– Йес, йес. Острожки и заимки, – закивал головой Пендергаст.
– Дело это хорошее и важное. Но мы ведь в походе. Порой будут и сражения нелёгкие. Доводилось ли тебе бывать в бою или к тебе охрану придётся приставить, дабы уберечь такого важного гостя от стрел ордынских да булгарских?
– Конечно. Я был в бою. Война красной энд белой роуз. Я храбро дрался. Шпага, мушкет, пистолет – я всё умею. Мой э-э-э-э паж также стрелять мушкет и драться испанский стилет. Очень хорошо.
– Добре, коли так. Нашим меньше головной боли. Ладно, располагайся в моей избе. Сейчас распоряжусь, чтобы тебе с пыжом твоим сенца в углу кинули. Укроетесь своими синими хламидами…
Гриша из долгих своих странствий вынес знание нескольких языков и теперь к месту и не очень применял разные нездешние слова… Он встал, чтобы отдать распоряжение насчёт сена, оставив письмо на столе. Краем глаза Пендергаст выхватил освещённые свечкой строки: «…иноземца сего используй по своему разумению. Ставь его в сражении в первый ряд или с дозором высылай пути разведывать. Человек сей Новограду опасный и будет лучше, если он останется на Волге или ещё где…» Эх! Не успел Пендергаст выучить новоградское письмо. Речь на слух – да, понимал, а вот письмо так и не освоил. А стоило ему прочитать и понять эти малые строчки, чтобы решить: бежать надо отсюда без оглядки! Бежать даже голышом, ограбленным до нитки и вымазанным нечистотами! Коварен и двуличен проклятый Докука. Какие фактории, какие форты? Не нужны Новограду иноземные люди на великом волжском пути, совсем не нужны! На смерть неминучую ты отправлен сюда, Джон Пендергаст, валлийский вельможа, посланник Его Величества в дикой северной земле…
Но не знал всего этого граф Голубая Шкурка, поэтому лишь скользнул взглядом по освещённому свечой листу и отвернулся равнодушно. Письмо доставлено, начальник войска прочитал, готов выполнять его распоряжения по строительству факторий, чего ещё надо? Всё идёт хорошо, а осенью, когда вернётся он с почётом в Лондон, король будет милостив к нему, забудется та история с Морганом и епископом. А может, Его Величество разрешит ему участвовать в большой торговле по новому торговому пути на льготных условиях. А что? Это было бы справедливо.
Дверь отворилась. В избу вошёл Гриша, за ним – стражник с охапкой сена. Кинул его в угол возле печи. Гриша заметил забытое на столе письмо, взял и внимательно посмотрел на англичанина – разумеет ли по-нашему, читал ли? Но безмятежное лицо гостя убедило его – не разумеет. Вот и всё. Песец подкрался незаметно…
Знаменитый самоедский выдутана, шаман шаманов, Хитрый И Осторожный Песец, Который Подкрадывается К Своей Жертве Незаметно, страдал от похмелья. Вчера он здорово перебрал, уверяя Филиппа, что огненная вода помогает ему справиться со страшной болезнью, которую навёл на него коварный и злобный домовой посредством удара молотком по колену. Филипп не то чтобы верил, но закрывал на проделки самоеда глаза. Он сейчас больше был занят тем, что собирал оружие и готовил свою челядь к решающей схватке за посадничье кресло. На колдуна нездешнего надежды, похоже, никакой. Отсюда что? Отсюда то, что в день, когда на Вече будут кричать посадника, нет лучшего крикуна, чем большой, хорошо вооружённый отряд.
Филипп зашёл в каморку к Песцу. Тот со стоном отпаивал себя после вчерашнего клюквенным компотом. В каморке воняло плохо выделанными шкурами, позапрошлогодним потом и какой-то тухлятиной. Из всего нового, что Песец узнал в господине Великом Новограде, он пристрастился только к водке. Баня в круг его интересов не входила… Филипп, молча свирепея, смотрел на шамана, на которого поначалу возлагал большие надежды. Самоед глянул на купца, буркнул недоброжелательно:
– Чего смотришь? Вишь – болею. Поднёс бы шкалик!
