– Пусть лучше об этом болтают, чем о другом!
О чем другом – не объяснила и больше об этом говорить не стала. Никто не ведал об истинной причине.
В Европе полыхали костры инквизиции, которая добиралась и до Литвы. Когда Глинские, поссорившись с новым польским королем Сигизмундом-Августом, перешли на службу к московскому государю, мать Анны даже вздохнула свободней:
– Езжай за мужем, там будет легче.
С собой Анна Глинская кроме детских вещей везла большой ларец, заглядывать в который не позволялось никому. Если честно, то о содержимом не знала и сама владелица, ведь ключей у нее не было. Охраняла ларец старая служанка, но выпытать у той не пробовали, старуха была глухонемой. Сколько лет женщине – не знал никто, даже сама Анна, которая получила ее вместе с приданым от матери, сказавшей просто:
– Она тебе поможет, когда придет время…
Старуха откликалась на имя Софья, спала где придется, когда ела и пила, и вообще, где обитала, не ведал никто, но в нужный момент всегда оказывалась рядом с заветным ларцом, ключи от которого и хранила. Однажды насмешники попытались отобрать ключ у старухи, чтобы посмотреть, что же там. Потом здоровенные парни клялись, что такого ужаса не испытывали никогда. Сначала их охватил столбняк, не могли пошевелить ни рукой, ни ногой, потом вдруг по одному движению желтой жилистой руки Софьи они один за другим стрелой вылетели через открытое окно в кусты малины, едва не свернув себе шеи! И еще несколько минут лежали пластом, с трудом приходя в себя. Слуги в один голос объявили:
– Ведьма!
Гореть бы старухе на костре вместе со своей хозяйкой, но как раз в это время Глинские вдруг отправились в Москву. Проводив семейство, многие перекрестились с облегчением, по округе давно ходили слухи о связи всех женщин в роду Анны с нечистой силой.
В Московии сначала жилось не лучше и не хуже, чем в Литве. Для Анны Глинской и Литва не родина, она дочь сербского государя Стефана, замужество за богатым литовским князем Глинским считалось удачным, но все складывалось не так, как ожидалось.
Еще по пути в Москву на первый ночлег в новой стране устроились в большом доме. Хозяева за хорошую плату охотно уступили его проезжим, правда, оговорив, что, прежде чем постояльцы уедут, придется проверить, не унесли ли чего. Тогда Глинская сняла с пальца большой перстень и подала хозяйке:
– Это оставляю в залог…
Помогло, присматривать перестали. Комнат было достаточно, чтобы отдельная маленькая осталась княгине. Туда притащили и ларец. Слуги ворчали, что больно тяжел. Чтобы не было дурней, решивших, что там золото, княгиня сама объяснила:
– Там книги!
Наконец все улеглись. Дом затих. Анна, убедившись, что дочери спят, кликнула свою помощницу:
– Софья…
Та появилась словно ниоткуда, просто возникла рядом с ларцом, держа в руках ключи. Было время, когда княгиня боялась Софью, но быстро поняла, что без нее не обойдется. Махнула рукой на ларец:
– Открой.
И чуть не свалилась с лавки, на которой сидела. Софья отчетливо произнесла:
– Для чего?
– Ты?! Ты… говоришь?!
Та лишь коротко кивнула.
– А… чего же молчала до сих пор?..
– Ни к чему! Хочешь знать будущее?
Анна тут же забыла об изумлении от того, что старуха вовсе не глухонемая, закивала:
– Мать сказала, что ты сможешь показать, но только когда будем в Московии…
Софья насмешливо посмотрела на свою подопечную, достала из глубоких складок юбки большой ключ и вставила в замок. Анна не удержалась, чтобы не заглянуть ей через плечо, но ничего особенного не увидела. Там действительно лежали толстенные фолианты, старательно завернутые в какие-то тряпицы. Были три свертка, которые Софья трогать не стала, зато извлекла с самого дна зеркало, тоже завернутое в ткань, и большую свечу.
Маленький кургузый столик, явно не для книг, с трудом вместил все вытащенное Софьей. Анна понимала, что мешать не стоит, и только молча наблюдала за приготовлениями. Только когда служанка махнула рукой, подзывая ее к столику, подошла на трясущихся ногах, с трудом справляясь со страхом.
– Сними крест, мешать будет, – коротко велела старуха. Анна противиться не стала, не впервой снимать христианский оберег, приступая к ворожбе, она так и князя Глинского к себе приворожила.
Пламя свечи колебалось, отбрасывая на стены огромные тени, но было не до него. Софья скомандовала:
– Смотри!
