Кроме полумиллиона украинцев было репрессировано и депортировано более полумиллиона поляков, попавших под сталинский каток. На западе Украины пошли разговоры, что от верных сталинцев с их лозунгами и методами работы надо избавляться любой ценой.
13 сентября 1939 года польская администрация сбежала из белорусского Бреста и Степана Бандеру из его запертой камеры освободили товарищи по оружию. Есть свидетельства, что польские тюремщики пытались расстреливать осужденных, и Бандера, которого 12 сентября вывели на расстрел, спасся и ушел из-под залпа палачей только благодаря неожиданному налету и бомбежке немецкой авиации. Кроме него из польских тюрем в сентябре 1939 года сумели освободиться около 15000 украинских заключенных.
За две недели Степан Бандера с товарищами через всю Волынь проселочными дорогами прошел более тысячи километров, сумев не нарваться на разбегавшихся от вермахта польских военных и полицейских.
В Ковеле он связался с подпольной сетью ОУН и в Сокале встретился с членами Краевой Экзекутивы, получив подробную информацию о том, что происходило на Западной Украине после 1936 года. Вместе с краевым проводником В. Тымчием, «Лопатинским», Бандера сразу же начал разрабатывать план борьбы с верными сталинцами и уже в октябре заявил, что необходимо срочно создавать подпольную армию для борьбы с Советами.
Бандера пришел во Львов 27 сентября, через три дня после занятия его РККА. Две недели он жил во Львове конспиративно, встретился с митрополитом Андреем Шептицким и многими руководителями украинского национально-освободительного движения, видел, как жены высшего командного состава Красной Армии ходили по улицам Львова и в его театры в конфискованных из магазинов женского белья ночных сорочках, полагая, что это вечерние платья, видел, как над ними смеется весь древний город, и прекрасно понимал, какая большевистская культура валит на Галичину и Волынь с Востока.
Румыния фактически отдала Буковину и Бессарабию СССР и стало реальностью объединение почти всех украинских земель, кроме Закарпатья, в одну республику в составе Советского Союза. Степан говорил соратникам, что главной задачей ОУН должна стать организация подпольных оуновских сетей на всей территории объединенной Украины.
Степан Бандера решил остаться в Галичине нелегалом, но быстро понял, что мощнейший НКВД – это совсем не никакая польская полиция. Уже к середине октября на Западной Украине начала функционировать Советская власть, и он говорил товарищам:
«Во Львове было не возможно что-то начинать. Западная Украина выглядела как человек, которому что-то падает на голову, и он не может этому помешать».
Попытаться выдвинуть своих лучших людей в депутаты созываемого по правилам НКВД Национальное Собрание означало просто отдать их в руки верных сталинских карателей, которые давно уже посчитали все голоса на грядущих выборах. Степан Бандера, у которого после ухода из Брестской тюрьмы не было никакого официального поста в ОУН, решил уйти из большевистского теперь Львова в нацистский теперь Краков и решать все накопившиеся проблемы с А. Мельником. Именно в Кракове, столице немецкого генерал-губернаторства, возглавлявшегося гауляйтером Гансом Франком, действовал в домах 22 и 26 на улице Зеленой Провод Украинских Националистов, возглавлявшийся Андреем Мельником. Из Кракова, украинского координационного политического центра, ОУН перебрасывала в Советскую Украину своих разведчиков и организаторов подполья.
Во Львове тайный центр ОУН работал на улице Бема, 20, и Краевая Экзекутива формировала все в новых и новых поветах и районах свои звенья, каждое из которых состояло из руководителя, начальника повстанческого штаба, инструктора военного обучения, референтов разведки, связи, пропаганды, работы с молодежью и женского отдела.
В середине октября 1939 года Бандера и еще пять оуновцев нелегально перешли немецко-советскую демаркационную линию и благополучно добрались до Кракова, в который собирались все вырвавшиеся из польских тюрем украинские подпольщики. Оказалось, что Мельник руководил опасным краковским ПУНом из безопасной Италии. Степан узнал, что верховный суд ОУН не нашел вины Емельяна Сеника в том, что не только не смог спрятать, но даже поленился зашифровать картотеку членов ОУН, попавшую в руки польской полиции, в результате чего цвет западно-украинских оуновцев вместо активной работы по восстановлению украинской независимости на долгие годы попал в польские тюрьмы.
Вместе с краевым проводником В.Тымчием – «Лопатинским», Степан Бандера начал собственное расследование позорного «дела Сеника», выясняя, кто из старых оуновцев сотрудничал с польской полицией.