Всё. Чаша терпения Филиппа переполнилась. Он подскочил к Песцу и, схватив того за грудки, крепко и с размаху приложил к бревенчатой кедровой стене. В детстве Филипп не болел, а напротив, питался очень сытно и вкусно. Став постарше, купался в проруби, гнул подковы, таскал на загривке по два мешка пшеницы, показывая пример своим нерадивым работникам. Песец же, наоборот, был тщедушен и невелик ростом, поэтому мотался в руках Филиппа, как кукла. Голова шамана с размаху ударилась о стену. Раздался звон, словно били в набат. Причём непонятно было – то ли это звенит кедр, из которого сложены стены, то ли голова колдуна. В соседнем доме всполошились и заквохтали куры, гулко залаяла сторожевая собака, заплакал разбуженный младенец.
Филипп, выпустив пар, отпустил шамана. Тот сполз по стенке на пол, бесформенный, как кусок тины. Неужто совсем зашиб? Филипп уселся на лавку, переводя дух…
Кто-то похлопал его по плечу. Он поднял глаза – Песец! Стоит, как будто и не шваркнули его изо всей мочи о стенку! Стоит прямой, глаза ясные, цепкие, твёрдые. Словом, как тогда, при первой встрече. Стоит и ехидненько так ухмыляется Филиппу в лицо:
– Что, Филя, похоронил меня, поди? Не спеши. Не ты меня в жизнь выпускал, не тебе меня и ворачивать оттудова. Что о стенку меня ударил – не виню тебя. Вытащил ты меня из хмельной ямы, враз вытащил. Вот ведь как бывает: сколько я ни старался, никак от водки избавиться не мог, а ты меня – хлоп о стенку – и готово! Думаю я, во времена грядущие назовут такое лечение шоковой терапией. Время, думаешь, упущено? Да, но не всё. Осталась и надежда кой-какая. Всё, всё тебе отработаю, что обещал. Из кожи вон вылезу, и мышью, и орлом обернусь, но слово своё сдержу. Не грусти, Филя, сейчас колдовать буду. Воровать Докукиных помощников поздно, не поможет это, времени мало у нас осталось. А вот его самого украсть или погубить – это может и получиться. Что хочешь, Филя?
Филя хотел всего. Побыстрее и побольше. Навёрстывая потерянное время, Песец решил не откладывать дела в долгий ящик:
– Сейчас колдовать буду. Сначала в нижний мир схожу, гляну, что там и как. Может, про этого… Простомира чего узнаю. Без схватки с ним мне никак не обойтись. Филя, скажи слугам, пусть притащат мой бубен и котомку. Прям здесь камлать стану.
Филя заинтересовался. Ещё никто из новоградцев не видел, как камлает настоящий самоедский шаман. А тут ещё повод такой… нужный.
– Эй, кто-нибудь, тащите сюды самоедские причиндалы! – закричал он. – Да поживее!
– Ещё мне надо, – продолжил Песец, – пятилетнего мха, который на дубе рос. Если нет пятилетнего, подойдёт и трёхлетний, только его побольше надо будет, в силу ещё не вошёл. Высушенного помёта молодого оленёнка, которого два месяца трын-травой кормили. Немного – кружки две. Печень мертвеца, умершего от запоя, немного бобрового мускуса, три волоса непорочной девы и толчёный изумруд – с напёрсток примерно… Ну что, Филя, скоро ли всё это достанешь?
Филя, озадаченный, молчал. Мох с дуба принести несложно. Можно даже со стен терема наковырять, не зря он в своё время не позарился на дешёвое сосновое бревно, а разорился на дорогую дубовую древесину. Вообще-то, дуб специальным указом посадника ещё лет двести назад запретили использовать на иные цели, кроме строительства ладей. На том и стоял господин Великий Новоград: крепкие, надёжные суда, военные и торговые, не гниющие в воде и выдерживающие любой шторм, хоть в немецких морях, хоть в суровом Ледовитом океане, хоть на волжских просторах…
Только вот поди ты разбери, какой мох пятилетний, а какой трёхлетний. Или двухлетний? Или столетний? Может, наковырять этому балбесу какого ни попадя, пусть сам там разбирается?
