— Я думал только о том, что должен с ним поговорить. Хотелось ему доказать, что это не я. Я не искал никакого другого удовлетворения.
Поручик встает, кладет руку на плечо Пакошу.
— Ну вот! Наконец! Хотели с ним поговорить. И поэтому тридцатого пришли в «Протон» в пять часов…
— В шесть! — почти кричит Пакош. — Когда меня выпустили, я решил отказаться от этого разговора. Он бы мне все равно ничего не дал, не загладил бы обиды. Я, правда, не крал этих денег!
— Объясните тогда, почему Зомбек так хотел от вас избавиться? Что произошло между вами, если он потребовал вашего увольнения и суда? Поймите, что у него должна быть какая-то причина! Точно так же, как существует повод для вашего задержания. Без причины ничего не делается.
— Возможно, я чем-то мешал Зомбеку?
— Мы, естественно, подумали и об этом. Но тогда, чем же таким занимался кассир, если кто-то был для него помехой? В чем вы могли ему помешать?
— Я не знаю, действительно не знаю. Кассир не делал ничего такого. Работал хорошо, добросовестно. Не воровал, не подделывал счетов. Но я думаю, что все-таки что-то было, если он так бездоказательно мог обвинить меня в краже. Что-то должно было быть.
— Пакош, послушайте: понятно, что обиженный и несправедливо обвиненный человек чувствует ненависть к своему обидчику. И вполне психологически обоснованно желает отомстить.
Пакош, измученный и поникший, отвечает с трудом:
— Я не разбираюсь в психологии. Знаю только, что если бы хотел отомстить, то сделал бы это не так, чтобы получить пожизненное заключение и снова вернуться в тюрьму. Если бы я действительно хотел его убить, то не стал бы делать этого на хорошо охраняемом заводе, окруженном высокой стенкой. Убил бы его вечером на улице или прямо в квартире, но никак не на заводе! Всюду, где угодно, только не там, где его нашли. Потому что это не было бы, как вы сами сказали, «психологически обосновано». Не надо на меня давить.
18Начиналось то, что и обычно: кропотливое, изматывающее, упорное следствие. Десятки предположений, каждое из которых казалось единственно верным, а чуть позже — отказ от наметившегося было пути. И все сначала: пересмотр мельчайших улик и догадок, изучение казалось бы пустяков, попытки ухватиться за самые хрупкие факты, поскольку жила слабая надежда, что удастся наконец найти что-то еще неизвестное, то, что решит ход всего следствия и выведет нас на след убийцы. Если бы мы умели, вздыхал я, воскрешать мертвых хотя бы на секунду!
Встретиться с Эвелиной Фальконовой я договорился в третьеразрядном ресторане недалеко от ее дома. Там можно было спокойно побеседовать. Никто не мог услышать нашего разговора, потому что пианист, окутанный дымом и парами алкоголя, неутомимо молотил по клавишам своего инструмента. Он играл, конечно же, боевик сезона и подпевал пропитым баритоном:
Судорожно отхлебывал из кружки, стоящей на подставке для нот, и пел дальше:
Мне хотелось убедить Фальконову в том, что убийца испортил жизнь прежде всего ей самой. В «Протоне» найдут нового кассира, а вот ей такого доброго и заботливого человека, каким был Эмиль Зомбек, уже не найти никогда.
Эвелина довольно жадно ела рубцы, которые я заказал специально для нее. Видимо, она вообще плохо питалась, а уж последние несколько дней наверняка почти ничего не ела.
— До того, как узнала Эмиля, — сказала она наконец, — я и не представляла даже, что человек может быть таким добрым к другим. Отец у меня, поверите ли, был жутким пьяницей. Мать вогнал в гроб и меня бил. Всегда, как напьется, так и бьет, поверите ли.
— А Марьян разве никогда не был к вам добр?
— Я за него вышла, чтобы из дома сбежать. Ухватилась за первого парня, который попался, потому что жить вместе с отцом уже не могла. Через несколько дней после свадьбы Марьян, этот лоботряс, надавал мне таких пинков и так избил, поверите ли, что я три месяца в больнице пролежала. Потом я, конечно, уже привыкла. Вся моя жизнь была сплошным кошмаром, пока я не познакомилась с Эмилем. Вот это был человек, поверите ли! Чтобы бог покарал того, кто его убил! За мои мучения…
— Если вы действительно в этом заинтересованы, — сказал я, — то просто обязаны нам помочь. Зомбек получал какие-нибудь письма?
— Нет, никогда. И сам не писал. Это был такой человек, поверите ли, о котором даже я мало что знала. Нет, подождите, что я говорю. Пришла как-то карточка с видом, открытка. Какое-то поздравление или что-то там еще. Видела я у него эту карточку, она лежала в ночном столике, в ящике. Нет, сначала наверху, а как Эмиль заметил, что я к ней приглядываюсь, так спрятал в ящик. А потом как будто выбросил. Боже мой, что это был за человек!