В ноябре, после шести бесконечных лет тюрьмы Бандера лечился в словацких Пищанах, ездил в центры ОУН в Братиславе и Вене. В 1940 году тридцатилетний Степан Бандера женился на двадцатидвухлетней дочери священника Ярославе Опаровской, студентке агрономического факультета Львовской Высшей Политехнической школы и уже три года члене ОУН, отец которой, служивший, как и отец Бандеры, капелланом УГА, погиб в бою с польскими войсками. Скромная свадьба состоялась в Кракове 3 июня 1940 года, с 1941 по 1947 год в семье Бандер родились трое детей – Наташа, Андрей и Леся.
В январе 1940 года Степан Бандера и В. Тымчий, «Лопатинский», поехали на встречу с Андреем Мельником, жившим в небольшом городке на севере Италии. От имени молодых оуновцев Степан Бандера предложил безопасному итальянскому проводнику украинского ПУНа работать независимо ни от кого, опираясь только на Украину, переехать ему из фашистской Италии в нейтральную Швейцарию, как это сделал Евгений Коновалец, уехавший из нацистского Берлина, послать боевые отряды ОУН воевать в Финляндию против верных сталинцев, а спонсоров, которые примут эту программу, искать и дома и по всей Европе. Емельян Сеник и Ярослав Барановский должны предстать перед новым судом всей ОУН.
Бандера предложил Мельнику прервать контакты с нацистами Гитлера, уже начавшими геноцид евреев и славян, и начать переговоры с Англией о совместной борьбе против Третьего рейха. Мельник ответил, что от контактов с нацистами в начавшемся хаосе Второй мировой войны не откажется, программа Бандеры вызовет репрессии гитлеровцев и предложил герою ОУН никакой технический пост референта по связи ПУН с КЭ ОУН на ЗУЗ. Само собой, ни о каком суде и наказании Сеника и Барановского Мельник не хотел и слышать, и отказал Бандере во всем.
Степан Бандера вернулся в Краков и заявил товарищам по оружию, что «ПУН отсиживается за кордоном и принимает в штыки все инициативы краевиков». На его стороне, конечно, были все выдающиеся оуновские романтики-практики, и 10 февраля несколько десятков молодых руководителей ОУН на совете в Кракове объявили о создании независимого от мельниковского ПУНа Революционного провода ОУН во главе со Степаном Бандерой.
В апреле Бандера еще раз встретился с Мельником далеко в Европе. Начальник ПУН заявил, что не давал Степану полномочий на раскольническую деятельность, обвинил его в неподчинении ПУН и неисполнении его приказов, своеволии и потребовал предстать перед главным трибуналом его ОУН. Бандера громко, для всех оуновцев, ответил, что решение Мельника в своей политической деятельности ориентироваться только на нацистскую Германию, которой не выдержать войны на два фронта – стратегическая ошибка.
Впереди у расколовшейся ОУН были переговоры до августа 1940 года, смертный приговор мельниковского трибунала Степану Бандере и его двести товарищам, война двух ОУН с захватом штабов друг друга вместе с документами и гибелью четырехсот мельниковцев и двухсот бандеровцев. Одним из первых результатов внутренней войны, безусловно, сильно ослабившей ОУН, было создание на тайном заседании Революционного провода ОУН особой референтуры – Службы безопасности во главе с Николаем Лебедем, а затем Михаилом Арсеничем, «для раскрытия и ликвидации вражеских планов и агентов в ОУН». Через три года служба безпеки ОУН насмерть схлестнется со специальными группами НКВД УССР, и что и как там происходило на самом деле – мы не узнаем никогда.
В Революционный Провод ОУН во главе со Степаном Бандерой вошли Роман Шухевич, Ярослав Стецько, Владимир Тымчий, Степан Ленкавский, Николай Лебедь, Дмитрий Мирон, Александр Гасин, Дмитрий Грицай, Иван Габрусевич, Николай Климишин, Иван Равлик, Владимир Гринов, Василь Кук и Василь Турковский.
На сторону Революционного Провода встал и связник ОУН с абвером Рико Ярый, понимая, что именно там сосредоточена вся разведывательная информация, а совсем не в мельниковском итальянском ПУНе. Впереди у РП ОУН(Б) было увеличение в 1941 году до 20000 членов, в 1942 – до 40000 членов, организация и проведение во Львове Акта 30 июня о восстановлении украинской государственности, подготовка и отправка нескольких тысяч своих членов в походных группах вслед за вермахтом на Украину для установления украинской государственности, приказ разъяренного Адольфа Гитлера уничтожить ОУН без суда и следствия, создание Украинской Повстанческой Армии и война на два фронта до полного собственного уничтожения, о чем бойцам ОУН было хорошо известно. Мало просто свободы хотеть, надо ее добиваться, в тех условиях, в которых оказался. Можно ничего не делать – тогда ничего не будет.
