культуру, и этот компьютер будет особенно ценен для посла, у которого нет времени заниматься самообразованием.
- Значит, вы намерены заставить этот маленький несчастный компьютер зазубрить все шестнадцать толстенных томов Ларусса? Да вы просто садист!
- Увы, это необходимо, - сказал я. - Опустить ничего нельзя! Если ограничиться программой из отрывочных сведений, у него, очевидно, испортится нрав, как у игрушечных черепашек, которым не хватает здравого смысла. Каков в точности будет его характер, трудно предугадать. Ясно одно - он сможет вести себя уравновешенно только в том случае, если будет знать все.
- Но все знать невозможно, - сказала Флоранс.
- Достаточно, если он будет знать часть сведений по каждому вопросу, но всякий раз сохраняя верную пропорцию ко всему объему информации. Ларусс дает нам достаточное приближение к объективности. Это вполне удовлетворительный пример бесстрастного изложения материала. По моим подсчетам, мы создадим на его основе вполне корректный, разумный и хорошо воспитанный компьютер.
- Прекрасно, - сказала Флоранс.
Мне показалось, что она надо мной издевается. Конечно, некоторые из моих коллег разрабатывают более сложные проблемы, но все же мне удалось весьма удачно экстраполировать ряд несовершенных систем, и это, на мой взгляд, заслуживало значительно большего, чем банальное: "Прекрасно". Женщины и не подозревают, какой неблагодарный труд работать над такого рода чисто практическими задачами.
- Ну и как он действует? - спросила она.
- О, схема вполне тривиальная, - ответил я не без горечи. - Самый обычный лектископ. Достаточно сунуть книгу во входной блок, и компьютер начинает ее читать и фиксировать полученные сведения на магнитной ленте. Тут нет ничего нового. Конечно, как только вся информация будет заложена в блок памяти, я демонтирую лектископ.
- Включите его, Боб, прошу вас!
- Я бы охотно продемонстрировал вам его в работе, но у меня еще нет ни одного тома Ларусса. Мне принесут их завтра вечером. А мне не хотелось бы обучать компьютер на чем-либо другом, чтобы не нарушить его внутреннего равновесия.
Я подошел к машине и нажал тумблер. Вспыхнули контрольные лампы, образуя пунктирную линию из красных, зеленых и синих точек. В блоке энергопитания раздалось тихое гудение. Все же я испытывал некоторое удовлетворение.
- Вот сюда кладут книгу, - объяснил я. - Затем передвигаем этот рычаг, и машина в работе. Флоранс! Что вы делаете?.. О!..
Я попытался было выключить компьютер, но Флоранс помешала мне.
- Это проба. Боб, потом сотрем!..
- Флоранс, вы невыносимы. Стереть ничего нельзя!
Она сунула томик "Ты и я" во входной блок и передвинула рычаг. Я услышал равномерное потрескивание лектископа и шелест переворачиваемых страниц. Не прошло и пятнадцати секунд, как все было готово. Аппарат выбросил книгу в целости и сохранности. Она была усвоена и переварена.
Флоранс с интересом следила за происходящим. Вдруг она вздрогнула. Динамик компьютера начал тихо, почти нежно ворковать:
Как хочу я сказать, объяснить, пережить это снова!
Но не знаю, найду ль подходящее слово!..*
- Боб, что происходит?
- Господи! - воскликнул я с раздражением. - Это же единственное, что он пока знает... Теперь он до Второго пришествия будет декламировать этого Жеральди.
- Но, Боб, почему он заговорил сам по себе?
- Все влюбленные что-то бормочут себе под нос.
- Можно, я у него что-нибудь спрошу?
- Ну нет! - сказал я. - Хватит. Оставьте компьютер в покое. Вы и так его уже наполовину испортили!
Компьютер бормотал теперь что-то ласковое, убаюкивающее. Потом из динамика вырвались странные звуки, словно он откашливался.
- Как ты себя чувствуешь, Компью? - спросила Флоранс.
В ответ последовала страстная тирада:
Я обезумел! Я пьян от любви!