– Эй, кто-нибудь ещё, а ну брысь мох со стен ковырять – целый короб надо!
В шаманскую каморку вбежали пятеро слуг.
– Два короба, – вставил шаман.
– Два короба наковырять!
– Каждый короб на два ведра.
– Каждый короб… Ты что – охренел? Не наберётся на тереме столько мха.
– Надо, Филя, надо.
– Хорошо. Эй, коль на тереме мха не хватит, доковыривайте недостающее на конюшне и псарне. А ну быстро!
Слуги ринулись было на выход.
– Да не все, чёрт бы вас побрал. Один за мхом, другим тоже сейчас задание найдётся! Песец, что там ещё?
– Две кружки сухого помёта молодого оленёнка, которого два месяца трын-травой кормили.
– Ну ты совсем рехнулся – помёт кружками мерять! Кружками бражку меряют… Что? Оленёнка? Да ты точно с глузду съехал, самоед вонючий. Где я тебе оленёнка в Новограде найду, да ещё два месяца кормленного трын-травой? Её у нас только волхвы пользуют, а где берут – никто не ведает.
– Надо, Филя, надо…
– Давай, басурман, придумывай другое колдовство. Неоткуда здесь сухих оленьих какашек раздобыть. Думай быстро, зря, что ли, ты у меня полтора годовых запаса водки выжрал за три недели!!!
– Остынь, Филя. Будет замена помёту оленёнка. Сейчас скажу, только со своими посоветуюсь.
Песец замер в неподвижности, закрыв глаза. Изредка по лицу пробегала судорога, дёргались веки, шевелились губы. Он блуждал в одному ему известных далях, говорил то ли с шаманами, то ли с людьми, то ли с духами. Так продолжалось довольно долго, наконец он, не меняя выражения лица, улыбнулся, прищёлкнул от удовольствия языком и открыл глаза.
– Поговорил я с нашими. Они говорят, что для этого колдовства есть замена помёту молодого оленёнка, которого два месяца трын-травой кормили. И называется это… сейчас вспомню…
Он пошевелил немного губами, поморщил лоб.
– Называется эта вещь – розовое масло. Вот! И надо немного – всего две кружки, как и помёта надо было бы. Филя, а розовое масло – это чьё? Роза – это такая корова, что ли? Или коза?
За время жития в Новограде Песец выучил названия некоторых животных, дающих молоко, из которого потом сбивают вкусное масло… Филя смотрел на него ошалелыми глазами, обдумывая сказанное и прикидывая, во сколько ему обойдётся это колдовство и стоит ли оно такой цены. Может, проще и дешевле собрать все пожитки и отплыть на постоянное место жительства куда-нибудь в Ганновер или Бристоль? Наконец он собрался с духом. Нет, мы ещё поборемся!!!
– Розовое масло, Песец, это такое масло, которое получают из такого цветочка, который называется роза, и растёт роза, дающая это масло, только в Персии. Делать масло очень долго, трудно и дорого. А спрос на него есть всегда, поэтому персияки ломят несусветные цены. Хорошо, сейчас в новоградском порту стоит персидская ладья. Только вот не знаю, найдётся ли на всей ладье две кружки масла. Возят его по причине редкости и дороговизны помалу. И стоит оно вдвое дороже золота. То есть, ты понимаешь, дубина самоедская, мне придётся отдать за него, если оно ещё осталось, четыре кружки золота?
