Снова вспыхнула овация.
- Гнойная борьба раскрыла дремлющие в народе силы, воодушевила и взбодрила россиян. В гнойном единоборстве захотели участвовать тысячи российских парней от Сахалина и до Москвы, от Грозного до Минска! Славные имена героев у всех на устах! Борис Дорожкин и Коля Пресс! Саша Колобок и Александр Данилов! Шамиль Сабоев и Пересвет! Страна гордится ими! Гнойная борьба стала массовым движением! А русские парни стали богатырями!
Раздался рев и одобрительный свист. Президент помолчал, потом резко опустил на трибуну два сжатых кулака и пристально обвел злым взглядом людскую массу:
- Они думают, что мы не сделаем? Так?
Стадион притих.
- Что будем по-тихому? Так? Будем не радоваться? Так?
Голос его звенел в голубоватом от света прожекторов пространстве стадиона.
- Сделаем! Так сделаем, что поймут! И будем делать не по-тихому! Так? Будем делать по-громкому! Так? Так по-громкому, что будут радоваться! И мы будем радоваться! Как честные! Как люди!
Он ударил кулаками по трибуне и сошел с нее.
Неистовый рев восторга сотряс стадион. Люди вскочили с мест, замахали руками, заулюлюкали и засвистели. Прожектора потянулись к центру стадиона и осветили ринг. Раздались фанфары. Ожил голос диктора:
- Внимание! Начинается финальный бой за звание чемпиона России по гнойной борьбе! Синяя метка - Данила Корень, красная метка - Погребец!
И сразу в северном и южном выходах показались две движущиеся к рингу платформы - синяя и красная. На синей копошились люди в синей форме, на красной - в красной. Как муравьи вокруг матки, они суетились вокруг двух огромных тел, сплошь обмотанных соответственно синими и красными пеленами. Это были туши сибиряка Данилы Корня и ставропольца Погребца - финалистов чемпионата России, легендарных единоборцев, одержавших не один десяток побед. Оба финалиста полулежали в специальных креслах.
Как только платформы подъехали к рингу и остановились, стадион вмиг смолк.
Началось распеленание. Проворные руки стали осторожно снимать пелены с тел финалистов. Чувствительные микрофоны транслировали каждый шорох, и зрители оцепенели на трибунах. Когда распеленание дошло до последнего слоя пелен, финалисты застонали - пелены присохли к гнойным ранам, к фурункулам и язвам.
Началось отдирание. Финалисты дико, утробно закричали. Стоны и крики их разнеслись по пространству стадиона, и благоговейный шепот пополз с трибун.
- Иебана! Иебана-а-а-а! Иеба-а-а-а-ана-а-а-а!!! - ревел Данила Корень, когда с его фурункулезной спины сдирали присохшую, пропитавшуюся гноем пелену.
Фурункулы покрывали почти все его массивное тело; на ляжках зияли незаживающие трофические язвы, грудь была испещрена старыми и новыми гноящимися ранами.
Погребец издавал глухие утробные звуки, переходящие в протяжные крики, заканчивающиеся стонами и жалобно-злобным бормотанием:
- Бён мать, бён мать, бён мать...
Его плечи, грудь и живот желтели гнойными волдырями; две застарелые рваные раны темнели на боку и ягодице, а спину покрывала сине-зеленая россыпь огромных, в кулак величиной карбункулов с белыми, набухшими гноем головками.
Наконец пелены сняли, финалистам помогли встать на ноги и подняться на ринг.
Овация охватила стадион: нагие единоборцы стояли друг против друга.
Данила Корень при росте 2.12 весил 246 килограммов, имел невероятно широкую грудь, жирную, сгорбленную спину и мощные столбообразные ноги. Отвислый живот его наползал усыпанными гнойничками складками на массивные гениталии с коротким толстым членом и увесисто болтающимися яйцами. Широкая, как котел, голова с пухлым, испещренным шрамами лицом совсем без шеи сидела на необъятных плечах. На темени алела красная метка.
