Главные правила жизни - Диана Машкова 10 стр.

Выступление на концерте – это мощнейший энергетический акт, в котором помимо музыкантов задействованы зрители. Люди находятся в состоянии резонанса, и это здорово. Любой артист скажет, что такое бывает: вышел на сцену совершенно больным, в соплях, с температурой, а ушел оттуда здоровым. И после концерта превосходное состояние.

С детских лет я очень любил джаз. Как собака: все в нем понимал, а сам играть его не умел. С появлением «Оркестра креольского танго» это изменилось.

Человек с электрической гитарой перестал быть пророком и мессией. Изменилось время, изменилось влияние этой музыки на человеческую жизнь: это то, что произошло в мире, и музыканты здесь ни при чем.

Дети видят гораздо больше, чем взрослые. Года в три-четыре я видел разных существ, общался с ними, а потом начались установки. Детям говорят: «Вот это – желтое, вот это – зеленое, привидений не существует», и они все принимают на веру. Глаза, данные природой, закрываются.

Мои родители никогда ни к чему меня не принуждали – только просили. У нас были нормальные отношения. Мой отец, художник, архитектор, очень ловко втягивал меня в свою работу. И я приучился.

Рисование для меня – это допинг, как и музыка. Когда рисую, отключаю голову. Это настроение. Вопрос «Что на ваших картинах изображено?» я считаю идиотским. Не надо в графике и живописи искать информационную составляющую.

Нет ничего более пошлого, самодовольного и идиотского, чем пытаться характеризовать собственные заслуги. И без того найдутся люди, которые напишут про это соответствующую чушь.

Газет я уже давно не выписываю и не читаю. Не собираю о себе анекдотов, сказаний, легенд. Поэтому пусть меня в СМИ хоть горшком назовут. Меня это не заботит.

С уплотнением информационного поля память у людей становится короче. Сейчас молодые люди уже не помнят, кто такой был Смоктуновский. Каждый день головы забиваются черт знает чем.

Меня все больше и больше вещей раздражает. Возможно, это связано с возрастом, возможно, с переменами вокруг, но я вижу слишком много абсурда.

Я не сторонник демонстраций: абсолютно убежден, что революции устраивают романтики, а результатами пользуются негодяи. Много раз история доказывала это. Не верю, что митинги решают какие-то вопросы: иногда письмо, статья в газете или даже звонок могут подействовать эффективнее, чем толпа людей не улице.

Свобода – это возможность делать то, что считаешь нужным. Вот это для меня всегда было главным, и сегодня я ничем не ограничен в выборе.

У меня есть ощущение, что народ нашей страны свободы не хочет. Она ему не нужна, она ему неудобна, и понимание этого связано у меня с большим разочарованием.

Если говорить о степени дозволенности, то она сейчас гораздо выше, чем была, скажем, при Брежневе. С другой стороны, цинизм ситуации заключается в том, что собаки лают, а караван идет. Все обо всем знают, но по сути это ничего не меняет.

У нас от буквы закона до его соблюдения – мили и мили: страна такая, люди такие. И нет смысла все валить на царя: беда в нас самих, и это не лечится.

Ошибочное и даже провокационное утверждение, что художник должен быть голодным. Он должен обладать талантом – вот это правда. И лучше ему не быть голодным, иначе мысли будут не о том, что ему нарисовать, а о том, как бы загнать свою картинку, чтобы купить хлеба с маслом.

Человек продается, если за деньги делает то, что не любит. Когда он на репетициях играет Deep Purple, а на сцене поет «Веселей, ребята, выпало нам строить путь железный» – это торговля собой.

Меньше всего на свете люблю препарировать себя и копаться у себя внутри. Считаю, пока часы работают, не надо их разбирать: можно случайно забыть один винтик, и они перестанут ходить.

Гораздо проще не врать. Как только человек начинает это делать, он запутывается, чем сильно усложняет себе жизнь.

Я не изменял своим принципам. Возможно, у меня не такие уж экстремальные принципы, но не помню, чтобы я делал что-то, за что мне потом было бы стыдно.

Считаю, что все, о чем я хочу сообщить людям, я говорю в песнях. Если возникнет желание ответить на какой-то вопрос, напишу песню.

