– Быстро садись за стол и никуда не высовывайся. Я переоденусь у себя и принесу тебе из дома одежду.
Ксения подняла опрокинутое ведро, затолкала Корнилыча за стол, подняла упавшую швабру, но не успела повернуть ключ, как кто-то дернул дверь. Она замерла, посмотрела на побледневшего архивариуса и прижала палец к губам. Дверь снова дернулась, за ней послышалось какое-то бормотание, затем удаляющиеся шаги. Ксения, выждав пару секунд, осторожно повернула ключ и, распахнув дверь, высунулась в коридор.
– Здесь открыто.
В дверях появился Петелькин с озадаченной физиономией.
– Здесь немного заедает собачку, надо дергать поэнергичнее. Из-за вас поскользнулась, придется идти переодеваться, – отчитала она сотрудника.– Ущерб за ваш счет!
Он проводил ее взглядом и, хмыкнув, вошел в комнату.
– Мне нужно подобрать материал по мостам, – не глядя на
архивариуса, который нахохлившись уже сидел за столом, проворчал Петелькин и прошел за стеллажи. Переложив пару папок с места на место, высунулся и попросил Корнилыча помочь отыскать документы. Тот забормотал, что у него приступ радикулита, и он не в состоянии даже встать. Нужно немного отсидеться. Петелькин с неудовольствием покосился на него и вернулся за стеллаж.
Архивариус, обычно непреклонный в соблюдении порядка работы с документами, на этот раз вынужден был позволить Петелькину похозяйничать и даже взять бумаги с собой. Выходя из архива, тот приостановился в дверном проеме, потыкал пальцем в язычок защелки, оглянулся на Корнилыча и скривив в сомнении губы удалился.
Ксюша вернулась довольно быстро со свертком в руках. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. Предварительно пройдя по архиву и убедившись, что они одни, она подошла к столу и бросила сверток перед носом Корнилыча.
Архивариус, предчувствуя недоброе, съежился.
– Возьми свои штаны. Ключ от комнаты в кармане. Я прихватила первые, что попали под руку. Презент твой, там же. Я не проститутка и на жизнь этим…не зарабатываю. И даже если бы я была шлюхой, тебе, тем более, не следовало раздавать семейные реликвии.
Корнилыч пробормотал что-то нечленораздельное.
– Где же твои принципы? Первой попавшейся потаскушке, какой ты меня считаешь, отдаешь семейные ценности. Конечно, ты по другому не мог подумать. Я ведь старалась, как могла … Очень уж хотелось испробовать свои коготки на безнадежном материале. Что за победа охмурить мальчишку – у него всегда топорщится, а вот реанимировать такое… Через пару недель мы уедем, но ты можешь выгнать нас уже сегодня. …
Корнилыч сидел неподвижно, не поднимая глаз, но и без того хорошо представлял ее разгоряченное лицо, повлажневшие глаза. Его не удивила и даже не озадачила реакция женщины, которая только что сама, по сути, провоцировала его…
Ксюша оттолкнулась от стола, быстро пошла к выходу, но у двери остановилась.
– Если будешь иметь дело с проституткой, имей в виду, что они предпочитают наличные. И, желательно, в долларах. Зеленые такие бумажечки.
Дверь громко хлопнула.
На улице свежий ветерок немного охладил ее пылающее лицо и она стала приходить в себя. Отчего, собственно, истерика? Она хотела поставить его на колени и она это сделала. Следовало бы торжествовать… Но с чего она набросилась на него – разве он мог предположить, что ею движет нечто иное? Что это иное она не могла понять раньше, а еще меньше сейчас.
Хотя Ксюшу и оскорбляло, что он принимает ее за потаскушку, но при трезвом размышлении понимала, что наверное иначе не объяснить, зачем с таким усердием и расчетливостью загоняет она безобидного пожилого человека в угол. Но самое неожиданное это то, что это безумие подхватило ее саму. А если бы не алкоголики с нижнего этажа?!… Идиоты безрукие!
Даже сейчас, в порыве раскаяния Ксюша догадывалась, что этим эпизодом дело не кончится, потому что в голову невольно выстраивались мысли об очередной западне. Попробуй, разберись тут… И посоветоваться не с кем. Кто бы мог понять ее? Подруга? Та вообще бы заявила, что Ксюша просто дура – упустила возможность принять самое действенное лекарство. Сейчас бы уже забыла, в какую сторону открывается дверь к архив. Вообще то, может быть, она и права… Ну плотники, вообще-то, козлы!