Она начала всхлипывать, а еще через минуту заплакала навзрыд. Я был вынужден проводить ее домой. По дороге Эвелина, плача, заверяла меня, что больше ничего не знает об Эмиле, и просила, чтобы я не мучил ее и оставил в покое…
Я попрощался с Фальконовой, однако оставлять ее в покое вовсе не входило в мои намерения. Она как пить дать знала о чем-то еще, не только об открытке. Я должен был найти ход, который убедил бы Фальконову в том, что я знаю больше, чем она думает. И еще мне пришло в голову, что Галина, дочка Макуха, возможно, знает что-нибудь об этой открытке. Уж если она знала о сберегательной книжке…
19Я поехал на Мокотовскую и зашел в дворницкую. Самого Макуха не было дома. Галина предложила мне наливки собственного изготовления, однако я отказался. Я хотел еще раз побывать в квартире Эмиля Зомбека. Хотелось мне и захватить врасплох Галину с помощью информации, полученной от Фальконовой. Я хорошо обдумал этот ход, но не знал, что из него выйдет. Могло, конечно, и вообще ничего не выйти, впрочем, не в первый раз…
Мы остановились на лестнице возле квартиры Зомбека. В двери напротив тотчас же блеснуло стекло открываемого глазка — кто-то снова подглядывал. Прекрасно, именно этого я и добивался. Незримого присутствия Марианны Вятрык. Мне хотелось заинтриговать ее разговором с Галиной, именно поэтому я и начал его, стоя на ступеньках.
— Вы говорили, — сказал я девушке, — что Зомбек не получал никаких писем.
— Да. Вы мне не верите? Я могла бы обмануть любого другого мужчину, но вас никогда.
— Жаль, что я оказался среди этих «других». Ведь однажды Зомбек все-таки получил какую-то открытку, правда?
— Открытку? Серьезно?
Я перестал улыбаться.
— Пани Галина, давайте кончим приятельские разговорчики. Это серьезное дело. Прошу вас говорить только правду. Вы убирали у Зомбека, выносили мусор и даже знали, где он хранил сберкнижку.
— Мне очень жаль… — начала она. Прикусила нижнюю губу и неожиданно воскликнула: — Ах, да! Открытку, правильно! Ну, конечно, я даже просила у него марку. Помню, что на ней был такой большой кот, марка за сорок грошей. Я же собираю марки для жениха…
Меня совершенно не касалось, что именно собирает Галина для своего жениха.
— Когда это было?
— Наверное, неделю назад. Или дней десять. Открытку он мне не дал, но марку осторожненько так оторвал, над паром отклеил. Я ее сейчас принесу, она у меня где-то в книгах, подождите минуточку…
Прежде чем я успел что-нибудь ответить, Галина уже сбегала по лестнице. Она была легкой, проворной, почти летела над ступеньками. Я повернулся и позвонил в ту дверь, откуда кто-то наблюдал за мной своим вылупленным глазом. Глазом рыбы, прильнувшей к стеклу аквариума.
Дверь отворилась тотчас же, мне даже не пришлось ждать. На пороге стояла старуха со злым, мстительным лицом, словно преждевременно состаренным этой злостью и ненавистью к людям. У нее действительно были выпуклые и круглые глаза карпа.
— Я здесь уже в третий раз, — обратился я к ней, — и все время вы следите за мной через этот прицел и подслушиваете. Для чего?
Вопреки ожиданиям, голос старухи оказался ни хриплым, ни скрипучим, да и говорила она вовсе не как актрисы, играющие в радиопостановках бабу Ягу, которая измывается над Ясем и Малгосей.
— Люблю знать, что творится в моем доме, а вам до этого какое дело? — спросила она.
— А какое вам дело до меня? — парировал я. — За вами, кажется, не подглядывают.
— Это моя квартира, и я имею право делать в ней что угодно. Могу даже подглядывать, и никто мне этого не запретит. Я уже не раз побывала в суде свидетельницей и кое-что понимаю в законах. А милиции, — она говорила все громче и быстрее, — это не касается. Я знаю, что вы именно оттуда и знаю, сколько раз сюда приходили. Я вообще все знаю, что делается в доме, и могла бы немало порассказать.
— О ком? — сразу же подхватил я.
— О ком? — сразу же подхватил я.
— Обо всех жильцах, — важно ответила Марианна.
— А знаете ли вы что-нибудь о Зомбеке?