Все получится, только если делать то, что по-настоящему нравится. Когда действительно чего-то хочешь, даже не ощущаешь количества усилий, которые затратил.

Жизнь устроена так, что в лицо нам обычно говорят только что-то хорошее. Гадости произносят за спиной. Поэтому я предпочитаю никого не слушать. Твердо знаю: то, что я делаю, – правильно. И стараюсь при этом никого не обижать.

Не так давно заметил, что меня с детства тянуло к людям, которые что-то умеют делать лучше меня, – рисовать, играть на гитаре, писать стихи, опускаться под воду. Если сейчас перебрать моих самых близких друзей, то окажется, что они умеют что-то делать в превосходной степени.

Мир подчинен определенному плану и тяготеет к гармонии, как бы человечество ни пыталось ее разрушить. Природа сопротивляется и мстит растущим количеством катастроф, катаклизмов. Все закончится плохо, никаких сомнений у меня в этом нет.

Лучше всего я себя чувствую, когда оказываюсь на дикой природе. На меня фантастически хорошо действуют вода, джунгли, леса. Я заряжаюсь.

Не надо тешить себя иллюзиями: нужно думать о том, что и как ты делаешь, пока ты здесь. А дальше без нас разберутся.

Владимир Меньшов «Я уверен, что искусство может исправить человека»

Режиссер, актер, сценарист, продюсер. Заслуженный деятель искусств РСФСР, народный артист России. Лауреат премии «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке» за фильм «Москва слезам не верит» и Государственной премии СССР. Кавалер орденов «За заслуги перед Отечеством» III и IV ст. Снял фильмы «Розыгрыш», «Любовь и голуби», «Ширли-Мырли» и др.

Для меня самым большим успехом был даже не «Оскар», полученный за картину «Москва слезам не верит», а гигантская очередь, которую я увидел в феврале 1980 года на Пушкинской площади, стоящая за билетами на мой фильм в кинотеатр «Россия». До этого я уже познал успех – и актерский, и режиссерский. Все было хорошо, но относительно ожидаемо. А вот выход на экран этой картины стал настоящим потрясением.

Когда-то Гете перед смертью сказал: «Я насчитал в своей жизни семь минут абсолютного счастья». Вот именно минут двадцать полного счастья и я испытал тогда. Тысячи людей, стоящие в мороз по нескольку часов, чтобы попасть на твой фильм, – это было оправданием многого и означало, что на самых сложных развилках жизни ты принимал правильное решение. Это событие придало мне очень серьезную внутреннюю устойчивость.

У Горького в «Егоре Булычеве» есть фраза: «Не на той улице я родился». Так вот и я знал, что живу не на той улице. И, наконец, после зачисления в Школу-студию МХАТ (это была уже четвертая попытка поступить туда) я поселился на «своей улице», на своей территории, включая саму Москву. В этот момент в моей жизни произошел коренной перелом. А отсюда уже последовало много событий, совсем не предугадываемых.

Надо сжигать мосты, идти вперед с мыслью «Или это, или гори все синим пламенем». Так в начале пути, когда я поступал в школу-студию, у меня не были готовы запасные аэродромы для самореализации. И это правильно, так и надо действовать.

Я уверен, что искусство может исправить человека. Это доказано, и я сам это испытал, хотя много раз слышал, что искусство не должно иметь отношения к морали. Артур Миллер писал, что во время спектакля по его пьесе «Смерть коммивояжера» известный нью-йоркский бизнесмен прямо в зале начал отдавать распоряжения, связанные с социально-нравственными коллизиями, о которых там говорилось. Это пример непосредственного воздействия искусства.

Деньги дают здоровое ощущение самодостаточности. Большую часть жизни я провел, постоянно занимая до зарплаты, и ощущение внутренней напряженности – например, надо купить ботинки, прохудились, а мы не планировали, и потому на это нет денег – было ужасным. Когда же пришло чувство независимости от ежедневной привязанности к мыслям о материальных проблемах, это сделало жизнь более приятной.

Я никогда не ставил себе задачу зарабатывать деньги, важна была самореализация. Но, когда я самореализовался, это стало приносить и деньги, потому что я зрительский режиссер. По американским меркам я мог бы уже быть миллионером, но даже у нас в советское время это давало возможность неплохо жить.