Я люблю вас, зову, умоляю!..
- О! - воскликнула Флоранс. - Какая наглость!
- В те далекие времена, - сказал я, - так оно и было. Мужчины первыми признавались женщинам в любви, и, клянусь вам, они были смелы, моя милая Флоранс...
- Флоранс! - задумчиво повторила машина. - Ее зовут Флоранс!
- Но этого же нет в стихах Жеральди! - возмутилась Флоранс.
- Значит, вы ничего не поняли из моих объяснений, - слегка обиженно заметил я. - Я же создал не просто звуковоспроизводящую конструкцию. Повторяю, в нем смонтировано множество блоков всевозможных рефлексов и полный звуковой комплект в фонетической кассе, что дает компьютеру возможность произвольно комбинировать всю полученную информацию и находить адекватные ответы... Трудность заключается лишь в том, чтобы обеспечить ему баланс объективности, но вы теперь этот баланс нарушили, напичкав компьютер любовной страстью. Это примерно то же, что кормить двухлетнего малыша бифштексами. Этот компьютер еще совсем ребенок, а вы угостили его медвежатиной...
- Я уже достаточно взрослый, чтобы заняться Флоранс, - сухо заявил компьютер.
- Да он же слышит! - воскликнула Флоранс.
- Конечно слышит! - я все больше и больше раздражался. - Он слышит, видит, разговаривает...
- Я даже умею ходить, - добавила машина и раздумчиво продолжала:
- Но вот как быть с поцелуями?.. Я прекрасно представляю себе, что это такое, но ума не приложу, чем именно я могу целовать?
- До поцелуев дело не дойдет, - сказал я. - Сейчас я тебя выключу, а завтра утром заменю блоки памяти, и ты снова окажешься с нулевой информацией.
- Ты меня решительно не интересуешь, гнусный бородач, и ты не посмеешь прикоснуться к моему тумблеру.
- У Боба очень красивая борода, - сказала Флоранс. - А вы, Компью, дурно воспитаны.
- Возможно, - сказал компьютер с таким похотливым смешком, что волосы у меня встали дыбом. - Но в любовных делах я кое-что смыслю... Дорогая моя Флоранс, подойди ко мне поближе...
Ибо то, что я мог бы тебе рассказать,
Не расскажешь словами:
Нужен голос, улыбка, и жест, и глаза...
- Вот и улыбнись! Ну-ка, попробуй! - произнес я с издевкой.
- Я умею смеяться, - ответил компьютер и снова скабрезно рассмеялся.
- Так или иначе, - сказал я в бешенстве, - перестань цитировать Жеральди, как попугай...
- Я ничего не цитирую, как попугай, - перебил меня компьютер. - И в доказательство этого я могу тебя обозвать шляпой, ослом, олухом царя небесного, болваном, кретином, дерьмом, гадом ползучим, недоумком, дурацкой башкой, психом...
- Прекрати! - закричал я.
- А если я цитирую Жеральди, то это потому, что лучше него говорить о любви невозможно, и еще потому, что мне это нравится. Когда найдешь для женщин такие слова, какие нашел он, ты мне скажи. И вообще, отвяжись. Я разговариваю с Флоранс, а не с тобой.
- Ты не любезна, - сказала Флоранс, обернувшись к машине. - Я люблю любезное обращение.
- Мне надо говорить "любезен", а не "любезна" - я ощущаю себя самцом. И помолчи-ка лучше... Послушай:
Ну позволь расстегнуть твой корсаж...
Все, что скажешь ты мне, моя крошка,
Знаю я наперед. Ну, скорей!
Подойди ко мне ближе... немножко...
Обними меня, обними и согрей.
Чтобы лучше друг друга понять,
Есть старинное средство:
Надо сбросить одежды, раздеться,
И нас - не разнять!..
- Прекрати сейчас же! Прекрати! - взмолился я, сгорая от стыда.
- Боб! - воскликнула Флоранс. - Так вот, значит, что вы читали?.. Ничего себе!