— Я обо всех знаю! Даже об этом скупом недотепе Зомбеке могла бы кое-что рассказать. Вы уже знаете о той вертихвостке, Фальконовой, которая пренебрегает святыми брачными узами и даже не думает о том, что ждет ее за это после смерти? Вот будет потеха, когда она это узнает!
Лупоглазая старуха засияла, ее лицо осветилось торжеством.
— Да, — быстро вставил я, пользуясь тем, что Марианна Вятрык переводила дух. — Мы знаем, что Фальконова сюда приходила. А еще кто-нибудь бывал?
— Только один раз, — сказала она, понижая голос до шепота. — Один раз, но все-таки был. Кто-то приходил на прошлой неделе, в двенадцать дня. Звонил раза три, пока Зомбек открыл.
— И что они, поздоровались? Или приходил Кто-то чужой?
Мое сердце забилось живее. Неужели мне удалось попасть, наконец, на дорогу, ведущую к убийце! Я ощутил необычайный подъем и даже не подумал о том, что черпаю сведения из грязного источника — любопытства этой женщины.
— Вот, пожалуйста! — запищала Марианна Вятрык. — Теперь вам уже понадобилось это знать? А только что вы сами упрекали бедную вдову в подглядывании? Сейчас вам уже не противно? Ну ладно, я вам скажу. Конечно, они поздоровались, как же еще. Но когда Зомбек увидел гостя, то, по-моему, испугался.
— «По-моему» или точно? Это очень важно.
— Если говорю, значит испугался. У него чуть глаза на лоб не вылезли, когда он открыл дверь и увидел этого человека.
Я должен был задать еще один вопрос, может быть, самый главный.
— Фальконова тогда была у Зомбека?
— Понятно, что была.
А Галина все не возвращалась. Не сбежала ли? Если бы я раньше знал о существовании этой марки за сорок грошей, то с удовольствием отдал бы всю получку за то, чтобы посмотреть, какая печать там стоит. Но удастся ли ее разобрать? Вдруг мне предстоит увидеть только часть контура печати на самом уголке марки?
Кажется, я переживал переломный момент в своих поисках. Наконец-то мне удалось найти зацепку для Галины и для Фальконовой одновременно. Почему Эвелина скрыла от меня посещение человека, так напугавшего Зомбека? Не причастна ли она сама к его смерти? Она, правда, плакала, но кто же не заплачет, чтобы избежать возмездия?
Надо будет еще раз прощупать Марианну.
— Как выглядел воскресный гость?
— Именно об этом я и собиралась сказать. Когда звонил, он стоял спиной. На нем был плащ, болоньевый, за тысячу двести или больше злотых. И откуда люди берут деньги на такие плащи? А лица я не видела. Он был не очень высокий, ну, такой как вы, средний. Шляпа у него плетеная или матерчатая, с маленькими полями.
Неожиданно Марианна покраснела, точно от стыда.
— Трагедия! Настоящая трагедия. Я не успела, он меня перехитрил. Как-то тихо вышел… Как привидение. А что с этим Зомбеком? Люди говорят, что он убежал с деньгами. Имел пять миллионов в чемодане или даже больше. Всегда один грех влечет за собой другой.
Я не стал ждать продолжения и сбежал.
20Галина торопливо листала страницы нескольких книг сразу. Она стояла у окна, и поэтому я видел ее, идя через Двор.
— Есть! — радостно воскликнула она, когда я вошел в комнату. Кончиками тонких пальцев она осторожно, словно это было крылышко мотылька, взяла марку и положила ее на мою ладонь.
Я же, не взглянув на крохотный кусочек бумаги, смотрел только на Галину. Она мне нравилась, даже очень нравилась, однако я был так измотан и занят своими неудачами, что не хотел об этом говорить. Видимо, что-то в моем взгляде обеспокоило ее, потому что она тут же начала тараторить:
— Я у всех жильцов получаю марки для Марека, а вот от Зомбека мне только одна и досталась. А эта ужасная Марианна получает письма даже из Австралии, но марок никогда не дает… Не сердитесь, пожалуйста, что я забыла вам сказать про этого кота, — она показала рисунок на марке. — А вы тоже их собираете?
— Это первая марка в моей жизни, которую я с удовольствием оставил бы себе.
На белом фоне марки стоял отчетливый почтовый штемпель. Отправитель выслал открытку из Колюшек. Я снова взглянул на Галину, на этот раз уже с так называемой «профессиональной невозмутимостью».
— Я могу узнать, что вы делали двадцать третьего, в воскресенье?
— Жалею, что не встретилась с вами… Сейчас скажу… В десять утра я поехала с подругами в Вилянув. Вы хотели бы с ними познакомиться? Очень милые девочки, Гражина и Крыся. Я им уже про вас рассказывала, и они мне очень завидуют, что я вас знаю. Домой вернулась в десять вечера. По воскресеньям отец всегда дома.