Все вдруг поплыло, и Анна не сразу поняла, то ли у нее в голове, то ли в зеркале. Немного погодя изображение стало четким и быстро меняющимся. С трудом успевая осознать, что видит, Глинская вглядывалась в зеркало. Мелькали сцены богатой свадьбы, потом рождение какого-то мальчика, потом разъяренная толпа, крушащая все на своем пути, потом и вовсе что-то непонятное… Молодая женщина на троне? Потом рослый молодой человек, облик которого показался Анне знакомым… а потом и вовсе реки крови, трупы, крики, людские толпы… рослый человек, бьющий посохом более молодого… и снова его облик что-то напомнил Глинской… тело мальчика, залитое кровью… кровь, кровь, кровь повсюду, кровь и еще бунт…
Стало страшно, видения исчезли, а Анна сидела, не в силах вымолвить ни слова. Что в этом будущем для нее? Не зря ли она едет в холодную опасную Московию?
– Что это? – с трудом выдавила из себя Анна.
Софья снова усмехнулась:
– Будущее твоих детей и внуков…
– Кровь? – Дрожь в голосе выдала ужас княгини.
– Да, кровь. Твоя дочь станет государыней Московии, а внук государем. Но твоим правнуком прервется род московских государей.
– И… ничего изменить нельзя?.. – с какой-то робкой надеждой поинтересовалась Анна.
Старуха приподняла косматую бровь:
– Ты хочешь изменить? Можно, но только все сразу.
Глинская вдруг вспомнила слова о том, что ее дочь будет правительницей Московии, а внук государем…
– А этот человек… кто?
– Твой внук! Так изменить?
В душе Анны шла борьба, с одной стороны, ей страстно хотелось стать матерью государыни и бабушкой правителя, с другой – пугали реки крови…
– А… люди чьи?
– Московиты! – Голос Софьи совсем не был ни приятным, ни мягким, напротив, почти мужской и резкий, он требовал немедленного ответа и даже подчинения. Она словно обещала что-то, требуя взамен полного послушания, и, хотя о послушании речи не шло, Анна хорошо понимала, что попадает в какую-то страшную зависимость от этой женщины.
Вдруг ее осенило: молодая женщина на троне ее дочь?! Как старуха прочитала ее мысли, неизвестно, но на непроизнесенные слова ответила точно:
– Да, это Елена.
– Почему Елена, она мала… – чуть растерялась Глинская.
– Она, ей править. – Тон не терпел возражений.
Анна растерялась. Отказываться и за дочь, которой может выпасть такой жребий? Старуха наблюдала за борьбой, шедшей в душе подопечной, молча. Глинской показалось, что прошла целая вечность, а свеча не успела сгореть даже на четверть. Она устало кивнула:
– Пусть будет так…
Софья тоже кивнула в ответ:
– Я потом скажу, что надо делать, а пока просто езжай в Москву и ничему не мешай.
Убрав все в ларец, она снова закрыла его и спрятала ключ в складки юбки. Уже у двери вдруг обернулась и напомнила:
– Твой внук станет одним из самых известных правителей Московии. Только дочери пока ни о чем не говори…
И словно растворилась в воздухе. Анна пыталась вспомнить, открывала ли дверь Софья? И готова была поклясться, что нет! Стало совсем жутко. Но ведь мать твердила, что старуха поможет…
Глинская не могла заснуть до самого утра. Уже запели третьи петухи, когда сон наконец смежил ее веки. Снилась Анне огромная людская толпа, что-то кричавшая, но не ей, а мальчику, сидевшему на троне в богатом облачении. Проснувшись, она подумала: а может, и правда ее внуку суждено стать правителем огромной Московии?
Софья будто исчезла куда-то, но Анна не стала разыскивать старуху. Иногда с опаской поглядывая на ларец, она все же следила, чтобы его не забыли, не оббили и не пытались открыть любопытные. Знала о слухах, что там колдовские книги, но в ответ только посмеивалась, в душе холодея от близости догадок к правде.
Старуха появилась сама, когда Анна едва не забыла о ней. Брат мужа Михаил сидел в узилище, муж умер на службе у московского великого князя, не проявлявшего особого интереса к беглецам из Литвы Глинским, сыновья уже достаточно выросли и стали самостоятельно служить. Елена хорошела на глазах. Девочка росла умной и живой, нрав у нее был хитрым, изворотливым и довольно жестоким. Сначала Анна приглядывалась к дочери, помня о пророчестве зеркала, но постепенно успокоилась, отвлекали другие дела, и только устраиваясь с ворожбой напротив своего стекла, вспоминала то, из ларца.
