Время останавливается для умерших - Анджей Выджинский 18 стр.

Моника: Хорошо, Том. Только допью коньяк… И кофе. Пусть будет, как ты хочешь.

Я выключил приемник. Подумал: если все пройдет гладко, то успею еще на скорый и завтра утром появлюсь у майора Птака. Если все пройдет гладко. Но может быть и не повезет… Каждое новое дело меня чему-нибудь учило…

Я понимал, что мотивы моих действий, моего упорства снова изменились. Мне вновь хотелось самому, только самому задержать Броняка. Но вот корни этого желания были теперь совершенно другими.

Я знал, что Броняк вооружен, что он будет отстреливаться, когда мы его обложим. И если бы он убил кого-нибудь из наших, я чувствовал бы за собой вину. Потому что именно я позволил Броняку ускользнуть. Все это было первой причиной, по которой борьбу с вооруженным Броняком я должен был принять на себя.

Вторая причина была несколько иной: тот из наших кто один на один столкнулся бы вдруг с вооруженным Броняком, мог застрелить его, обороняясь. А Броняк нужен живым. Он должен рассказать нам все.

Итак, Моника допивает коньяк и кофе, а через несколько минут начнется запланированное мною действие. Я только не мог заранее предвидеть эпилога этого спектакля. В памяти всплыли предостережения майора: не делать все в одиночку, не считать себя лучшим и незаменимым… Я отмахнулся от этих мыслей — уже не было времени, чтоб уведомить управлениё. В течение ближайших двух-трех минут все равно никто не успеет появиться. А у меня в распоряжении были только эти две, самое большее — три, минуты. И я хотел, чтобы Броняк жил. Он должен был жить.

Моника допивает коньяк и отодвигает пустую рюмку.

— Выпей тоже, — говорит она Броняку, — тебе сразу будет лучше. Обмоем наше прощание… я не верю, что ты вытащишь меня за границу после того, как уедешь. Ну и ладно, все и так было мирово. Когда ты дашь мне деньги, я поеду на несколько месяцев в Закопек…

— Куда?

— В Закопане, у нас его так называют. Ты не сердишься, правда? Я с тобой стала немного нервной. Нужно было сразу идти за деньгами. Ты всегда все знаешь лучше. Ты не обманешь меня, нет?

Броняк приближает свое лицо к ее накрашенной мордочке.

— Доллары у меня в кармане. Я могу отдать их тебе прямо сейчас, все три сотни. Но зачем рисковать? Этот официант все еще на нас пялится. Я это знаю, даже не оборачиваясь. Я не заплатил сразу, когда подали счет, и он что-то подозревает.

Моника бросает взгляд в сторону официанта, который стоит, опершись о косяк двери.

— Он, видно, боится, что мы сбежим не расплатившись. Ну, я пошла, Том, привет. Оставляю тебе сумочку с документами, чтобы ты не думал…

Броняк подает Монике ключ.

Она встает. Проходит мимо официанта и идет в холл. Лифтер распахивает перед ней дверцы.

— Третий, — говорит Моника.

Перед «Континенталем» резко останавливается мотоцикл. Из коляски выпрыгивает сержант Клос и вбегает по гостиничным ступеням в холл. Осматривается. Замечает вход в ресторан и заходит в зал. Оркестр играет чарльстон. Через мелькающие в танце пары сержант внимательно осматривает столики.

Официант, подойдя к нему, видит его потертый, но старательно отутюженный костюм и интересуется:

— Уважаемый, кого-нибудь ищете?

Сержанту не нравится насмешливый тон официанта.

— Да, уважаемый, — отвечает он.

Официант сразу улавливает иронию.

— Можно узнать, кого? — спрашивает он уже без тени язвительности.

Сержант однако не прощает оказанного приема.

— Еще одного уважаемого.

— И как выглядит этот «уважаемый»? — не сдается официант.

— Крепкий мужчина в светло-сером костюме, среднего роста, брюнет, со шрамом на виске. Он здесь был?

— Был. А вы договорились встретиться?

— Жить друг без друга не можем.

Официант улыбается, заметив оттопыривающуюся полу пиджака на правом бедре сержанта.

— Если не ошибаюсь, речь идет о служебных делах?

— И к тому же не терпящих отлагательств, — торопится сержант, — где я его могу найти?

— Одну минутку, — говорит официант. — Я сейчас посмотрю.

В это самое время Моника выходит из лифта на третьем этаже. Она быстро идет по коридору, открывает дверь с номером «310».

Входит в комнату и направляется прямо к кровати, на которой лежит бежевая дорожная сумка. Девушка наклоняется над ней, нажимает на кнопку блестящего никелированного замка. Неожиданно ее рот закрывает сильная рука.