Погребец весил 260 кг и был на 12 сантиметров ниже своего противника. Фигура его напоминала грушу - невероятно широкий таз с нависающими ягодицами был центром этого складчатого, блестящего от пота и гноя тела. Угрюмое одутловатое лицо источало ненависть, синяя метка покрывала неровную голову.
Прозвенел гонг. Единоборцы перекрестились, оттолкнулись от стальной решетки и медленно двинулись навстречу друг другу. Жирные тела их заблестели в свете прожекторов.
Данила Корень уверенно переваливался с ноги на ногу, колыхаясь жировыми складками. Погребец тяжко волочил свое приземистое тело, вцепившись пальцами в шелушащиеся бедра.
- Уебешу! Уебешу! Уебешу! - злобно и хрипло забормотал Погребец, сверкнув полузаплывшими глазами.
- Сходи поссы! Сходи поссы! Сходи поссы! - захрипел Данила Корень и, осклабившись, обнажил гнилые желтые зубы.
Стадион заревел.
Погребец сцепил пальцы рук замком, размахнулся и нанес противнику удар в грудь. Данила Корень крякнул, отшатнулся, отвел правую руку назад и обрушил на бритую голову Погребца.
Зрители повскакали с мест и криком, хлопаньем и топаньем поддерживали своих кумиров.
Первые минуты противники осыпали друг друга увесистыми ударами.
Затем дыхание их сбилось, удары замедлились. Единоборцы стали наносить удары избирательно, целясь в самые болезненные места. Данила Корень бил Погребца в грудь, по волдырям, заставляя их лопаться и брызгать гноем. Погребец сильными ударами растревожил полузажившие плечевые раны противника, гной и сукровица потекли из них. Стоны и крики боли сотрясали жирные тела дерущихся, и многотысячная толпа умножала их собственными воплями.
- Хы, бён мать! Хы, бён мать! Хы, бён мать! - размахивался и сочно бил Погребец.
- И вот, гада! И вот, гада! И вот, гада! - крякал Данила Корень, нанося удары коротко, по-боксерски.
Гной брызгал во все стороны, разлетающиеся капли холодно сверкали в свете прожекторов.
Постепенно удары стали ослабевать, движения противоборствующих замедлились, они вцепились друг в друга и замерли, перейдя в фазу качания маятника.
Публика завопила.
Противники, тяжело дыша, раскачивались и, улучив момент, били друг друга головой. Погребец крутым лбом бил Данилу Корня по гноящимся плечам, Данила размахивался толстой шеей и, как кувалдой, тюкал Погребца по спине, давя круглым лицом карбункулы.
Вскоре в ход пошли колени, раздались звериные крики боли и угрожающие восклицания. Погребец попал пухлым шелудивым коленом в лиловую мошонку противника. Данила Корень заревел и впился ногтями в рану на отвислой ягодице Погребца.
Глухие вопли их слились, стадион неистовствовал. Данила Корень вцепился сопернику в ухо, стал медленно отрывать. Погребец впился зубами ему в плечо, дотянулся рукой до члена, схватил, дернул вниз. Данила нащупал пальцем глаз Погребца.
Два сцепившихся тела зашатались и рухнули на кожаный пол ринга.
Началась уебония.
Копошась на полу, борцы давили друг друга, били головами, грызли зубами и рвали ногтями. По стадиону пошли волны, зрители кинулись к разделительным барьерам, милиция принялась успокаивать их дубинками.
- Данила, бей! Данила, бей! - скандировали одни.
- Погре-бец! Погре-бец! - ревели другие.
Президент встал в своей ложе, поднял над головой сжатые кулаки. Рядом встали и подняли кулаки премьер-министр, мэр Москвы и министр народного спорта.
Пролетели быстрые минуты всеобщего оживления, и - стадион смолк: Погребец сидел на своем сопернике и, тяжело размахиваясь, добивал его локтем.
- Хы, бён мать... хы, бён мать... хы, бён мать...
