Но если некто знает про Ларису Кругликову, он, вероятно, захочет запугать и Елену Сергеевну. Конечно, никакого публичного разоблачения тут не затеять, но со старухи можно получить нехилую сумму, пенсионерку обеспечивает тот же Михаил.
– Что вы хотите? – лепетала тем временем Кругликова. – Зачем меня тираните?
– Сама знаешь, – обтекаемо ответила я.
– Я не виновата!
– Неправда.
– Я в тот день сидела дома!
– Неправда!
– Ну… перепутала дату… бывает! Но я его не убивала!
– Неправда! – упорно твердила я, ничего не понимая.
– Клянусь своей жизнью!
– Лжете.
– Когда я к нему подошла, он уже умер! Честное слово, поверьте, – заплакала Елена Сергеевна, – это случайность! Она там лежала! Руки в крови, рядом палка, железная! А он уже умер! Это не я! Не я! Ей-богу!
– Неправда!
– Послушайте, – зашептала старуха, – будьте милосердны и скажите, наконец, чего вы хотите? Звоните каждый день, пугаете, я на грани самоубийства, больше так не могу, я сейчас выпрыгну из окна! Вы превратили мою жизнь в ад! В ад! В ад!!!
– Давайте встретимся, – предложила я.
– Возьмете деньги и отстанете от меня? Говорите, сколько! – обрадовалась Елена Сергеевна.
– В восемь вечера, – ответила я, – в кафе в магазине ЦУМ. Надеюсь, знаете, где расположен торговый центр?
– Конечно, конечно, я не опоздаю!
– Приходите одна.
– Непременно. Сколько?
– Деньги не берите.
– Вы не хотите получить плату за молчание? – опять впала в истерику Елена Сергеевна.
– Поговорим и обсудим ситуацию, – обтекаемо сказала я и отсоединилась.
Михаила мне сломать не удастся, он опытный человек, ни за что не расколется, с какой стороны к нему ни подходи. А Елена Сергеевна напугана, похоже, до последней стадии. Представляю, как она обомлеет, увидев в кафе меня. Пусть помучается до вечера, легче сдастся.
Теперь на очереди был номер Богдана Ломейко. Мало надежды на то, что Елизавета Андреевна, мать погибшего шофера и сестра Зои Андреевны Килькиной, возьмет трубку. Ее квартира, несмотря на присутствие мебели, выглядела нежилой, но ведь кто-то оплачивает услуги телефонной станции! Кстати, я поняла, почему номер до сих пор числится за погибшим Богданом. Когда умирает хозяин жилплощади, то наследник, и в данном случае мать, переоформляет документы на себя. Дело это муторное, приходится часами сидеть в очередях, пытаясь добиться от сотрудников ЖЭКа всяких бумажек. Тот, кто хоть один раз проходил эту процедуру, сейчас понимающе вздохнет. А ведь, кроме самой квартиры, есть еще электричество и телефон. Вот про них люди частенько забывают, платят исправно по квитанциям, не задумываясь о том, на чье имя зарегистрирован аппарат. Елизавета Андреевна небось после смерти сына забыла пройти формальности, а телефонистам без разницы, кто владелец телефона, лишь бы плата регулярно капала.
– Алло, – вдруг сказал тихий голос.
От неожиданности я растерялась.
– Здравствуйте. Можно Елизавету Андреевну Ломейко?
– Кто ее спрашивает?
– Из собеса.
– Откуда? – не поняла собеседница.
– Скоро Новый год, – начала я вдохновенно врать, – мы раздаем подарки одиноким пенсионерам. Ломейко одна из нашего списка. Ничего особенного в пакете не будет, немного продуктов, конфеты. Дайте трубочку самой Елизавете Андреевне.
– Ее нет!
– Ой, она переехала! Подскажите новый адрес.
– А зачем вам?
– Подарок отдать надо!
– Вы его себе оставьте!
– Гуманитарная помощь дело серьезное, у меня ведомость есть, в ней расписаться надо. И потом, что значит «оставьте себе»! Это воровство получится. Подарок предназначен не вам, а Елизавете Андреевне, подскажите мне адрес Ломейко.
– Она живет на даче, далеко.
– Ладно, – я решила слегка напугать девушку, – спасибо, я сама узнаю, где находится Ломейко. Сделаю запрос в милицию.
– Не надо, – повысила голос собеседница.
– Ну вы же не хотите помочь государственной служащей, которая осуществляет благотворительную акцию, можно подумать, что боитесь моей встречи с Ломейко, – подлила я масла в огонь.
– Поселок расположен неудобно, – начала оправдываться девушка, – от электрички надо на автобусе ехать, а он зимой практически не ходит.
– Ну ничего себе! Теперь я точно обращусь в милицию! Бросили старуху одну невесть где! Вдруг ей плохо станет!