Архивариус, оставшись один долго бродил между стеллажами, остановился у окна, выглянул наружу на небольшой аккуратный сквер с диагональной дорожкой посыпанной красноватым песком. У середины дорожки серая гранитная плита, с низким бордюром. Архивариус никогда раньше ее не видел. Какой-то прохожий, в длинном черном плаще, с обнаженной головой стоял перед памятником и, вероятно, читал текст, который из окна разобрать было невозможно. Похоже, что захоронение свежее. Но чье и почему здесь? Прохожий вдруг оглянулся на окно у которого стоял архивариус. Лицо как-будто знакомое. Не сам ли это он?
Голос неугомонного Петелькина, опять забредшего в архив, вернул Корнилыча к действительности. Он вздрогнул, и изображение за окном сменилось на знакомый двор с тропинкой вдоль здания и густым кустарником вдоль металлического забора с коваными наконечниками…
На период ремонта третьего этажа этого баламута подсаживали в архив. Это были жуткие дни, для Корнылича На первый взгляд серьезный человек, средних лет, с ученой степенью на деле оказался невыносимо легкомысленным болтуном, единственной темой словесных исследований которого были женщины. Порнографических журналов в его рабочем столе было больше чем деловых бумаг, и он усиленно пытался приобщить к созерцанию женских прелестей самого архивариуса. Кроме того, он нередко закладывал за воротник, и частенько являлся на работу окрыленным. Но, самым ужасным было его пристрастие к табаку. Он смолил беспрерывно казалось, все, что могло источать при тлении смрад.
Озабоченность, которую Петелькин носил на лице, не говорила ни о чем. Он мог, не меняя выражения нести такую околесицу, что у дворника завяли бы уши. На этот раз он вспомнил, что забыл захватить подборку материалов к отчету минувшего года об уровне рождаемости дефективных детей, которую когда-то просил подготовить архивариуса. Корнилыч напомнил, что подборка была сделана, но срок отчетности давно прошел и он снова разложил подготовленные документы по своим местам.
– Как?! – изумился научный сотрудник. – Нет, вас пора увольнять, гнать поганой метлой, а архив ваш сжечь. А, когда весь этот тлен выгорит, оборудовать кабак со стриптизом. Представьте, старина, как в ваших патриархальных стенах, где-то вот здесь, под сводами, молоденькая, стройная девушка, предположим, наша Ксюша обнажает свои прелести в потоке цветомузыки, под звон хрусталя, в волнах ароматов от марочных вин, коньяка и фруктов…
– И в клубах дыма, – прервал его фантазии архивариус. – Пожалуйста, не курите здесь. Нельзя.
– Да! Те дни, что я провел с вами, были для меня сущей пыткой, вы меня замордовали своими нравоучениями, борьбой с курением, алкоголем… Нет, вашу богадельню нужно просто развалить бульдозером, а вас предварительно запереть здесь, чтобы, не дай бог, не выскочили.
К удивлению Петелькина Корнилыч согласно кивнул головой.
– Может быть вы и правы.
– Что-то я вас сегодня не узнаю, – озадачился баламут и счел за разумное удалиться.
Ксения вернулась в институт, зашла в отдел кадров и предупредила Коклюшкину, что уйдет раньше окончания рабочего дня – плохо себя чувствует…Кадровичка, вопреки ожиданиям не возмутилась, а, напротив, с многозначительным видом кивнула.
– Ну, в таком положении это бывает. Конечно, иди, если уборку закончила. Кушай больше солененького…
Ксения не сразу поняла, какое положение имеет в виду инспекторша, а когда до нее дошло, не стала переубеждать участливую тетку. Пусть думает, что хочет… Не до нее. Все, что ей хотелось – реабилитировать себя, снова увидеть блеск в его оживших глазах… Только бы он не впал снова в свое состояние ископаемого динозавра. Она готова была умолять простить ее за свою дикую выходку, объяснить, почему встала на дыбы…, если бы сама понимала, что с ней происходит. Может быть в самом деле обратиться к психиатру, или какой-нибудь бабке-знахарке.
Дома никого не было и Ксения, попив чаю, принялась ждать хозяина, заново продумывая свое покаяние … С каждым вариантом слова становились все лживее, зато теплее и убедительнее…, но Корнилыч домой больше не вернулся.
Недалеко от сквера, у которого она с Женей договорилась встретиться, Ксюша зашла в гастроном, купила маленькую бутылочку водки, соленый огурец и четвертинку ржаного
хлеба.
Вернувшись назад, она уже застала Женю, озиравшуюся по сторонам.
– Не оторвала тебя от приятных занятий? – поинтересова-
лась Ксюша
– Какие приятности могут быть в учебе? Разве что в преодо-
лении неприятностей. Одна эта математика столько счастья приносит! Особенно матанализ… провалился бы он …в другой анализ. Ну, что у тебя за программа?
Недалеко от сквера, у которого она с Женей договорилась встретиться, Ксюша зашла в гастроном, купила маленькую бутылочку водки, соленый огурец и четвертинку ржаного
хлеба.