Однажды она, разложив вокруг предметы, необходимые для ворожбы на соседнего боярина (не век же одной куковать?), вдруг услышала резкий, хрипловатый голос:
Однажды она, разложив вокруг предметы, необходимые для ворожбы на соседнего боярина (не век же одной куковать?), вдруг услышала резкий, хрипловатый голос:
– Не о том печешься!
Резко обернувшись, увидела стоящую у порога Софью! Анна была готова поклясться, что старательно заперла дверь, чтобы никто не мог подглядеть за ее ворожбой, потому как хотя Московия и не Европа, но за тайное и здесь можно поплатиться. Пока ей удавалось безнаказанно привлекать дождь на поля соседей или насылать огонь на дома мешавших ей людей, но это мелочи.
– Ты… как здесь?! – с ужасом прошептала княгиня.
Софья ничего не стала объяснять, просто подошла к ларцу и открыла его. Анна, понимая, что нужно освободить место, принялась поспешно убирать свои плошки и зеркала со стола. Старуха, заметив ее поспешность, согласно кивнула. В этот раз она достала другую книгу и какие-то амулеты…
Невольно размышляя еще после первого гадания о словах Софьи, Глинская решила, что Елене, видно, судьба выйти замуж за кого-то из княжьих братьев – Юрия или Андрея. Сам государь был женат на красавице Соломонии, но бездетен уже много лет. Значит, если так и помрет бездетным, то великим князем станет кто-то из братьев…
Потому, когда Софья принялась говорить, глядя на расплывавшиеся по воде капли воска, Анна даже не удивилась и не вслушивалась в ее бормотание. А зря. Старухе, видно, не совсем удавалось то, что она задумала, по тому, как напряглась Софья, было заметно, что ей что-то или кто-то мешает. Бормотание стало резким, почти злым, старуха с кем-то спорила. Пламя свечи несколько раз вспыхивало, точно в него бросили порох, потом успокаивалось, снова вспыхивало… Казалось, Софья все же договорилась, успокоились и пламя, и она сама. Когда свеча погасла и в комнате Анны стало совсем темно, тихий голос старухи заставил Глинскую затрястись от страха:
– Твоя дочь будет правительницей Московии… Веди ее завтра в церковь… И ходи туда каждый день в одно и то же время…
И снова старуха будто растворилась в темноте. Решившись наконец зажечь другую свечу, Анна ее уже не увидела.
А потом была та самая богатая свадьба, которую она видела в зеркале, но совсем не с кем-то из братьев правителя, а… с ним самим! Елена Глинская вышла замуж за Василия Ивановича, который ради нее развелся со своей давно и горячо любимой, но бездетной женой Соломонией!
Но шли год за годом, а детей у молодой государыни все не было. Вот и сидела задумавшись мать правительницы Анна Глинская. Вдруг она вспомнила о пророчестве про внука. Откуда же взяться внуку, если великий князь Василий явно бездетен, с первой женой детей не было, и со второй тоже…
Стоило вспомнить, как возле ларца неслышно выросла тень. На сей раз Анна даже не удивилась, только сняла со стола большое блюдо с орехами, освобождая место. Софья проскрипела:
– Ты довольна? Твоя дочь – правительница.
– Детей-то нет! – досадливо поморщилась Анна.
– Будут, – как-то не очень хорошо усмехнулась старуха, выкладывая свои колдовские предметы на стол…
Княгиню Елену точно подменили, после поездки по монастырям ее перестали забавлять веселые развлечения, которым радостно предавалась совсем недавно. Да и муж, только что не сводивший глаз со своей молодой красавицы-жены, теперь больше интересовался государственными делами. Елена принялась истово молиться, делать щедрые пожертвования храмам, но ничего не помогало.
Великий князь тоже забыл о развлечениях, он строил и строил храмы, вымаливая у Господа себе сына. Опала Соломонии и женитьба Василия на Елене не дали главного – у князя так и не было наследника! К чему было расправляться с мудрой, доброй Соломонией, чтобы женой князя стала надменная, заносчивая Елена, которую в Москве не особо любят? У Глинских стремительно росло количество противников, спасти княгиню и ее многочисленную невесть откуда вдруг набежавшую родню могло только рождение наследника…
Княгиня снова в церкви Зачатия Анны в Китай-городе. Ходит туда почти ежедневно, дарит щедрые подарки, вышивает своими руками пелену. Только ей далеко в рукоделии до прежней княгини Соломонии, руки бездельные, корявые, вот и пелена выходит корявая, хотя и от души. Настоятельница жалеет молодую княгиню, но, видно, такова воля Божья, не видать князю Василию наследника, пока не раскаялся в погибели племянника своего княжича Димитрия Ивановича. Многие понимают, что платит за свой давний грех князь Василий, но как об этом скажешь? Князь не посмотрит ни на сан, ни на что, быстро упекут в дальний монастырь, потому и молчит настоятельница, глядя на бьющую земные поклоны Елену.