– А вот и неправда! Я с ней живу!
– Но вы-то в городе!
– Приехала по делам, вечером вернусь. Если хотите, можете мне отдать подарок.
– А вы ей кто?
– Внучка. Кстати, у меня есть доверенность на получение ее пенсии.
– Ну ладно, – протянула я, – когда и где пересечемся?
– Через полчаса у метро «Маяковская».
– Я не успею.
– Тогда вечером, в двадцать три тридцать, на Рижском вокзале.
– И как мы друг друга в толпе узнаем?
– Заходите в кафе «Астра», я блондинка с голубыми глазами, буду в ярко-красной куртке, с сумкой, на которой изображена кошка. А вы как выглядите?
– Точно так же, – усмехнулась я, – только с большим черным портфелем.
– Не опаздывайте, – предупредила девушка, – а то я не успею на последнюю электричку, – и отсоединилась.
Я потерла руки, осталось совсем легкое дело, сначала звякну в департамент здравоохранения Московской области, а потом поеду туда.
Глава 29
Если хотите, чтобы чиновники были с вами любезны, представьтесь журналистом из крупной газеты или, еще лучше, работником телевидения. Попасть на голубой экран мечтает большая часть человечества, вот почему столь популярны всяческие шоу, где присутствует публика. Посидит человек в зале, поаплодирует основным участникам и ощущает себя героем. Соседи и коллеги по работе непременно скажут:
– Видели, видели тебя в телике, шикарно выглядел.
И на улице могут узнать, станешь знаменитостью. Есть еще один нюанс – у представителей прессы никогда не спрашивают документы, отчего-то основная масса народа, услышав фразу: «Я из газеты», верит собеседнику на слово, хотя это неразумно, соврать можно все, что угодно.
Но сегодня людское простодушие играло мне на руку. Войдя в пафосное офисное здание, я побродила по этажам, нашла нужный кабинет, вежливо постучала, услышала приветливое «Входите» и толкнула дверь.
Полная дама в бежевом костюме, делавшем ее похожей на слониху, стояла у открытого сейфа.
– Вы ко мне? – не по-чиновничьи приветливо осведомилась она.
– Я ищу Веронику Львовну Рудниченко, – улыбнулась я.
– Входите, садитесь, – предложила хозяйка кабинета, захлопнула сейф, с видимым усилием втиснулась в кресло и спросила: – Чем могу помочь?
Я представилась.
– Меня зовут Даша Васильева, работаю редактором на программе «Здоровье», наверное, вы видели наши передачи, их ведет Елена Малышева?
– Ну конечно, – закивала Вероника Львовна, – вообще-то, как человек с высшим медицинским образованием, я не люблю всякие там шоу, где про лечение керосином рассказывают. Но Елена Малышева врач, из профессорской семьи, очень уважаемый человек, ведет просветительскую работу, и она настоящий профессионал!
– Мы задумали сделать сюжет о маленькой больнице, – затараторила я, – знаете, на селе и в крохотных городках часто работают настоящие подвижники, замечательные специалисты.
– Верно, – кивнула Рудниченко, – полностью согласна с вами. Последнее время медицину только ругают, но, поверьте, есть еще врачи от бога.
– Наш выбор пал на клинику в населенном пункте Алехино, это Подмосковье.
– Алехино, Алехино, – забормотала Вероника Львовна и включила компьютер, – почему вы именно ее надумали отметить?
Моя улыбка стала ослепительной.
– Десять лет назад наш главный редактор случайно туда попала, ее сняли с поезда с приступом аппендицита. Если откровенно, то она очень испугалась: маленькая больничка, как тут соперируют, но до Москвы ей было не доехать, совсем плохо стало. Операция прошла на удивление хорошо, вот теперь хотим дать в репортаже еще и ее рассказ, понимаете? Так сказать, живой свидетель!
Я заморгала и уставилась на Веронику Львовну. Очень надеюсь, что она не спросит: «Зачем ваше руководство ждало десять лет? Почему сразу не прислало съемочную группу в Алехино?» Но Рудниченко кивнула.
– Понимаю, но посодействовать не могу, этой больницы уже нет!
– Куда она подевалась?
– И Алехино исчезло с карты, я имею в виду как населенный пункт, теперь на этом месте огромный производственный комплекс.
– Вот не повезло! – заохала я. – Документы больных сожжены!
– Что вы, – снисходительно ответила чиновница, – мы храним истории болезни длительный срок, не менее двадцати пяти лет, а сейчас, в связи с поголовной компьютеризацией, предполагаем вечно держать сведения в базе данных, мало ли что.
– И где архив Алехинской больницы?
– Он передан клинике в Ворске, кстати, там теперь главным врачом работает Игорь Никитович Сопельняк, десять лет назад он служил в Алехине и оперировал вашу начальницу, других хирургов в больнице не было.