Одно из самых больших разочарований – то, что не нахожу понимания в своей, кинематографической, среде. Есть несколько друзей, но в целом мой цех меня не принимает. Это началось с «Розыгрыша», а с «Москвой…» достигло испепеляющей ненависти со стороны коллег, видимо за незаслуженную, по их мнению, народную любовь. Время расставило все по своим местам. Не может быть случайным успех в течение 33 лет.

Порядочность – это, на мой взгляд, некая последовательность в сохранении своих внутренних принципов. Для меня это важнее, чем совпадение или несовпадение с общественным мнением. Нужно не сбиться на стадность мышления.

Самый важный жизненный принцип – каждый человек должен найти органичность своего поведения. Я не вру самому себе, хотя жизнь иногда заставляла идти на некоторые компромиссы: что называется, «с волками жить – по-волчьи выть», иначе нужно рассориться со всеми. Но глобально я себя не упрекну.

В интеллигенции я чрезвычайно разочарован. Само понятие «интеллигентность» затрепанное, проще показать пальцем на те единицы людей, про которых можно сказать: «Это интеллигентный человек». Эталон интеллигентности для меня – Антон Павлович Чехов, который сам себя сделал, имел свои позиции и никогда не тянул руку, чтобы высказать, дескать «не могу молчать», хотя имел что сказать.

Интеллигенция в нашей стране не выполнила свою основную функцию – умение оценить состояние общества, понять, к чему приведут те или иные события и перемены, размышлять и выстраивать «дороги» вперед. Ради этого люди, которые растят зерно, варят сталь, позволяют себе содержать интеллигенцию. Поэтому у нас есть отдельные интеллигенты, но нет интеллигенции.

Я пережил в молодости приступы зависти, которые в себе не предполагал. Зависти к успеху, таланту. Это началось в школе как отдельные проявления, которые мне стыдно вспоминать. В молодости я понял, что это надо выжигать из себя каленым железом. И, как мне кажется, сумел это сделать.

У меня все мечты сбывались в тот момент, когда я о них почти забывал. Острый воспаленный период уже проходил, я думал: «Получится – хорошо, не получится – ну и ладно». Например, страстно мечтал сниматься в кино, но оно меня отталкивало. Только когда забыл об этом, учился на режиссера, совершенно неожиданный поворот судьбы вдруг сделал меня актером кино.

Для меня в женщине самое главное – женственность в русском понимании этого слова, то, что французы называют шармом: необъяснимое обаяние и внутреннее излучение, которое не связано с красотой, какое-то женское начало.

В мужчине должна быть надежность. В русском языке слово «замужем» означает: быть за мужем. Это дает женщине защищенность и ощущение своей важности в жизни, она расцветает. Но как только остановишься на одной надежности, думаешь: «А ум, а чувство юмора, а доброта, а талант?» Если мужчина только надежный, с ним скучно.

Режиссер – профессия немужская. Хотя они любят себя называть истинными мужиками. В свое время Гурченко сказала мне: «Единственная мужская профессия на съемочной площадке – это оператор». Режиссер – такая же психопатическая личность, как и актер, со всеми соответствующими проявлениями. Просто он должен быть более собран, так как на нем лежит организация всего дела.

Евгений Миронов «Я позволяю себе заниматься тем, что мне интересно»

Актер театра и кино. Художественный руководитель Театра наций. Народный артист России. Лауреат двух Государственных премий РФ, награжден орденом Почета, многочисленный лауреат кино-, теле– и театральных премий. Снялся в фильмах «Любовь», «Мусульманин», «Анкор, еще анкор», «Дневник его жены», «Идиот», «Апостол», «В августе 44-го», «В круге первом», «Достоевский» и др.

Я прежде всего актер. Поэтому, обладая легкостью в мыслях, часто закидываю удочку, забывая подумать, что это может быть мне не по силам. Но, в конце концов, очень скучно, если все только по силам.

Первый актерский провал я испытал еще в школе. Незабываемое ощущение. Пел трагическую песню про умирающего комсомольца, а зал просто лежал от хохота. Такое во сне не приснится. Я шел, чуть ли не рыдал. Вот что значит несоответствие внутреннего и внешнего. Это был серьезный урок.