Данила вяло сопротивлялся, потом замахал руками, словно отгоняя мух, дернулся и затих.
А Погребец все бил и бил по окровавленному лицу поверженного, хрипло выдыхая с каждым ударом:
- Хы, бён мать... хы, бён мать...
Болельщики Погребца начали скандировать его имя.
Погребец бил до последнего, пока поднималась блестящая от крови и гноя рука. Потом он тяжело приподнялся с трупа Данилы Корня, шатаясь, отошел к решетке, оттолкнулся от нее и со всего маха обрушился задом на лицо поверженного.
Хруст костей и вой стадиона слились воедино...
Потом было долгое чествование победителя.
Окровавленного Погребца обтерли, обернули белоснежной тканью с вышитым Георгием Победоносцем, усадили в золотое кресло, преподнесли 16 подарков.
Все завершилось всеобщей молитвой, пением Российского гимна и салютом.
Колбин дремал в темноте, положив голову на руки, когда зазвонил лежащий на полу мобильный.
- Ведут, - сказал голос.
Колбин зажег фонарик, растолкал дремлющих:
- Пора, родные.
Четверо заворочались, сели.
Колбин открыл сумку, раздал им бутылки:
- Ради веса, родные...
Затем подошел к двери, заглянул в замочную скважину. Там по широкому, устланному ковровой дорожкой коридору четверо в синем вели победителя. Погребец с трудом переваливался, белый хитон его уже успел пропитаться кровью и гноем. Впереди шли двое охранников с автоматами, сзади наставник Погребца Сергей Афанасьев и еще два охранника.
Колбин подождал, пока они пройдут мимо двери, затем осторожно отпер ее, распахнул:
Колбин подождал, пока они пройдут мимо двери, затем осторожно отпер ее, распахнул:
- Только поближе, родные.
С бутылками в обеих руках четверо проскользнули в коридор и побежали за процессией. Замыкающие охранники обернулись, подняли автоматы, но бегущие метнули бутылки - раз и еще раз, - восемь взрывов слились в один, разрывая тела. Лисович и Поспелов погибли сразу, Самченко и Назирову взрывной волной отбросило метров на шесть по коридору. Колбин выскочил в задымленный коридор с пустой сумкой и электроножом, подбежал к груде изуродованных тел.
Погребец был еще жив. Ему оторвало обе ноги, разворотило живот. Скуля и тряся синей головой, он оперся ручищами об пол и пополз. Колбин включил электронож, двумя плавными движениями вырезал у Погребца загривок, кинул в сумку и побежал к двери. Погребец полз, волоча свои кишки.
Колбин быстро запер за собой дверь, открыл другую и вышел в узкий коридор, по которому они пришли в темную комнату. Пробежав по его лабиринту, он вышел из здания стадиона.
Уже совсем стемнело. Многотысячная победоносно ревущая толпа выползала из стадиона. Колбин смешался с ней, дошел до моста, с трудом выбрался из месива поющих и кричащих людей, нашел свою машину, открыл, засунул сумку с загривком под сиденье.
Сел, достал платок и вытер горячее потное лицо. Уши заложило от взрыва. Руки Колбина тряслись, как у старика. Он с трудом попал ключом в замок, завел машину и поехал медленно, словно впервые сел за руль. Выехав на набережную, достал мобильный, набрал номер и произнес:
- У меня.
- Рублевка, поворот на Николину, - ответил голос.
Подъехав через полчаса к условленному месту, Колбин увидел стоящую серую "Волгу". Вылез, огляделся. Вокруг никого не было - шелестел темный лес, мигал желтым светофор, да изредка проезжали машины.
Колбин достал сумку, пошел к "Волге". В ней сидели тот самый юноша с палкой и его водитель Саша. Но теперь на юноше вместо обносков был оранжевый китель и такого же цвета замшевые брюки. Убогую палку сменила черная полированная трость с костяной рукояткой в форме орлиной головы.