– И где архив Алехинской больницы?
– Он передан клинике в Ворске, кстати, там теперь главным врачом работает Игорь Никитович Сопельняк, десять лет назад он служил в Алехине и оперировал вашу начальницу, других хирургов в больнице не было.
– Как с ним связаться? – затряслась я от нетерпения.
– Легче легкого, – засмеялась Вероника Львовна. – Одну секундочку!
Рудниченко вынула из стола справочник, полистала замусоленные страницы, взяла трубку и сказала:
– Добрый день, это Вероника Львовна. Игорь, ты? Чудесно! У меня в кабинете сидит милейшая женщина, Даша, она редактор программы «Здоровье». Да, да, телевизионной. Хотят снять сюжет! В частности, и о тебе! Ладно, не скромничай, страна должна знать своих героев. Заодно, кстати, и аппаратом похвастаешься, зря, что ли, его выбивал? Теперь гордись. Когда? Сегодня до полуночи?
Рудниченко посмотрела на меня.
– Прямо сейчас отправлюсь, – заверила я ее, – если не будет больших пробок, быстро доеду.
Сначала Игорь Никитович устроил мне экскурсию по клинике, потом накормил в местной столовой, затем мы довольно долго беседовали в его кабинете, наконец я сочла момент подходящим и спросила:
– Много у вас людей умирает?
Главврач нахмурился.
– Пьют крепко, отсюда и высокий процент смертности, не хотят диспансеризацию проходить, приползают к нам в таком состоянии, что можно сразу в морг помещать. А потом крик поднимается: медицина никуда не годится. Вот вам недавний случай. Поступил к нам Возкин Семен, сорока девяти лет, с тяжелейшим инсультом, одни глаза двигались, да и то не очень. Стали беседовать с семьей, выясняются детали. Месяц назад у Семена начал заплетаться язык и онемели пальцы на руке. Никто – ни жена, ни мать, ни он сам – не обратил внимания на эти симптомы. Бабы посчитали мужика привычно пьяным, а Возкин решил: само пройдет. Тридцать дней его шатало из стороны в сторону. Я-то понимаю, что это был инсульт. Семену вначале повезло, удар пришелся в теменную область, в этом случае больные легко восстанавливаются, следовало немедленно начать лечение. Но Возкин продолжал водить трактор и пить водку. Результат? Его шандарахнуло по полной программе, полежал недельку и скончался. Чего в этой истории больше? Безграмотности? Глупости? Российского пофигизма? Наплевательского отношения к себе?
– Да уж! – вздохнула я. – А на столе у вас погибали?
– У каждого врача есть свое кладбище.
– Помните несчастных?
– Не поверите, – потер затылок Сопельняк, – всех помню. Зря считают хирургов бездушными. Пациенты часто жалуются: «Вот анестезиолог накануне операции приходил, мило беседовал, утешал, просил не волноваться, старшая медсестра подбегала, обещала непременное выздоровление, а хирург пальцем потыкал и ушел. Грубиян!» Это просто психологическая защита, я не могу сближаться с больным. Думаете, зря большинство из нас отказывается оперировать близких людей?
– Наверное, потом тяжело сообщать родственникам о смерти пациента!
Сопельняк признался:
– Я не хожу, отправляю Анфису, она умеет с людьми беседовать.
– И дети погибают?
Сопельняк кивнул:
– Да, на моем столе двое ушло. Мальчик под поезд попал, беспризорник. Анфиса по сотрудникам бегала, рубли собирала, все причитала: «Ну как же так, давайте его по-человечески похороним, ребенок ведь». А вторая девочка, вот уж кому не повезло! Мать дура! Сама дочь загубила!
– Каким образом?
Сопельняк вынул портсигар и начал перебирать темно-коричневые сигареты.
– Самым простым, – сказал он, – я тогда в Алехине работал, больница была недалеко от станции, поступил вызов, срочно к московскому поезду, ребенку плохо, острый живот.
Игорь Никитович выбрал сигарету и начал искать зажигалку, я с напряжением ждала продолжения истории.
Сопельняк велел готовить операционную, он сразу понял, что дело серьезное. Обычно скорые поезда в Алехине не останавливаются, проскакивают маленькую станцию с оглушительным гудком. До столицы от силы двадцать минут пути, если же ради ребенка состав остановили, то, значит, малышу совсем плохо.
Едва Игорь Никитович глянул на привезенную девочку, он сразу понял, что это перитонит. Пока ребенка готовили к операции, хирург быстро расспросил мать и испытал острое желание надавать дуре пощечин.
– Живот у нее неделю ноет, – тупо говорила тетка, – то схватит, то отпустит. А сегодня утром так скрутило! Я думала, доедем, а Настя сознание потеряла, вот и пришлось к вам отправляться.
– У девочки семь дней боли, а вы не отвели ее к врачу? – поразился Сопельняк.