В апреле 1940 года на Большом Сборе Революционного ОУН утвержденный проводником Степан Бандера заявил:
«После смерти славной памяти вождя Евгения Коновальца узкий провод ОУН провозгласил главой ПУН и вождем националистического движения полковника Андрея Мельника, исполняя «завещание» Коновальца. «Узкий провод» – это самозваная выдумка. «Завещания» Коновальца в письменном виде нет, его устно передал один из членов Узкого провода. Необходимо очистить ОУН от предателей и вредителей!»
Съезд РП ОУН(Б) утвердил желто-синий флаг Украины и желто-красно-черный флаг ОУН(Р). Через несколько месяцев все оуновцы читали крик души Степана Бандеры – его письмо Андрею Мельнику 10 августа 1940 года – и полностью соглашались со своим революционным проводником:
«Для меня становится очевидно: Провод не функционирует, загрязнение общеизвестное. Барановскиада.
Состояние провода такое, что нет и надежды, чтобы он хорошо руководил делом. Это ведь переломное время. Совершенно новая ситуация. А от Провода никакого плана, никакой инструкции, инициативы, хотя Барановский имел техническую возможность поруководить всем. Назначенный Вами организационный референт не только не имеет ни какого плана дальнейшей работы, но цинично предлагает краевому проводнику распустить ОУН на родной земле.
Я должен был выступить с инициативой упорядочить дела Провода. Я не думал про особый пост. Пост для меня – это, прежде всего ответственность и возможность работы.
Ваши решения как главы ПУНа говорили однозначно: Так, как есть, так должно быть, так будет! Так хочу и приказываю! А попытки обратить внимание, что такое решение неправильное и будет вредным, Вы не стали слушать. Вы не хотели даже слышать ни одного замечания, говоря отстраненно, что «Глава ПУНа уже принял решение». Рим сказал – дело закрыто.
Все должно было оставаться по-старому, то есть в руках Сенника и Барановского осталось бы фактическое руководство Организации. И дальше бы в верхних кругах Организации господствовала бы атмосфера лжи, лицемерия, наговоров, фальши и недоверия, а вместо руководства творческой инициативой – игра и поза. Революция и дальше должна была остаться без здорового, ответственного Провода. Этого мы не могли допустить. Очень тяжелое время и чересчур решающий этап, чтобы в руководстве Провода был непорядок.
10 февраля 1940 года мы оставили слова и взялись за дело. Образованный Революционный Провод ОУН на инициативном совете отвернулся от клики в ПУНе и сам начал руководить действующими членами и отделениями ОУН. Мы не имели тогда ничего, что дают возможности официального Провода, ни свободы в работе с членами Организации, ни средств, которые были не в наших руках, ни той внешней позиции, которую благодаря долголетней борьбе заработала себе ОУН, а возможность использовать это имея, прежде всего, официальный Провод. За то мы имели на своей стороне правду, чистое дело, веру и несломленное решение довести дело до успешного конца. И прежде всего между нами были только люди действия, и полное доверие членов Организации. Попытки Сеника и Барановского воспользоваться своими официальными полномочиями на нашей территории против Революционного Провода были безуспешны.
Мы осуществили только половину наших инициатив. Мы успели сосредоточить Организацию на важнейших теперь делах, вывели деятельность Организации на родных землях на новую дорогу. Начали и открыли новые, необходимые теперь, участки работы. Парализовали чужие национализму тенденции во внутренней политике и попытки навязать их Организации. Реальными достижениями закрепили теперешнюю политику Организации. Во внешней политике мы нашли новые средства реализовать главные ее направления. До конца фактически обезвредили нездоровое влияние клики на дела ОУН.
Зато ничего не вышло из намерений даже силой неопровержимых фактов присоединить Вас, пан полковник, к делу оздоровления внутренних проблем. Надежды, что Вы все-таки станете настоящим Проводником, что вместо того, чтобы прикрывать своим именем клику, станете во главе нашей борьбы – не оправдались.
Поездка к Вам Кравцова, предложения Стецько были безуспешны, а мне аж выдающийся революционер из римских кафе прочитал Ваше письмо, что «меня будет судить главный Ревтрибунал за то, что я совершил действия, нанесшие существенный вред ОУН».
Почему Вы собираетесь наш почин спасти Организацию от вредителей «с огромной решительностью ликвидировать в корне»?