Сидящий сзади юноша кивнул Колбину на место рядом с ним. Колбин сел. Юноша коснулся тростью крутого плеча Саши, "Волга" тронулась.
Колбин передал юноше сумку. Тот открыл, посмотрел внимательно, положил под ноги.
- Те там остались?
Колбин кивнул, устало махнул рукой, хотел сказать что-то, но вдруг разрыдался.
- Что ты, легкий? - прищурился на него юноша.
- Я это...отец...
- Устал? - Юноша брезгливо посмотрел на его трясущиеся руки.
- Отец... отец... я не знаю... - всхлипывал Колбин.
- Чего ты не знаешь?
- Мне... о-ч-чень плохо, отец... очень, очень...
- Ты скажи, остальные все обиделись?
- Все, отец... все...
- Ну и хорошо. - Юноша достал платок. - Вытри влагу легкую. Учись плакать каменными слезами.
Колбин взял платок, приложил к носу, вдохнул. Едва он стал сморкаться, юноша стремительно вытянул из трости узкое лезвие и умело воткнул Колбину в шею под левую скулу. Конец клинка вышел через правое ухо с приросшей мочкой. Колбин дернулся всем телом, зашевелил ногами и, вцепившись руками в переднее сиденье, захотел приподняться.
- Не волнуйся... - Юноша взял его за плечо, удерживая.
Смертельная дрожь овладела телом Колбина, пальцы побелели, сжимая обивку кресла. Мутная сопля дрожала у него под носом, выпученные глаза смотрели вперед, словно что-то неописуемо-ужасное появилось на ночной дороге.
Колбин умирал долго, хрипя и ворочаясь.
Шофер вскоре свернул с шоссе и поехал по неосвещенной дороге через лес.
- Сколько воли к жизни. И все впустую. - Поглядывая на агонизирующего Колбина, юноша достал сигареты, закурил.
- Сразу в лес его? - спросил, не оборачиваясь, шофер.
- Ни в коем случае. Витя все сделает. - Юноша с трудом вытянул из головы Колбина лезвие, вытер носовым платком убитого, вставил в трость.
"Волга" несколько раз сворачивала и, проехав через небольшой дачный поселок, остановилась возле глухого каменного забора. За забором возвышался угрюмый особняк, напоминающий крепость. В узких окнах горел свет.
Юноша достал мобильный, набрал номер:
- Витя, открой.
Стальные ворота плавно открылись. "Волга" въехала в небольшой внутренний двор. Здесь все было залито бетоном за исключением круглой клумбы с фигурой оленя посередине. Вделанные в бетон светильники мягко подсвечивали двор и дом. Еще две машины стояли неподалеку - темно-синяя "ауди" и черный джип "suburban".
Из дома вышли трое.
- Петруччо! А мы, бля, последние известия слушаем! - оживленно заговорил полноватый в цветастой рубашке, подходя к машине.
- Что, уже объявили? - Юноша выбрался из машины, оперся на трость, наклонился и вытянул сумку с загривком.
- Десять трупов, ёптеть! - засмеялся полный.
- Одиннадцать. - Юноша указал тростью на Колбина, привалившегося к стеклу кабины.
Трое внимательно посмотрели.
- Распорядись. - Юноша захромал к крыльцу.
Шофер двинулся за ним.
Полный быстро сказал что-то двоим, они полезли в "Волгу".
Юноша вошел в дом. После небольшой прихожей сразу начинался просторный зал с баром и мягкой мебелью. Здесь же стояла дорогая стереосистема с колонками в виде больших белых раковин и большой телевизор, по которому передавали экстренные новости о нападении на Погребца. На стойке бара сидел щуплый лысоватый кавказец в черных кожаных брюках и кожаной жилетке. В кресле развалился некто длинноногий в джинсах, кроссовках и черной майке, с помповым ружьем на коленях.
Юноша остановился посреди зала с сумкой в руке, посмотрел на кавказца. Кавказец улыбнулся ему.