– Так мы из Бруска, – начала объяснять баба, – там больницы нет, надо в Вийск ехать, два дня тратить. Денег на поездку не наскребла, я ведь в Фолпино нанялась, знаете такое место?
– Нет, – процедил Сопельняк.
– Так у вас, в Подмосковье.
– Область большая, две Франции по территории! Значит, вы сели с больным ребенком в поезд?
– Она здорова была! Ни насморка, ни температуры!
– Но живот болел! – напомнил хирург.
– Я думала, она съела чего, ее тошнило! – сказала дура. – Ночью грелочку ей принесла, проводница, хорошая женщина, кипяточку дала.
– Грелку? – взвыл Игорь Никитович. – На острый живот? На аппендицит?
– Так тепло всегда хорошо, – заявила идиотка, – от простуды лечит!
– Ты кто по профессии? – стукнул кулаком по столу Сопельняк.
Он ожидал услышать в ответ: «Торгую на рынке пивом, читать не умею». Но баба заявила:
– Врач!
Хирург чуть не рухнул со стула.
– Кто?
– Терапеут, – ответила мать, – в Москве училась, потом замуж за военного вышла, и понесло мотаться по гарнизонам, медсестрой работала, терапеутом не пришлось.
К счастью, в этот момент Игоря Никитовича позвали в операционную, и он ушел. Девочку спасти не удалось.
– Слава богу, больше я эту, с позволения сказать, «терапеутшу» не видел, – завершил Сопельняк рассказ. – С ней Анфиса возилась, дура у нее жила пару дней, пока несчастную малышку не похоронили. Анфиса мне что-то рассказать пыталась, но я решительно заявил: «Баста! Не желаю слушать! Таких матерей судить надо! И диплома врачебного лишить!»
Игорь Никитович вытер лоб бумажной салфеткой и бросил ее в корзину.
– А сейчас где Анфиса?
Сопельняк пожал плечами:
– В корпусе.
– Она работает?
– Конечно, молода еще для пенсии.
– Можно мне с ней побеседовать? Случай такой дикий, о нем надо рассказать, предупредить людей.
– Думаю, про то, что больной живот нельзя греть, знает каждый человек, – фыркнул Сопельняк, – только «терапеутша» оказалась не в курсе. Минуточку! Лена, позови сюда Фису!
– Сейчас, Игорь Никитович, – донеслось из приемной, – уже бежит.
Наверное, Анфиса и впрямь летела словно на крыльях, потому что не прошло и пяти минут, как в кабинет вошла стройная женщина в голубой хирургической пижаме и, чуть задыхаясь, спросила:
– Звали?
– Знакомьтесь, – сказал Игорь Никитович, – Фиса, моя правая, а иногда и левая рука, а еще шея, вертит начальством как хочет! Вот вчера выпросила премию для одной свиристелки!
– Скажете тоже, – засмущалась Анфиса, – руки, шея! Я обычная медсестра на подхвате.
– Это Дарья Васильева, – представил меня Сопельняк, – журналист с телевидения. Нас снимать будут.
– Супер, – по-детски обрадовалась Фиса, – ой, а я без прически, шапочкой волосы примяла!
– Я приехала для предварительного разговора, – успокоила я медсестру.
– Вот и поболтайте, – кивнул Сопельняк, – оставляю вас вдвоем.
У Фисы оказалась замечательная память.
– Кто же такое забудет, – возмущенно всплеснула она руками, когда разговор зашел о Килькиной, – натуральная жаба. Представляете, объявила я ей о смерти дочери, а эта… уж и не знаю, как ее назвать, спрашивает: «Чаю не дадите?»
Анфиса решила, что у Зои Андреевны шоковое состояние, и предложила:
– Пошли в сестринскую.
Килькина последовала за Фисой, получила кружку и начала пить чай, не забывая угощаться конфетами. Фисе не было жаль шоколада, отчего-то все больные и их родственники наивно полагают, что лучший подарок для врача – набор «Ассорти», в сестринской всегда было в изобилии сладкого.
Медсестру покоробила не невоспитанность Килькиной, не то, что та бесцеремонно, без спроса запустила лапу в коробку, а полнейшее спокойствие матери, лишившейся ребенка. Впрочем, и отсутствие слез можно списать на стресс, не у всех он проявляется бурно, иные не издают ни звука. Но тут Килькина сказала:
– А где мне ее хоронить? В Москву везти не могу! Денег нет!
– Наверное, можно на нашем кладбище, – растерялась от такой деловитости Анфиса: тело еще лежит в отделении, а мать гоняет чаи и интересуется похоронами.
– Одежду куда дели? – спросила Зоя Андреевна.
– Чью? – не поняла Анфиса.
– Настину.
– Вам же отдали!
– Нет, мне ничего не давали.