Я зажал девушке рот и почувствовал, как под пальцами размазывается помада. Когда Моника поняла, что вырываться бесполезно и успокоилась, я сказал, что бояться нечего. Однако из опасения, что она закричит, я по-прежнему не отнимал руку от ее рта.

— Успокойтесь. Вам ничего не угрожает, прошу только не поднимать шума и не кричать. Сейчас я все объясню. Согласны?

Моника кивнула.

Я освободил ей рот. Она глубоко вздохнула, поправила прическу. Тем временем я закрыл дверь.

— Если вы забрались в мой номер, — сказала Моника, — значит вы сыщик. Иначе быть не может. Только чего вы от меня хотите? Обвинить меня все равно вы ни в чем не сможете.

— Я хотел спросить о человеке, с которым вы сидели в ресторане. Возможно, я ошибаюсь и мне нужен не он, а возможно…

Моника моментально сориентировалась в ситуации и тут же начала играть совершенно новую роль в той же «пьесе», с теми же «партнерами».

— Человек, с которым я сидела? Ужасный тип. Я сразу поняла, что он какой-то подозрительный, и сразу ему об этом сказала, как только он подошел к моему столику. Но он все равно уселся рядом. А поскольку я была одна, то подумала: пусть сидит, черт с ним. Потому что иначе был бы скандал, а я этого не люблю, да еще в таком приличном месте.

— Вы узнали его только сегодня?

— А когда же еще?

— Вам лучше знать.

— Понятно, что сегодня. Я ведь сказала, что он просто подсел ко мне. Только я не захотела, чтобы этот прохвост имел потом ко мне какие-то претензии и воображал неведомо что. Вот почему я не согласилась, чтобы он за меня платил. Я сейчас как раз пришла за деньгами. Вы можете это проверить. А у него, наверное, и вообще денег нет, а если есть, так пусть он ими подавится. Все равно такой тип не станет за меня платить.

— Моника, сядьте и отдохните немного от разговоров. Очень уж вы много наговорили.

— Что вы, я не могу садиться. Мне нужно еще спуститься вниз и расплатиться за обед, официант ждет. Что он обо мне подумает?

— Не принимайте этого близко к сердцу. Посмотрим, что будет делать ваш новый знакомый, если вы не вернетесь.

— Что будет делать? Да устроит какую-нибудь драку, что еще такой тип может сделать? Прилетит сюда и устроит скандал, вот увидите. Отпустите меня, мне нужно идти в ресторан, честное слово…

Я был уже по горло сыт этой болтовней и не мог больше притворяться.

— У него есть при себе оружие? Пистолет, нож?

— Нож! Какой нож? Только тот, которым он резал мясо за столом. Он не показывал больше никакого ножа, впрочем, я этого типа не знаю, вы же слышали…

— Хватит! Моника, если собираешься врать и дальше, то лучше вообще молчи. Я предпочитаю сказки Андерсена.

— Какого Андерсена?

— Был такой, писал сказки.

— Вы мне не верите?

— А ты сама себе веришь? После того, что здесь наплела?

Она отвернулась и взглянула на дверь.

— Мне очень нужно в ресторан. Я расплачусь и вернусь. Правда.

— Садись и будь послушной.

Броняк беспокойно озирается. Смотрит на часы, на оркестр, на входную дверь. Допивает остатки коньяка, отодвигает рюмку. Выпивает остывший кофе и заглядывает в кофейник — нет ли там еще. Пусто. Броняк отставляет кофейник в сторону. Потом проверяет колонку цифр в счете. Встает.

Перед ним вырастает официант.

— Уважаемый…

— Я сейчас вернусь, — бросает Броняк.

— Мне показалось, вы еще чего-то хотите…

— Забыл кое-что в плаще. Разрешите…

Официант не трогается с места.

— Извините, пожалуйста, — вежливо говорит он, показывая на счет, — но вы…

Броняк отвечает голосом, полным сдерживаемого Раздражения.

— Вы не видите, что моя дама оставила свою сумочку?

— Ах, да, — улыбается официант, — я не заметил, извините, пожалуйста.

Броняк выходит, споткнувшись по дороге о стул.

Официант обметает скатерть и ловким движением снимает микрофон с нижней стороны стола.

Я посмотрел на часы. С момента, когда Моника вошла в номер, прошло уже восемь минут. Сейчас, в полном соответствии с моим приказом, она забилась в угол кровати. Я же встал так, чтобы оказаться за дверью в том случае, если ее откроют.

По коридору кто-то быстро приближался.

Я достал пистолет и подал Монике условный знак.