Вернувшись назад, она уже застала Женю, озиравшуюся по сторонам.
– Не оторвала тебя от приятных занятий? – поинтересова-
лась Ксюша
– Какие приятности могут быть в учебе? Разве что в преодо-
лении неприятностей. Одна эта математика столько счастья приносит! Особенно матанализ… провалился бы он …в другой анализ. Ну, что у тебя за программа?
Ксения деловито огляделась.
– Пойдем в скверик, там, в углу скамейка и столик, как раз то, что нужно.
– Что-то предстоит?! – воодушевилась подруга.
– Что-то, – подтвердила Ксения.
Сквер был пуст, лишь в дальнем углу копошились двое малышей под «надзором» бабули, прикорнувшей на краю скамьи. Судя по тому как голова ее, время от времени, покачивалась можно было понять, что надзиратель спит.
Столик был в углу сквера за кустом. Ксения выставила на на него водку, разложила закуску. Женя округлила глаза. Подобные сюрпризы вполне в ее духе, но Ксюха! Способная ученица, однако….
– Вот это прогресс! Или что случилось?
Ксюша улыбнулась и кивнула.
– Когда-то случилось. Сегодня родился мой папа. День памяти.
Она вынула из сумочки наклеенный на картон небольшой портретик мужчины и установила в центре столика, оперев на флакончик с туалетной водой.
– Так то день рождения… А умер то когда?
Ксюша нахмурилась.
– Не хочу вспоминать тот день. День памяти тот, когда человек родился. Я и на кладбище никогда не хожу. Хоть мать и наклоняет.
– А случилось то с ним что?
– Сердце, – нехотя протянула Ксюша. – Характер у него был впечатлительный. Из-за каждой мелочи переживал. А маманя у нас, подарок еще тот. Помотала ему нервов… Вместо того, чтобы поддерживать, когда что-то не ладилось, накручивала… Потому у нас с ней отношения …немного прохладные.
– А! У меня со своей еще хуже. Старая шлядень. Песок уже сыплется а все никак не угомонится… Закончит где-нибудь в лепрозории.
Ксения разлила водку по пластиковым стаканчикам.
– Жаль, не звенят, – ткнув своим стаканом в Женин, пожалела она.
– Нельзя чокаться, – предупредила подруга. – Поминки же.
– Дурочка, – обиделась Ксюша. – День рождения, а не поминки. В этот день родился родной мне человек… Самый замечательный. Он меня очень любил…, – последнее она произнесла уже со вздохом и дрогнувшими губами. В глазах блеснули слезинки.
Выпили.
– А я своего вообще не знаю, – сообщила Женя.
– Как?! – изумилась Ксения, откусившая огурец. – А Петрович, про которого ты мне рассказывала?
– Отчим был, – подтвердила Женя. – И тот вскоре слинял.
Ксюша снова удивилась.
– Ты же говорила…
– Это он прикрывался командировкой. Сам в Риге давно нашел себе бабу. Я случайно узнала. Маманя скрывала, а я нашла письмо… От той тетки. И чего удивляться? Додумался наставлять на путь истинный мою горбатую, с ее то наследственностью…
Ксения почувствовала себя неловко.
– А где же твой?
Женя равнодушно рассмеялась.
– Я его и не видела. Они разбежались еще до того, как я появилась на свет.
Лицо Ксюши вдруг прояснилось.
– А давай его найдем. Может он хороший… Напишем во все концы. Даже передача такая по телевидению есть… Эта там, ведущая,…как ее?
– Шукшина, – подсказала Женя. – Если этот хороший человек за двадцать с лихуем лет не вспомнил ни разу о дочери…
Ксения примолкла, но не надолго.
– Но может быть какая-то ситуация… Ну, экстремальная.
– Да брось ты, – дохрустывая огурчик отмахнулась Женя. – Дитя не плачет, мать не разумеет… Наср…на него!
– Может, умер? – тихо предположила Ксения.
Галдеж детей, сцепившихся друг с другом в поединке за какую-то безделушку, отвлек их. Старушенция, подскочив на скамейке, спросонья не могла сразу понять, откуда тревога. Потом принялась растаскивать уже вооружившихся, один лопаткой другой палкой, оппонентов.
– Может, – равнодушно ответила Женя. – Мать мне об этом постоянно твердит. Говорит, что был старый, наверное, его уже нет в живых. Врет, конечно. Чтобы не искала. А может и правда. А может и сама не знает, кто он был… Дитя любви! – потянувшись и раскинув руки, воскликнула Женя в заключение.
Ксюша задумалась, потом лицо ее просветлело.
– Я помню, как папа носил меня на плечах на демонстрации. Везде было море цветов, шаров, музыка… Люди пели песни, все были веселые, добрые…
– Потом напивались и били друг другу морды, – хмыкнула Женя.