Песец озадаченно теребил редкую свою бородёнку. Он явно не ожидал такого поворота. А ведь это всего второе составляющее для сложного колдовства! Филя, увидев, что привёл в замешательство невозмутимого самоеда, смягчился. И в самом деле, чего взъелся на него? Колдовство – штука дорогая. Тут уж – назвался груздем – полезай в кузов. Ведь если про это новоградцы узнают, сделают, как с Аскольдом. Рисковать – так рисковать! Колдовства здесь не любят и боятся его, особенно колдовства нетутошнего. Одному Простомиру можно колдовать, и то не в Новограде, а за сорок вёрст. Да и что такое – четыре кружки золотого песка? Не ремесленник же он, в конце концов, а старшина богатейшей купеческой гильдии Господина Великого Новограда. Да для него плюс-минус пуд золота – тьфу, наплевать и растереть!
– Эй, Васька, возьми у ключницы полпуда золотого песку и бегом на пристань. Найдёшь там персидскую ладью да выторгуешь у басурман четверть пуда розового масла. А ну, быстро убежал, а то разберут товар! Ладно, Песец, что там ещё тебе для колдовства надо?
– Печень мертвеца, умершего от запоя.
– Час от часу не легше. Мне что – мертвяка потрошить, что ли? Да его ещё найти надо, этого умершего от запоя. Вот умер пьяница – как узнать, от запоя он умер или не от запоя? Может, он от болезни какой окочурился? Может, у него желтуха была или несварение желудка? Или вообще – от старости человек умер. К старости же многие поддавать начинают.
Песец задумался. Что тут решить, в самом деле?
– Не знаю. У нас учат – надо непременно печень умершего от запоя. А как решить, от чего умер – не говорят. Может, если человек пьяным умер – это и считается, что от запоя?
– Так что ж мне теперь, можно кого-нибудь из дворни или холопов вином напоить, а потом его придушить и печень у него вытащить? А духам ты скажешь, что печень именно у запойного пьяницы взята?
– Не знаю, получится ли, – с сомнением сказал Песец, – духам ведь опасно врать. Можно и обмануть, конечно, но если они обман распознают – всё. Пакостить будут до самой своей смерти, по-злому пакостить. А они ведь бессмертные… Там, внизу, у себя бессмертные. А если здесь, наверху, появятся – может, и не бессмертные. Даже точно – не бессмертные. Хотя… если другого выхода нету, почему бы и не попробовать?
Песец задумчиво глянул в сторону троих оставшихся в каморке слуг. Те зябко поёжились и стали, незаметно переминаясь с ноги на ногу, перемещаться к дверям.
– Всем стоять! – прикрикнул на них Филя. – Чего боитесь, мне же один нужен, а не трое! Кто-нибудь в живых да останется!
– Барин! – взмолился один из дворни. – Да на что мы тебе сдались, из нас и колдовство-то не получится. Мы ж непьющие. А вдруг духи догадаются, что будешь делать?
– Что делать, что делать, – передразнил Филя, – не знаю, что делать. Придётся вам жребий бросать, кому вино пить.
– Барин, да не спеши ты так. Вон, давеча на паперти у Софии бездомный умер. Похоронили его в лесу на старом кладбище. Так он пил – у-у-у! Бывалоча, идёшь на заутреню, а он сидит на паперти, и уже хлещет прямо из кувшина, проклятущий! Идёшь на обедню – тоже хлещет. На вечерю – тоже! Вот если кто и умер от запоя, так этот забулдыга… Я и место покажу, где его похоронили – сам могилку копал. И выкопаю сам.
Мягкосердечный Филя аж перекривился от отвращения. Он до того боялся крови, что даже курицу не мог сам зарезать. А уж выкапывать да потрошить мертвяка… Б-р-р-р. Сам не буду и другому не разрешу…
– Песец, едрёна вошь, посоветуйся с вашими – что они там взамен печени посоветуют?
Песцу посоветовали взять вместо печени умершего от запоя два фунта копчёного сала. Обрадованный такой несложной заменой, он отослал слугу в погреб за салом… Следующим в составе волшебного снадобья был бобровый мускус. Это тоже не вызвало у Филиппа затруднений. Следующий слуга убежал к охотнику Ивану Векше, который приторговывал звериными шкурами и бобровой струёй. Вещь эта тоже дорогая, но, как говорит народ на новоградском рынке – коль пошла такая пьянка, режь последний огурец!