Дверь резко распахнулась, в ее проеме появился взбешенный Броняк.

По коридору кто-то быстро приближался.

Я достал пистолет и подал Монике условный знак.

Дверь резко распахнулась, в ее проеме появился взбешенный Броняк.

— Обманула, стерва? — крикнул он. — Ты что вытворяешь? Я там жду… а ты…

Моника видит налитые кровью глаза Броняка, слышит его дрожащий от злости голос. Она знает, все происходящее может кончиться для нее трагически и потому встает и движением головы, невидимым капитану, показывает в тот угол, где притаился Вуйчик.

Броняк тут же понимает, о чем идет речь, и подмигивает Монике.

— Ты плохо себя чувствуешь? — заботливо спрашивает он, — Что случилось?

Одновременно он осторожно — так, чтобы не шевельнуть локтем, — передвигает руку вправо, в сторону рукоятки пистолета, заткнутого за брючный ремень.

— Не сердись, если я был неправ, просто я очень…

Докончить он не успевает, так как неожиданно слышит голос капитана:

— Руки за голову.

В эту же секунду Броняк молниеносно оборачивается. Его пистолет нацелен в грудь Вуйчика. Он шипит:

— Поздно!

— Не будет поздно, если бросишь оружие, — как можно спокойнее сказал я. — Это хороший совет, Марчук. Брось оружие.

— Наверное, так действительно будет лучше, — прошептала Моника.

И черт дернул ее вмешаться! Это было так же нелогично и непоследовательно, как то, что она сделала минуту назад. Из-за нее я угодил в капкан. Она, несомненно, подала Броняку какой-то знак, предупреждая его! Обычно, несмотря на «блатную солидарность», такие женщины, как Моника, панически боятся тюрьмы и потому легко предают своих соучастников. Они любыми средствами стараются выйти из игры, лишь бы сберечь собственную шкуру. Именно на это я и рассчитывал. Но просчитался.

Что-то однако перевесило в неожиданных рассуждениях Моники. Может доллары, которые ей обещал этот тип? Но ведь могла же она догадаться, что теперь-то ей наверняка не видать этих долларов! Если, конечно, эта барышня с приклеенными ресницами вообще способна рассуждать. Сначала она охотно приняла мое предложение о «невмешательстве», потом предупредила Броняка и довела дело до той грани, за которой в любую секунду могли раздаться выстрелы, наконец, принялась убеждать его не делать глупостей.

Нельзя было делать ставку на логику и рассудок Моники, ох, нельзя! Да и вообще — на что я мог ставить, взяв на себя риск в одиночку задержать Броняка? И несмотря на все, я не жалел об этом, сосредоточенно глядя на нацеленный в меня ствол, на мелкое дрожание указательного пальца, лежащего на спусковом крючке.

Ясно было одно: если Броняк все время держал пистолет под рукой, значит, я прав. Значит, жизнь того человека, которому поручили бы его задержать, была в опасности.

Что ж, выходит, я поступил совершенно правильно, не втянув больше никого в этот поединок.

В дрожащей тишине, которая воцарилась в комнате, я слышал частое дыхание испуганной Моники и отголоски уличного шума.

Молчание было наполнено напряжением, сконцентрированным в ладонях, сжимающих рукоятки пистолетов, в глазах, направленных на эти пистолеты.

Мы оба вздрогнули, когда раздался крик Моники:

— Я хочу выйти отсюда!

Она стояла около кровати, в метре от Броняка.

— Садись! — приказал я. — Ты должна сидеть.

Мне непременно нужно было усадить ее, потому что только в этом случае я мог бы одним выстрелом разоружить Броняка, даже не повредив его руки.

Но Моника по-прежнему торчала на линии выстрела.

— Пустите меня, я хочу выйти! — снова закричала она и ринулась к двери.

Реакция Броняка оказалась молниеносной: он схватил пролетающую мимо Монику за плечо и сильным движением левой руки притянул к себе, заслонившись этим живым щитом. Он знал, что я не смогу выстрелить в женщину; он, который убил бы ее, не задумываясь, если бы это помогло ему скрыться.

Воспользовавшись тем, что в этот момент его правая рука с пистолетом оказалась на фоне стены, я выстрелил и в ту же секунду услышал выстрел Броняка.

Пистолет, выбитый мной из его ладони, отлетел в сторону и упал на пол, ударившись о край кровати.

Моника пронзительно закричала.

Одновременно я почувствовал удар в плечо. Броняк попал мне в ключицу.

— Остановись, парень, — сказал я, — Еще не поздно.