– Ну, уж неправда! – возмутилась Ксения. –Наоборот все были как родные, собирались за праздничным столом, веселые… Одевались во все самое лучшее, с бантиками и цветками в петличках…
– Меня мать никогда не брала на такие праздники и сама от них увиливала. Пьянки, помню, были… В школе, правда, пару раз нас мобилизовывали, но когда из-под палки… А папаня у тебя ничего. Интересное такое лицо…, – Женя повернула фотографию, чтобы лучше рассмотреть. – Такое, русское, ничего лишнего. Только, больно серьезный. Кем он у тебя был?
– Реставратором. Восстанавливал Тихвинский монастырь. Часто брал меня. Я даже помогала ему. Так интересно было, когда под слоем вековой штукатурки вдруг появляется изображение, сначала бледное, непонятно о чем, непонятно какое, потом уже лица, руки… Словно возвращаются к нам из прошлого…Даже сердце замирает!
– Такое впечатление что я его уже где-то видела… У тебя не бывает?
– Конечно, бывает. Я иногда вижу его в толпе…
Когда они выходили из сквера малыши, уже обезоруженные, сосредоточенно и молча лупцевали друг друга кулаками. У одного к тому времени был разбит нос, у другого на щеке ссадина. Слышно было только сопение и вопли старушки, которая, как наседка, бессмысленно кудахтала рядом.
– Ну вот оно, племя молодое, незнакомое, – ухмыльнулась Женя.
Ксюша вздохнула.
– Подрастут, познакомишься ближе. Где-нибудь в подворотне…
Уже на тротуаре Женя, вспомнив, что упустила одну из интересных тем, обернулась к подруге:
– Послушай, ну а как твой подопытный? Глухо?
Ксения с минуту шла молча.
– Пропал куда-то. Бегает от меня как черт от ладана. В кадрах говорят, что как будто болен… А дома нет, на даче тоже… К врачам он не обращается. Наверное, я сама тут виновата. Дура.
– Ну так и перекрестись. Что у вас мужиков мало на работе, с кем можно продолжать эксперименты? Сомневаюсь, чтобы на тебя не пялились, у кого хоть что-то где-то шевелится.
Ксюша пожала плечами.
– Да это же совсем из другого… с этими неинтересно, от них и без того покоя нет. Один Петелькин чего стоит. Не работа, а сплошная борьба за целомудренность. Уж на что директор, черт старый, и тот недавно пригласил на чашечку кофе с пирожным… Глаза блудливые. То все смотрел мимо, будто я пустое место… А тут, прозрел.
– А претендент? По твоим же словам он и сам не помнит,
когда родился. Надо бы мне как-нибудь заглянуть к вам еще разок. Разглядеть толком.
Ксюша ненадолго задумалась.
– Проживший много лет не обязательно старый. Да я и не знаю его возраста… А тебе то зачем? Это не твое.
– Ты еще философских трудов не пишешь? На пару со своим мудрецом, – фыркнула Женя, но потом задумалась. – Вообще то в этом есть какая-то истина. Только эта истина, опять же, в их пользу. Недавно была информация, что от одного, девяностолетнего, тетка родила. Ты слышала когда-нибудь, чтобы родила девяностолетняя баба? То-то и оно. Со стороны природы и то дискриминация. И все этим козлам! Потому и надо им вешать рога без устали, как компенсацию за несправедливость. Специально выйду замуж, чтобы хоть одного украсить как махрового лося. Чтобы до земли свисали… Надо же, хоть как-то, восстанавливать равновесие. Мужики, где-то, могут иметь целый гарем. А почему женщине не заиметь хотя бы двух мужиков? Одного, что по свежее да приметнее, для выхода, чтоб не стыдно было, другого для души и прочих радостей, там уж можно и по вкусу. Ведь женщина способна выдерживать больше мужика А заставь того же шаха ежедневно, по полной программе, обслуживать всех наложниц… На другие сутки ногами вперед… Нет, я тебя понимаю. При нынешнем раскладе мужика надо искать исторического, из прошлого века.
Ксения с удивлением посмотрела на нее.
– У тебя что ни день, то новые песни…
– А, в этой жизни все так! – махнула рукой подруга. – Давай
зайдем в кафешку, выпьем по коньячку, пока у меня деньги есть.
Ксюша заупрямилась, было, но Женя, подхватив ее под руку, затащила в первую попавшуюся забегаловку. Женя заплатила за две порции алкоголя, пару конфет и принесла на столик в углу, где устроилась Ксения.
– А то я, как сосватала тебя за Андрея, так мы и разошлись. Каждая в своих интересах. Надо бы нам как-нибудь погулять с тобой. Вдвоем. На хрена нам мужики? Мы можем и без них. Ни забот, ни проблем, одни удовольствия.