Вошел полный Виктор.
- Вить, я при чужих не буду говорить, - нахмурился юноша.
- Алик, это Гасан, дружбан мой.
- Мы так не договаривались.
- Алик, все в норме, не заводись.
- Я при чужих говорить не буду! - зло повторил юноша.
- Да нэ надо ничего гаварить, Алик. - Кавказец спрыгнул со стойки, взял лежащий рядом кейс, открыл.
В кейсе лежали пачки евро.
- Fuck! - Юноша негодующе посмотрел на кейс и на Виктора.
- Алик! - пошел к нему, разведя тяжелые руки, Виктор. - Алик! В чем проблема?
- В том, что ты не держишь слово! - бледнея от злобы, проговорил юноша и устало опустился в кресло.
Водитель "Волги" встал за его спиной.
Виктор переглянулся с кавказцем, шагнул к юноше, но вдруг круто развернулся к сидящему с ружьем:
- Слушай, Гасан, я же, блядь, сказал, что не люблю, когда у меня на диване с волынами сидят!
- Ну, у тебя тоже ха-лодное аружие на столе! - Гасан кивнул на воткнутый в дыню нож с рукоятью из копыта косули. - Миша, пайды падыши воздухом.
Длинноногий, усмехнувшись, вышел.
- И еще улыбу давит, - проводил его мрачным взглядом Виктор.
- Шьто ты прямо как нэрусский! - шлепнул себя по костлявым коленям Гасан.
- Алик, проблемы никакой нет. - Виктор присел на подлокотник кресла. Все остается, как перетёрли.
- Идиоты... - Юноша резко встал, пересек зал и захромал наверх по лестнице.
Виктор усмехнулся, покачал головой:
- Ой, бля... с интеллигенцией всегда - туши свет...
Гасан закурил и снова вспрыгнул на стойку.
- Что же, бля, мы все такие, а?... - Виктор затопал по лестнице вслед за Аликом.
Юноша стоял в каминной на втором этаже и смотрел в темное окно. Когда Виктор приблизился, он резко повернулся:
- Объясни мне, объясни мне, кто это такой? Какого фака он здесь? По-че-му он здесь?! Когда здесь должны быть два, два человека - ты и я!
- Алик, это Гасан Слепой.
- Какой Слепой? Какой Слепой?! Как мы договаривались, Витя?
- Алик, послушай. - Виктор взял худые кисти рук юноши в свои толстые, как сардельки, пальцы с обгрызенными ногтями. - Ты просил полтинник? Там в кейсе лежит полтинник. Все. Это он заказывал. Не я. Бери бабки, дуй на пальцы.
Юноша угрюмо смотрел на него.
- Пошли, покажу что! - Виктор подмигнул ему, взял за руку, потянул.
Юноша нехотя похромал за ним. Они вошли в большую, обтянутую розовым бархатом спальню. Рядом с широкой кроватью на полу лежала бронзовая фигура обнаженной женщины в человеческий рост. Женщина спала на спине.
- Узнаешь? - хмыкнул Виктор.
Алик угрюмо смотрел на фигуру.
- Не узнаешь? Это ж Ритка! А? Я еще тогда попросил слепок сделать. А теперь где она, а? - Он весело почесался. - Во, бля, законы химии!
- Это не химии законы. Это - ваши...
- Тяжелая, сука! - Виктор, кряхтя, поднял фигуру и кинул на кровать. А? Алик? Спать, на хуй, теперь только с ней буду!
Юноша вздохнул.
- Слава Камню, что я не из вашего теста.
- Да, ладно... не выёбывайся... - Виктор облапил его, взялся рукой за пах. - Ты теперь в Книге рекордов Гиннесса, ебёна мать!
Алик отстранился и захромал вниз.
- Ну, чего, я нэ понял, дэлаем дэло или не дэлаем? - слез со стойки Гасан.
Алик протянул ему сумку.
- Нэ... ну ты выложи, пакажи нормально, - прищурился Гасан.