Губы княгини истово шепчут, вознося молитву, просят зачатия. Эх, голубка, сколько тут твоя предшественница отстояла, какова в вере своей была, как молила! Не тебе чета! А все одно – пока срок не пришел, ничего не случилось. Настоятельница верила в то, что Соломония родила младенца; и за то, что князю не отдала, бывшую княгиню не осуждала, понимала, что мать попросту свое дитя сберегала от дурных людей. Пусть лучше без княжеских почестей будет, но живым, чем погибнет в темнице, как княжич Дмитрий.
Невольно она прислушалась. Княгиня молила о прощении, точно согрешила сильно. Да, князья, может, и поболее грешат, чем простолюдины. Значит, и Елене есть за что прощение просить, не только князю? Дождавшись, пока Елена поднимется с колен и соберется уходить, настоятельница подошла ближе, тихо заговорила:
– Если есть в чем, покайся, матушка. С покаянием душа успокоится, Господь твою просьбу и выполнит…
Почему-то княгиня на такие простые слова отпрянула, глаза ее с ужасом расширились, быстро зашептала, точно отгоняя от себя какой призрак:
– Нет, что ты! Нет никакого греха, не в чем каяться…
– Господь с тобой, княгиня, что ты! Безгрешна, и слава богу! – перекрестила ее настоятельница, подумав, что сегодня надо отдельно помолиться об отпущении вольных и невольных грехов княгине. По всему видно, что лжет. Но не хочет облегчить душу, кто заставит? Ничего, придет время, сама скажет все, что наболело, а не скажет, так сама и отмолит. Господь милостив, он всем искренне кающимся прощает.
Больше в эту церковь Елена не ходила. То ли потому, что не хотела встречи с настоятельницей, то ли потому, что поняла, что тяжела. Радости князя не было предела, Василий готов сам носить на руках молодую жену. Оберегая ее, запретил ездить на богомолье, приставил нескольких лекарей следить за ее здоровьем, чтобы не случилось ничего с будущим наследником. Он почему-то не сомневался, что будет сын. К княгине не допускали некрасивых людей, запрещали при ней говорить о плохом, старались радовать, чем только можно. Даже Захариху и ту сначала убрали подальше, но Елена попросила, чтобы мамку вернули. Князь просьбе подивился, но разрешил: может, опытная Захариха, которую Елена любит, поможет выносить долгожданного ребенка… На лето княгиня переехала из пыльной, шумной Москвы в Коломенское, где можно было жить в тиши.
Надвигающаяся августовская ночь обещала быть необычайно душной, все говорило о приближающейся сильной грозе. Ветер порывами срывал с деревьев не успевшие пожелтеть листья, норовил подхватить и унести все, что плохо держалось, поднимал вверх облака пыли, но дождя пока не было. Люди качали головами: плохая гроза, сухая! От таких пожары случаются… Первый же раскат грома заставил бегущую куда-то через двор девку присесть от испуга. Но ей долго бояться некогда, спешно отправили еще за водой. Княгиня, вишь, рожает! Как ей не ко времени, в такую грозу кто добрый родится-то? Ругая сама себя за такие мысли, девка перекрестилась и, подхватив подол, чтобы не путался под ногами, бросилась поскорее в поварню, сказать, чтоб разожгли огонь и грели воду.
Всю ночь бушевал ветер, сваливший множество некрепких деревьев, сверкали молнии, только к утру наконец полил дождь. К этому времени Елена родила мальчика. Его крик раздался вместе с самым сильным раскатом грома, потому сама мать не сразу услышала, обеспокоенно дернулась:
– Что, не кричит? Живой ли?
Повитуха, смеясь, подняла княжича на руках:
– Живой, слава богу! Смотри, какой крепкий!
А на дворе бушевала гроза, точно предупреждая, что родившийся княжич будет грозен и страшен, как раскаты грома, сопровождавшие его появление на свет. Люди, еще не знавшие о появлении на свет долгожданного княжеского наследника, крестились:
– Свят, свят! Что ж за гроза такая невиданная приключилась?
Елена почему-то требовала, чтобы сына заставили закричать. Повитуха не могла понять, чего боится княгиня.
– Да голосистый он у тебя, еще какой!
– А слышит ли?
– А с чего бы ему не слышать? – снова дивилась женщина.
Елена, чтобы отвести ненужные подозрения, пояснила:
– Приснилось мне как-то, что родился ребенок немой и глухой, вот и боюсь.
Слова матери заставили повитуху внимательней обследовать малыша, но она снова уверенно заявила: