Он шагнул к ней, и первые слезы потекли у него по щекам, а из груди, раздираемой рыданиями, вырвался мучительный плач, который он напрасно пытался сдержать. Споткнувшись об обломки рации, он пошатнулся и повалился на Венди, едва не опрокинув ее. Его дыхание коснулось ее. Она не ощутила запаха спиртного. Несомненно, он был трезв.
— Что с тобой? — спросила она как можно спокойнее. — Что произошло?
Сперва рыдания мешали ему ответить, он цеплялся за нее, навалившись всей тяжестью так, что у нее перехватило дыхание. Он приник головой к ее плечу, отвернув лицо в сторону, словно стыдясь своих слез. Рыдания были тяжелыми и бурными, все его большое тело сотрясалось от них.
— Джек, что… что с тобой?!
Наконец рыдания сменились словами, сперва невнятными, потом более отчетливыми:
— …сон. Я думаю, что это был сон, но такой реальный, что я поверил… Мама сообщила мне, что отец будет выступать по радио, и я… Он велел мне… он так орал на меня… И я разбил передатчик, чтобы заставить его заткнуться. Он мертв. Я сроду не видел его во сне, да и не хочу видеть. Он умер уже давно. Боже мой, Венди. Боже мой, у меня никогда еще не было такого кошмарного сна. И не дай Бог увидеть еще раз. Это было ужасно.
— Ты заснул в конторе?
— Нет… не здесь, а в подвале. — Он выпрямился, освобождая Венди от тяжести своего тела. — Я просматривал там старые бумаги, сидел на своем стульчике, который приволок туда из сарая. Счета за молоко и всякая другая дрянь. Потом задремал, и тогда мне приснился сон. Должно быть, во сне я пришел сюда. — Он попытался сгладить нелепость своих слов за коротким смешком.
— А где Денни, Джек?
— Не знаю, разве он не с тобой?
— А в подвале… с тобой его не было?
Он глянул на нее через плечо, и ему стало ясно, о чем она думает.
— Никак не можешь мне простить тот случай, верно, Венди?
— Джек…
— Когда я буду лежать на смертном одре, ты наклонишься ко мне и скажешь: так тебе и надо. Помнишь, как ты сломал Денни руку?
— Джек!
— Что — Джек? — спросил он сердито и вскочил на ноги. — Ты скажешь, что не думаешь так? Что если раз я причинил ему зло, так могу причинить его и в другой раз? Так?
— Я хочу знать, где он, — вот и все!
— Давай, ори на меня, и дело у нас пойдет на лад.
Венди повернулась и пошла к двери.
Он смотрел ей в спину, сжимая в кулаке тяжелое пресс-папье с приставшими к промокашке осколками стекла. Потом бросил его в мусорную корзину, кинулся вслед за ней и догнал возле административной стойки. Он положил руки ей на плечи и повернул к себе. У нее было хмурое, настороженное лицо.
— Венди, прости, это сон виноват… Я был расстроен.
— Конечно, — ответила она, высвободив деревянные, неотзывчивые плечи. Остановилась в центре холла и закричала:
— Эй, док, где ты?
Ответом было молчание. Она подошла к входной двери, открыла одну створку и ступила на дорожку, расчищенную Джеком от снега. Дорожка больше походила на траншею — сугробы по краям ее доходили Венди до плеч. Венди покричала еще, с криком изо рта вырывались белые клубы пара. Она вернулась в дом, у нее был перепуганный вид.
Стараясь унять раздражение, Джек рассудительно сказал:
— А может, он спит в своей спальне? Ты проверяла?
— Говорю тебе, что он отправился куда-то играть, когда я вязала. Я слышала его шаги внизу.
— Ты заснула?
— Да, но какое это имеет значение. Денни!
— И ты не заглянула в его комнату перед тем, как спуститься в холл? Вот видишь! Вероятно, он у себя. — Джек кивнул и пошел вверх по лестнице, не дожидаясь ее. Она последовала за ним, стараясь не отставать, хотя он перешагивал сразу через две ступени. На площадке второго этажа она почти наткнулась на его спину, когда он резко остановился. Он стоял как вкопанный, уставясь широко раскрытыми глазами на верхний этаж.
Там стоял Денни с пустыми глазами и пальцем во рту. Черные следы на его горле ясно виднелись в ярком свете настенных бра.
Венди, проследив за взглядом Джека, тоже увидела сына и вскрикнула:
— Денни!
Ее крик вывел Джека из состояния шока, и они оба кинулись к Денни. Венди опустилась на колени перед ним и сжала сына в объятиях. Денни позволил обнять себя, но не шевельнулся. Ей показалось, что она обнимает неживую куклу, и страх затопил ее сердце. А Денни только сосал свой палец и глядел пустым, невидящим взглядом поверх их голов в лестничный пролет.
— Денни, что случилось? — спросил Джек, дотрагиваясь пальцем до распухшей шеи Денни. — Кто это тебя..?
— Не дотрагивайся до него! — яростно прошипела Венди. Она подхватила Денни на руки, подняла с пола и стала спускаться с лестницы раньше, чем Джек успел подняться с колен.
— Что?! Венди, что за черт, что ты болтаешь?
— Не дотрагивайся до него. Я убью тебя, если ты еще раз посмеешь тронуть его пальцем.
— Венди, как ты можешь…
— Сволочь!
Она повернулась и бегом спустилась на свой этаж. Голова Денни безжизненно моталась в такт ее шагам. Она свернула за угол, и Джек услышал, как хлопнула дверь в их спальне. Звякнула задвижка. Повернулся ключ в замке. Короткое молчание, затем до него донеслось ее тихое, успокаивающее бормотание.
Он постоял еще какое-то время, буквально потрясенный всем, что произошло за такой короткий срок. Он еще был под впечатлением сна, поэтому реальность представлялась ему зыбкой, словно он хватил стакан крепкой мексиканской водки. А может быть, он действительно во сне причинил вред Денни? Пытался задушить сына, как того требовал мертвый отец? Нет, он ни за что в жизни не причинит Денни зла.
Он свалился с лестницы, доктор.
Теперь он никогда не обидит Денни.
Откуда я мог знать, что «бомба для несекомых» была бракованной?
Никогда прежде он никому не причинял зла намеренно
за исключением того случая, когда он чуть не убил Джорджа Хартфилда.
— Нет! — закричал он во тьму и принялся колотить себя кулаками по коленям.
* * *
Венди сидела в кресле с Денни на руках и шептала ему слова утешения, которых потом сроду не припомнишь. Он свернулся калачиком на ее коленях без протеста, но и без радости, и даже не повернул головы к двери, когда Джек выкрикнул «Нет!» где-то в холле.
Недоумение и смятение в душе Венди сменились теперь паническим ужасом. Без сомнения, это сделал Джек. А то, что он отпирается, ничего не значит. Вполне вероятно, что он во сне пытался задушить Денни точно так же, как во сне разбил рацию. У него какой-то нервный срыв. И что ей теперь делать? Не может же она оставаться взаперти все время. Ведь нужно как-то питаться.
Но был еще один вопрос, который она задавала себе с холодной и рассудочной практичностью. Этот вопрос заглушал сейчас в ней все остальные мысли и чувства, потому что был продиктован материнским инстинктом. И вопрос этот был:
— А в какой мере он опасен для нас?
Джек отрицал, что пытался задушить сына. Его самого привели в ужас синяки на шее Денни, непонятное и пугающее оцепенение сына, его неподвижность и молчание. Если бы Джек был виноват, то выказал бы хоть малейшее чувство вины. Тот факт, что он сделал это во сне, был ужасным, но тем не менее утешительным. Можно ли довериться ему, поможет ли он увезти отсюда Денни? Лишь бы спуститься с этих гор, а там…
Дальше идеи о том, как бы благополучно добраться до кабинета доктора Эдмондса, ее планы не простирались. Но заглядывать в более отдаленное будущее сейчас нет необходимости. Достаточно и тех проблем, над которыми ей приходится ломать голову.
Она напевала песенку, покачивая Денни на своей груди. Погладив его по плечу, она почувствовала, что его тенниска промокла, но не придала этому особого значения. Если бы эта информация проникла глубже в ее сознание, она вспомнила бы, что руки Джека, когда он обнимал ее в конторе, были сухими. Но сейчас ее голова была забита совсем другими мыслями: можно ли иметь дело с Джеком или он опасен для них?
Но фактически решать тут было нечего. Она одна не справится, не сможет ни отвезти Денни к врачу, ни вызвать помощь по радио. Денни пережил сильное потрясение, и его нужно срочно увозить отсюда, пока не случилось что-нибудь непоправимое.
Сколько можно раздумывать в поисках другого выхода? Во-первых, нельзя подпускать Денни к отцу, и так она приняла уже одно неверное решение, согласившись на добровольное пленение в снегу… ради Джека. И еще одной ее ошибкой было — отложить на потом решение о разводе. Поэтому сейчас ее сковывал страх: она может совершить еще одну непоправимую ошибку, в которой будет раскаиваться всю жизнь.
Оружия в отеле нет, только ножи, висящие на магнитной доске в кухне. Но чтобы добраться до них, нужно пройти мимо Джека.
Оружия в отеле нет, только ножи, висящие на магнитной доске в кухне. Но чтобы добраться до них, нужно пройти мимо Джека.
Лихорадочно ища выхода из ловушки, она не в силах была сейчас оценить горькую иронию момента: всего час тому назад, засыпая над вязанием, Венди была убеждена, что дела у них идут преотлично, а скоро будут еще лучше. И вот теперь размышляет о возможности раздобыть нож, чтобы убить мужа, если он попытается стать между ней и сыном.
Наконец она поднялась с Денни на руках, чувствуя, как дрожат ее ноги. Другого пути нет. Одного сына она здесь не оставит. Остается только полагаться на то, что Джек в бодрствующем состоянии находится в здравом уме и не представляет опасности. Он поможет им спуститься в Сайдвиндер. Но если он попытается сделать что-нибудь другое, кроме помощи, то пусть тогда Бог поможет ему.
Она подошла к двери и отомкнула ее. Положив голову Денни к себе на плечо, распахнула дверь и вышла в коридор.
— Джек! — позвала она дрожащим голосом и не получила ответа.
С растущим беспокойством Венди подошла к парадной лестнице, ведущей в холл, но Джека там не было. Когда она стояла на лестничной площадке, недоумевая, что делать дальше, снизу донеслось злое, издевательское пение:
Это пение испугало ее даже больше, чем молчание, но другого выхода не было — она стала спускаться по лестнице.
23. «Это она!»
Джек постоял на лестнице, прислушиваясь к убаюкивающему пению, доносившемуся из-за двери. Постепенно его смятение уступило место гневу. Никогда Венди не изменится. Он мог не дотрагиваться до спиртного двадцать лет, и все равно, когда возвращался домой по вечерам, ее ноздри подозрительно раздувались: не пахнет ли от него шотландским виски или джином. Вечно она опасается самого худшего: если бы с Денни ехали в машине с пьяным и слепым шофером и попали в аварию, то и тогда Джек оказался бы виноват.
Перед ним возникло ее лицо в тот момент, когда она подхватила Денни на руки, и ему страшно захотелось согнать с этого лица злобу и отвращение… пусть даже ударом кулака!
Какое, черт побери, она имеет право?..
Да, когда-то он действительно был пьяницей и мог выкинуть нечто ужасное, как, например, в случае, когда он сломал Денни руку. Но человек исправился, нужно оказать ему доверие или нет? А когда ему по-прежнему не верят, то трудно удержаться от искушения поступить так, как от него ожидают. Ну а если жена — втайне, а то и явно — продолжает считать мужа-трезвенника пьяницей, то… Вот и срываешься в один прекрасный момент…
Джек медленно спустился на второй этаж и постоял немного на лестничной площадке. Вытащил платок из кармана и вытер губы, раздумывая, не постучаться ли в дверь, чтобы его допустили к сыну. Какое у нее право вести себя так нагло?
Что ж, рано или поздно она будет вынуждена выйти из комнаты, если только не хочет посадить себя и Денни на голодную диету. При этой мысли его губы скривились в нехорошей усмешке. Пусть только выйдет…
Он спустился в холл, бесцельно постоял у административной стойки и вошел в столовую. Пустые столы с белыми скатертями под чистыми полиэтиленовыми пленками встретили его блеском.
Ужин будет подан в восемь часов вечера.
Танцы до утра, маски снимаются в полночь.
Джек прошел между столами, забыв о жене и сыне, забыв о своем мрачном сне, о разбитой рации и синяках на шее Денни. Его влекла к себе дверь типа «летучая мышь» с надписью «КОЛОРАДСКАЯ ГОСТИНАЯ». Он толкнул створку двери и ступил в густые сумерки бара. И тут с ним произошло нечто странное. Он бывал здесь раньше, когда проводил по инвентарному списку сверку наличного имущества, оставленного Ульманом, и знал, что бар совершенно пуст. Но сейчас, при тусклом свете, проникавшем через дверь из столовой (тоже слабо освещенной из-за того, что окна до половины были занесены снегом), ему почудилось, что он видит ряды бутылок, поблескивающих на полках, а из кранов трех полированных бочек капает пиво. Мало того, он услышал запах пива, неотразимый солодовый запах, хорошо запомнившийся ему с детства, потому что был связан с отцом.
Вытаращив от изумления глаза, Джек потянулся к выключателю. Вспыхнул тусклый свет слабеньких лампочек в трех круглых, в виде колес, люстрах, висевших под потолком.