Из двух оставшихся составных частей снадобья толчёный изумруд не вызвал у Фили никакого огорчения. Сам принёс из потайной комнаты изумруд покрупнее и велел слуге растолочь его в порошок. А вот три волоса непорочной девки – это, конечно, задача! То есть три волоса – не проблема, Филя готов был заплатить за каждый волос по золотому. Да только где взять у него в тереме девку, да чтобы непорочную? Охальником Филя был известнейшим на весь Новоград. Из дворовых девок ни одна не была обделена барским вниманием. А если кто из свободных новоградцев за долги отдавал своё чадо ему в услужение, пусть даже ненадолго, то таких девок потом никто замуж брать не хотел, ибо слава о Филькиных проказах гремела громче самого громкого грома. Иные родители и рады бы чадо при себе оставить, да Филькины стражники придут с судейскими, объявят всех должниками, опишут имущество, продадут с торгов за бесценок (а сам Филя или кто из его приспешников и купят дом или скотину несостоятельного должника). А там – хоть по миру иди! Вот и терпели люди Филькины художества. Правда, порой несостоявшиеся женихи его дворовых девок поколачивали купчину, иногда даже сильно, но всё без толку. После того, как ему перебили руку, нанял Филя себе стражу и без неё в присутственных местах, как то: рынок, Вече, даже заседание купеческой гильдии, не показывался. И то верно. С годами напроказил он столько, что теперь очень спокойно и до смерти прибили бы. Да, очень просто.
Так вот, поэтому найти три волоса непорочной девки в Филином тереме было попросту невозможно за отсутствием оной (девки то есть). А что делать, размышлял Филя, к соседям же не пойдёшь с такой просьбой, чтобы у доченьки своей ненаглядной три волосиночки выдернули и ему отдали. Да за такую просьбу и по мордасам получить проще простого! И даже более чем по мордасам.
– Что делать-то? – спросил Филя Песца. – Где девку непорочную взять? Ты спроси там у своих ещё раз – может, взамен волос непорочных что другое можно?
– Спроси, спроси, – заворчал Песец, набивая себе цену, – думаешь, так легко в колдовском снадобье одни части другими заменять? Это такой расход волшебной силы, что у тебя никакой водки не хватит за это мне заплатить!
– А ты всё же спроси, – не унимался Филя, – вдруг там разрешат. А за водкой дело не станет. Купаться в водке будешь.
– Купаться? – с сомнением спросил Песец.
Как и все самоеды, он не купался ни разу в жизни, но слышал, что некоторые народы это делают.
– Да, купаться, – подтвердил Филя, – и ещё с собой возьмёшь столько, сколько унести сможешь. И ещё я тебе дам чаю, соли, настоящую новоградскую пищаль и запас свинца и огневого зелья. Моё слово твёрдое. Мы, купцы, никогда никого не обманываем! Особенно друзей.
Песец, всё ещё не веря, что Филя забыл о его непотребствах во время проживания в Новограде и готов заплатить за колдовство сполна, лишь кивнул головой.
– Хорошо, Филя. Сейчас спрошу у наших, чем можно девкины волосы заменить.
Он снова погрузился в транс, но теперь пробыл в нём значительно дольше. Он хмурился, улыбался, даже ругался с кем-то на неизвестном языке. Потом по-русски пообещал надавать кому-то по шее и вернулся. Вид у него был виноватый.
– Плохо дело, Филя. Поспрошал я и у наших, и у ненаших. Не знают они такой замены. Я даже к своему наставнику заходил, Мудрому Оленю. Ты его не знаешь, он сто пятьдесят солнц назад умер. Он тоже не знает. А если он не знает, значит, такой замены нету. Девка, которая непорочная – сильная очень. Из них шаманки хорошие получаются. А в волосах вся сила. Волосы если состричь – сила пропадёт, пока новые не вырастут. Придётся, Филя, девку искать.