Почему на сегодняшний день Барановский и Сеник диктуют Вам каждое решение? Чем они оба держат Вас в руках? Почему Вы отбрасываете ту силу, которая хочет помочь Вам в уничтожении этой мафии?
Не принуждайте нас раскрывать перед всей Организацией этой кошмарной правды, которая есть в ПУН и вокруг Вас. Хватит толерантничать, чтобы люди шли на смерть, а одновременно на самом верху господствовало предательство, позерство, фальшь и лицемерие. Чаша наполнена! Хватит!
Вы не сделали ничего, чтобы полное доверие и преданность Вам базировались на внутреннем признании Ваших руководящих способностей. Вы имели официальный пост, устав и традиции, оставшиеся после покойного светлой памяти Вождя, и этого Вам хватило.
Так не могло быть. Даже сам Христос не только говорил: «Я Божий сын и поэтому верьте и слушайте меня!», но и учил и творил дела-чуда, а потом на их основании требовал веры.
Славной памяти вождь никогда не полагался только на свою исключительную компетенцию, не заслонялся авторитетом или монократическим принципом, не оперировал формалистикой, а все-таки и в значительной мере за это все его признавали.
Вы, пан полковник, окопались за уставными нормами и формальностями, а не вышли на открытое поле добывать себе все новые и более сильные позиции своими делами Проводника.
Все это были Ваша воля, Ваш выбор. Но дело далеко не исключительно Ваше. Мы не могли допустить лавину камней на судьбу революции, это было бы преступлением с нашей стороны. Мы должны были сделать все, чтобы локализовать это лихо, чтобы за то, что дороги Ваша и революции расходятся, понесли потери Вы, а не Организация.
Мы не хотели войны с Вами, ждали четыре месяца, а Вы перехватили инициативу. Мы вели всю деятельность ОУН и держали позиции на внешних фронтах, а Вы в это время пробовали нас ликвидировать. Эти попытки мы только парализовали.
Вам не удалось нас уничтожить, и немного сил мы потеряли, чтобы этого не допустить.
Прочь вредителей, прочь измену революции, прочь всех тех, которые не дают Организации отряхнуться от всякой погани. Должен быть порядок, должна быть правда, должна быть настоящая работа и борьба!
Чувство нашей национальной чести не дает нам втягивать в наши внутренние дела чужих, даже лучших товарищей. Ваши «послы» говорят в Италии про наш конфликт ложь, чтобы нас дискредитировать, и итальянские товарищи предлагают быть посредниками в этом споре. Люди, где ваш стыд?!
Мы знаем только один реальный и действенный способ, как добиться полной победы: поступать честно и воевать только правдой.
Провод ОУН должен быть цветом Организации, ее душой, сердцем, мозгом. Внимание должно уделяться только одному: какой состав Провода принесет ОУН больше пользы.
Вы держите в ПУНе нечистоплотных людей, посвященных в самые тайные дела, в руках которых право жизни и смерти! Что это за мораль, как Вы можете это допускать? Нет! Этого не будет. Пока я жив, не допущу, чтобы Ваши люди руководили этими святыми членами ОУН, которые рискуют жизнью, а их семьи переживают страшные мучения, и они с этим знанием продолжают борьбу. Этого не будет!
Без моральных и этических оснований не может существовать движение, которое должно формировать душу народа и ковать его судьбу. Вы закрываете на все глаза, покрываете гниль. Но это уже конец. Если Вы это не ликвидируете, то ликвидируем мы. Выставим всю нечисть на позорище, а если будет нужно, разгоним Вас всех на сто ветров. Каким правом, спрашиваете? По такому праву, которое является обязанностью каждого человека уничтожить такую язву.
Пан полковник! Наша революция – это святая вещь. Провод должен быть достойным своей роли. Должно быть чисто!
Вы доверяете и теряете тайны в своем тесном круге в ПУНе. Все это делается в то время, когда борьба между нами и большевистской Москвой входит в самую горячую стадию, когда НКВД идет на уничтожение ОУН всеми способами на все территориях, потому, что мы его первый враг.
Службы безопасности ОУН имеет данные, что НКВД имеет в ПУНе или совсем рядом с ним информатора, причем НКВД больше интересуется Революционным Проводом ОУН, а не ПУНом. НКВД – этот не польская полиция. Нельзя к нему относиться легковесно.
Я в феврале просил Вас: добейтесь порядка! Голос в пустыне. Теперь еще раз прошу: пан полковник, добейтесь порядка! Теперь это очень легко. Как только Вы захотите стать во главе доброго дела и искренне ему отдаться – и мы все будем Вам снова преданы.