Полки были пусты. На них не было даже слоя пыли. Пивные краны были сухими, так же, как и хромированные поддоны для слива пивной пены. Налево и направо тянулись ряды кабинок, отделенных друг от друга бархатными портьерами с целью создания максимального интима для парочек. Прямо напротив Джека — только перейти красный ковер на полу — находилась стойка с высокими вращающимися табуретами, обитыми черной кожей.
Он подошел к ней, стараясь отогнать наваждение. Он мог бы поклясться, что видел здесь мягко поблескивающие во тьме бутылки, правда, видел смутно, как видится за освещенным окном через задернутые занавески интерьер комнаты. Единственное, что осталось в баре, — это запах пива. Но Джек знал, что такой запах пропитывает все бары мира и держится стойко, несмотря ни на какие ухищрения. Однако здесь запах был резким… и почти свежим.
Джек уселся на один из табуретов, опершись локтями на обитый кожей край стойки. Слева стояла чашка для земляных орешков — сейчас пустая, конечно. Он впервые оказался в баре за девятнадцать последних месяцев, а проклятая забегаловка оказалась пустой… на его счастье. Но все равно, горькая волна ностальгии, страшная жажда не давали сейчас думать ни о чем другом, вызвали тошноту и желание завыть от ярости.
Джек снова глянул на полки в тщетной надежде увидеть бутылки, но полки были пусты. Он ухмыльнулся от обиды и разочарования. Пальцы, медленно сжимаясь в кулаки, царапнули кожу стойки.
— Здорово, Ллойд, — сказал он неожиданно, — дела сегодня идут не блестяще?
Ллойд согласился и спросил, что он желает выпить.
— Очень мило, что ты спрашиваешь меня об этом, дружище, потому что в кошельке у меня завалялись две бумажки по двадцать долларов и две десятки. Я боялся, что они пролежат до следующего апреля. Поверишь ли, здесь нет ни одной забегаловки, словно на Марсе.
Ллойд посочувствовал.
— Знаешь что, — сказал Джек, — выставь-ка мне двадцать бокалов мартини, ни больше ни меньше. По одному за каждый месяц, что я провел трезвенником, и один для прицепа. Можешь такое сделать для меня? Ты не очень занят?
Ллойд ответил, что вовсе не занят.
— Молодчина! Выстрой-ка этих марсиан по стойке смирно, а я буду опрокидывать их одного за другим. Ты хороший мужик, Ллойд.
Ллойд принялся за работу. Джек потянулся в карман за деньгами, но вместо них вытащил бутылочку с экседрином. Кошелек остался на тумбочке возле постели, а его костлявая жена-кляча не пускает его в спальню. Очень мило, Венди, проклятая сучка.
— Кажется, я временно на мели, приятель, — сказал Джек. — Как у тебя насчет кредита?
Ллойд ответил, что с кредитом порядок.
— Великолепно. Ты мне нравишься, Ллойд. Ты всегда был самым лучшим из барменов от Барра до Портленда, штат Орегон.
Ллойд поблагодарил его за комплимент. Джек щелчком сбил крышку с бутылочки, вытряс из нее две таблетки и сунул их в рот. Рот заполнился кислой слюной. У него возникло ощущение, что из-за портьер кабин на него смотрят — смотрят с любопытством и легким презрением. Кабинки за спиной были полны людей: седеющих сановных мужчин и красивых молодых девушек — все в маскарадных костюмах. Они с холодным любопытством наблюдали за этим убогим спектаклем.
Джек резко повернулся на вращающемся табурете. Кабинки были пустыми, мягко поблескивали тугие кожаные подушки на сиденьях и спинках кресел, тускло отсвечивали черные пластиковые покрытия столов.
Он повернулся к стойке, проглатывая с гримасой отвращения остатки жеваного экседрина.
— Ллойд, ты чудо! Уже выстроил моих марсиан, — сказал он. — С твоим проворством сравнится только красота твоих неаполитанских глаз.
Джек осмотрел двадцать воображаемых бокалов мартини с пухленькой зеленой оливкой в каждом.
— Я трезвенник, — сказал он. — Ты был когда-нибудь знаком с джентльменом, который завязал с пьянкой?
Ллойд признался, что ему иногда встречаются такие люди.
— Ну а такие тебе встречались, чтобы из трезвенников опять стали пьяницами?
Ллойд, честно говоря, не мог припомнить такого.
— Значит, никогда, — сказал Джек. Он взял первый бокал, поднес к губам пустой кулак и опрокинул в горло. Проглотив, швырнул воображаемый бокал через плечо. Люди в маскарадных масках снова собрались за его спиной. Джек физически ощущал их взгляды. Если бы задняя стенка бара была зеркальной, он видел бы позади себя этих подонков, пусть глазеют, черт с ними.