Броняк удерживал Монику перед собой, обнимая за талию левой рукой. Девушка с испугом смотрела на мое плечо. Я тоже взглянул на него и увидел быстро расползающееся темное пятно. Только теперь я почувствовал сильную боль, вызванную, наверное, поворотом головы, боль такую дикую, что мне пришлось на момент сомкнуть веки. Я переложил пистолет в левую руку.

— Через минуту может быть поздно. Хочу, чтобы ты знал, что левой я стреляю точно так же.

Упавший пистолет лежал на ковре, скрытый от меня краем кровати. По движению бедра Броняка я понял, что он пытается ногой придвинуть его ближе к себе. Он делал это, ловко прикрываясь Моникой, не отрывая взгляда от моих глаз. Очевидно, пистолет был уже совсем близко, в пределах досягаемости — я заметил, что Броняк собрался наклониться. Предупреждая его намерение, я приблизился еще на один шаг. Мне было необходимо неожиданно оттолкнуть в сторону Монику и тем самым лишить противника свободы передвижения. Я дотронулся языком до нижней губы и почувствовал, как из уголка рта сочится кровь.

Пересиливая боль, я вытянул раненую руку в сторону девушки, однако именно эта парализующая боль заставила меня пошатнуться. Броняк оказался быстрее. Он резко толкнул Монику на меня, чтобы не дать мне выстрелить, а сам, отказавшись от намерения поднять оружие — это потребовало бы слишком много времени, — отпрыгнул в сторону и распахнул дверь.

В распахнутой двери стоял сержант Клос. С реакцией, достойной самого лучшего ринга, он нанес удар в живот выбегающему Броняку. Тот охнул и согнулся словно хотел ударить головой, но тут же получил второй удар, в подбородок. Я мог только наблюдать за этой сценой, потому что Моника судорожно вцепилась в мою вооруженную левую руку.

Теряя сознание, Броняк медленно осел на пол.

— Мы еще успеем на варшавский скорый, — сказал сержант.

Мои силы были на исходе. Тыльной стороной ладони я отер струйку крови, бегущую изо рта, и посмотрел на покрытый пятнами рукав. Мне хотелось одного — упасть.

Сержант взял через платок лежавший на ковре пистолет Броняка. В том месте, где оксидированный ствол сходился с рукояткой, был заметен след от пули.

— Ты стреляешь так же, как и до войны, — с удовлетворением отметил Клос и украдкой взглянул на все увеличивающееся темное пятно на моем пиджаке.

Я спрятал свой пистолет и оперся о спинку кресла.

— Мое счастье, что Броняк не знал… что я не имею права в него стрелять… — мой язык ворочался с трудом.

Моника сидела в кресле. Она спрятала лицо в ладонях и всхлипывала.

— Господи, что я наделала… — простонала она.

— Когда-то я потерял его след, Франек, — продолжал я, — и теперь должен был задержать его живым. А ты… Зачем ты пришел? Ты должен был ждать. Что случилось… Почему ты пришел?

Сержант даже не взглянул на меня. Он присел на корточки перед лежащим Броняком, надел на него наручники и только тогда спросил:

— Продырявил он тебя, да?

— Ерунда, — пробормотал я. — Перед тем, как сяду в поезд, хирург вытащит пулю… Что случилось, зачем ты сюда пришел?

Клос приподнял обмякшего Броняка и прислонил его спиной к кровати. Он все еще не смотрел мне в глаза. Склонившись над задержанным, произнес:

— В управлении получена срочная телефонограмма из Варшавы.

— Чего они хотят?

— Тебя отстраняют от следствия. Майор подписал приказ.

Я улыбнулся, или мне только так показалось, что улыбнулся.

— На этот раз майор опоздал. Нам исключительно повезло. Исключительно. — Я не мог больше стоять, хотя твердо решил продержаться до конца и не показывать слабости. Очнулся я уже сидя в кресле.

Как в тумане, слышал голос сержанта — он, кажется, разговаривал по телефону, хотя я и не видел, когда он подошел к аппарату.

— Приезжайте с людьми в «Континенталь», номер триста десять. Лучше со двора, а не с главного входа…

Закончился поединок без секундантов, неравный поединок, в котором каждая пуля в пистолете Броняка была отмечена смертью, тогда как ни одна из моих не должна была причинить ему вреда.

Часть седьмая Осмотр места происшествия

В варшавском управлении милиции поручик Витек допрашивает Броняка. Броняк отвергает каждое обвинение, напропалую отрицает все факты.

— Я никогда в жизни не видел вашего Шыдлы.

— И не пытались убить его ножом?

— Если я его не знаю, то как я мог пытаться? Откуда мне знать какого-то ветеринара?