Детство – это источник всех болезней, всех комплексов и всего божественного, что потом оберегает человека всю жизнь. Все оттуда черпается, каким бы оно ни было.

Комплекс провинциала – это прекрасно! Когда-то я должен был завоевать Школу-студию МХАТ, поступить к Табакову, построить Театр наций. И я кинулся, честно говоря, не задумываясь, не понимая, что передо мной девятый вал. Если бы этого комплекса не было, я бы, наверное, посидел, подумал и отошел бы в сторону.

Актер должен сделать переливание своей крови персонажу. Иногда найти точку опоры в литературе или деталях образа очень трудно. Тогда спасение только в одном: нужно уловить суть своего героя и потом как кальку перенести ее на себя.

Люблю репетиции, хотя это очень трудный, мучительный процесс. Как говорил Олег Борисов, с кровью.

Чем лучше артист, тем больше верят в то, что происходит на сцене. И в какой-то момент происходит единение актера с залом. Но после спектакля должна оставаться дистанция, тайна.

Признание, конечно, приятно, хотя необязательно всегда и всем должно нравиться то, что я делаю. Себя я иногда уважаю за то, что не разменивался, занимался одним делом, хотя соблазны были.

Близкие и друзья замечают, что я стал намного жестче, даже агрессивнее, и выговаривают мне. Но ведь надо уметь добиваться того, чего ты хочешь. Безусловно, должны быть границы: я никогда не опущусь до уровня хамства или презрения к людям. Это вопрос воспитания.

Раньше я тушевался в чиновничьих кабинетах, а теперь не делаю реверансов, поклонов и анекдоты больше не рассказываю. Быстро нахватался и понял, что гонять они меня по бюрократической лестнице не будут: не на того напали.

У меня врожденное чувство ответственности, и оно было всегда. Но в этом есть и плюсы, и минусы. Плюсы в том, что я отвечаю за то, что делаю, а минусы, как мне кажется, в том, что кто-то может себе позволить отстраниться от ситуации на время, спрятать голову в песок, а я нет.

Накануне открытия Театра наций я перенес операцию на колене. В проекте было предусмотрено все для инвалидов, и благодаря костылям я проверял это на себе. Очень хороший способ! Хотя не дай Бог никому.

Поддержка семьи очень важна, это даже не обсуждается. Но временами я становлюсь более закрытым для своих самых близких и любимых людей: во-первых, не хочу, чтобы они видели меня в плохом состоянии, во-вторых, не имею права перекладывать свой груз на их плечи.

Счастье, что у меня такая замечательная семья! Это мои ангелы-хранители. Они меня спасают во многих ситуациях.

После того как посыпались премии, звания – сузился круг верных, настоящих друзей. Но остались те, кто пережил со мной и взлеты, и падения.

Для меня главным другом всегда была работа. Плохо это или хорошо, но в угоду ей все остальное уходит на второй план. Конечно, есть те, кто меня поддерживает, болеет за меня, и я сам всегда приду на помощь. Но в остальных случаях просто говорю: «Хотите не хотите, принимайте меня таким, какой я есть».

Вокруг должны быть люди, от которых нельзя ждать удара в спину. На то, чтобы разобраться в человеке, требуется время. Иногда первое впечатление неверное. Оно может быть отрицательным, а потом человек проявляется с другой стороны. И наоборот.

Раньше я многого не замечал: был как будто вне жизни и видел только профессиональные слабости, а теперь вижу и человеческие. Иногда я вынужден идти на компромисс и сотрудничать с людьми, которые вызывают у меня негатив, но далеко не всегда могу примириться с этим.

К сожалению или к счастью, я не вижу смысла в работе ради денег. У меня есть самоограничитель: понимаю, что мне не надо строить дачу с бассейном и для этого пуститься во все тяжкие. Мне хватает того, что у меня есть. Хотя я считаю, что наш труд должен быть адекватно оценен.

Лежа в палате после операции, я думал: «Как же так, я выбирал картины, не снимался иногда по нескольку лет и пришел к тому, что, случись беда со мной и, не дай Бог, с моими родными, близкими, непонятно, что будет». День прошел в размышлениях, правильно ли я прожил свою жизнь. А на второй день я понял, что, может быть, и неправильно, но не смогу по-другому.