— Значит, вы не знаете, приходил ли кто-нибудь к Зомбеку в этот день?
— Наверное, только Эвелина. Меня уже не было, потому и не знаю.
— А отец вам ничего не говорил?
— Только то, что спал до полудня, потому что в субботу основательно заложил. Вам нравится эта марка? — Возьмите ее себе, у Марека их полно… Боже, когда же вы будете со мной ласковы и скажете что-нибудь приятное.
Она села к пианино, которое ее отец называл «фортепиано».
— Сыграть вам что-нибудь? Может, «Не говори мне о любви»? Это сейчас самая модная вещь. «О, пусть очнется сердце ото сна», — красиво, да?
— Прекрасно, — сказал я и вышел уже тогда, когда Галина отвернулась и начала играть «Не говори мне о любви».
Сначала я был просто счастлив, получив желанную марку и кое-какие новые сведения о Зомбеке. Однако сопоставил факты — и меня снова охватило отчаяние. Что я знал? Лишь то, что тридцатого, в воскресенье, был убит Эмиль Зомбек. Что двадцатого он получил поздравительную открытку из Колюшек. А двадцать третьего, на прошлой неделе, к нему заходил какой-то мужчина в болонье, и этот визит смертельно перепугал Зомбека.
0 на основании этого мне нужно разыскать убийцу! Где его искать, как он выглядит, как его зовут, каким образом он оказался в кассе «Протона»? За что убил Зомбека?
Помочь мне могла только Эвелина Фальконова. Она, и больше никто. Даже наш прекрасный криминалистический центр с его суперсовременными методами был здесь бессилен.
21Директор Колаж набирает номер майора Птака.
— Есть ли уже какие-нибудь результаты расследования?
— Какого расследования? Вы о чем?
— По делу нашего кассира, Эмиля Зомбека.
— Не понимаю, — отвечает майор, — почему вы об этом спрашиваете? Вас, что, перевели в Главное управление милиции?
— Вы шутите, пан майор. Я по-прежнему генеральный директор завода «Протон».
— Тогда я должен вам напомнить, что о результатах своей работы мы перед заводом «Протон» никогда не отчитывались.
— Пан майор! — с упреком восклицает Колаж. — Речь идет о нашем работнике!
— С той минуты, как вашего работника убили, — спокойно отвечает майор, — его останки принадлежат нам. Теперь мы, а не «Протон», тратим на него деньги. С момента смерти на него стало уходить больше средств, чем при жизни. Следствие — дорогая забава.
22 .Бухгалтер Калета осторожно стучит в дверь поручика Витека.
— Проходила мимо и решила зайти на минутку, — поясняет она.
— Хорошо, что только на минутку, — отвечает Витек, — Некоторые попадают к нам лет на десять, а то и больше.
— А вы остроумны! — язвительно замечает Калета.
— Остроумие бесполезно, когда у одного из собеседников нет чувства юмора, — подкалывает ее Витек. — Впрочем, хватит шуток. У вас, наверное, какая-нибудь сенсационная новость?
Калета поправляет очки.
— Я хотела узнать, нашла ли милиция убийцу.
— Трудное дело, — вздыхает поручик. — Подумайте сами: мы можем подозревать только двоих: вас и директора Колажа.
— Почему?!
— Очень просто, — тянет поручик, — Кассир готовил деньги к выплате и мог открыть дверь только вам или директору.
Калета снимает очки, щурит близорукие глаза.
— А знаете что? Вы, пожалуй, правы. Я знаю Зомбека и могу поручиться, что никого другого он бы не впустил. Но вам известно, что как раз тридцатого директор был на банкете у одного вице-министра и просидел там до полуночи. А я все воскресенье была у дочери, присматривала за ребенком. Они с мужем пошли вечером в цирк, им достали контрамарки.
— У каждого есть какое-нибудь алиби, — отвечает поручик.
— Но ведь его можно проверить!
— Мы уже сделали все, чтобы снять с вас подозрение.
— А вы, оказывается, и на самом деле очень любезны…
23Я был прав, предчувствуя худшее: следствие застряло на последней, как мне тогда казалось, находке — марке, проштемпелеванной на почте в Колюшках. Совсем недавно я был готов отдать за нее всю месячную зарплату. Сегодня же пожалел бы даже грош.
Тянулись унылые дождливые дни. Дождь шел утром и вечером, ночью и снова с утра, и снова вечером. Потом опять ночью. И так целую неделю. Я не знал, как мне быть, до того хотелось послать все это к чертям. Затем позвонил Клосу, и мы договорились встретиться в нашем клубе. Мы заказали два коньяка, потом снова два и еще раз два. В прилегающем зале сидел майор Птак. Он заметил меня и подсел к нашему столику.