– А может ли человек не испытывать страха от неосмотрительности?
– Это намного хуже, потому что в какой-нибудь опасной ситуации такой человек может попасть в серьезную переделку и заплатить за всю свою опрометчивость сполна. Поэтому тот, кто боится немножко, внимателен и не полезет безрассудно на рожон. Надо понуждать себя на добро [171], но иметь доверие Богу, а не самому себе.
Значение дерзновения велико
В экстремальной ситуации самый большой вред происходит от начинающейся паники. В опасности важнее всего не теряться. Вон как курица вступает в схватку с орлом и налетает на него! А как сражается с собакой кошка, защищая котят! Она задирает хвост трубой и начинает угрожающе шипеть! Животное идет ва-банк, а человек оказывается трусом!…
Не поддавайтесь панике. Особенно легко поддаются панике женщины. Помню, как во время оккупации нам случилось пойти в одно место, в двух часах ходьбы от Коницы. Ребята прошли [немного] вперед, нашли там греческие солдатские каски и мундиры, надели их и пошли в часовню святого Константина. Я тоже пошел туда, чтобы приложиться к иконам. Мне было тогда пятнадцать лет. Как только матери издалека увидели детей в военной форме, они начали кричать: "Итальянцы идут!" - и приготовились бежать. Они даже не взглянули, кто это был! Шалуны надели греческие каски, а напуганные мамаши, приняв их за итальянцев, бежали от собственных детей!
Значение дерзновения велико. Если человеку физически здоровому, но трусливому сказать: "Ой какой ты желтый! Что это с тобой?" - то он пойдет к врачу, в то время как желтым он может быть от того, что не выспался, или же от того, что у него болел зуб и тому подобное. Грек или ринется вперед или станет паниковать. Трусы не годятся ни на что. На войне трусы никому не нужны, им не доверяют. Их не берут на задания, на передовую, чтобы они не создавали проблем. Один трусливый солдат, если он не знает плана боевых действий, может раздуть такую панику, что разложит целую дивизию! Страх распаляет воображение труса и он может раскричаться: "Вот они! Ой, подходят, они уже здесь, режут! Ах, куда же нам бежать?! Врагов такая прорва! Да они проглотят нас!" Такой человек натворит много зла, потому что люди легко попадают под чужое влияние. Человек же отважный, увидев врагов, только сплюнет: "Тьфу, да это разве люди? Муравьи какие-то!" - и остальные [от этих слов] тоже с дерзновением побегут в атаку. Поэтому в армии говорят, что трудную задачу лучше с хладнокровием выполнят пятеро смелых, чем двадцать трусов.
– То есть, Геронда, в трудном положении опасности внешние не столь страшны, как опасности внутренние.
– Да, так оно и есть. И Сули [172] турки не взяли бы, если бы его не предал Пилий Юс, который сам был из Сули. Он провел турок по тайной тропинке. Вон как: пять деревушек были дружны и, объединившись, справлялись с самим Али-Пашой [173], который был настолько силен, что даже выступал против султана [174]. Сулиоты были у Али-Паши под боком, но жару ему задавали крепкого. А насколько отважны и сплочены между собой были тамошние женщины! Брали карабины и они.
Дисциплина
– Геронда, если в коллективе обычным состоянием является недисциплинированность, то смогут ли его члены проявить дисциплинированность в момент, когда создастся трудное положение?
– Во время пожара каждый делает не то, что ему взбредет в голову, напротив, все действуют по команде. Тот, кто несет ответственность, следит за ситуацией и говорит другим, что надо делать. В противном случае люди могут создать панику и вместо того, чтобы потушить пожар, раздуют его еще больше. Однажды я возвращался на Святую Гору. Когда наш кораблик находился между Ватопедским и Пантократорским монастырями, подул северо-восточный ветер и поднялся шторм. Корабельщик направил суденышко против волн, потому что иначе мы бы пошли ко дну. Один трус из Иериссоса [175], который не смыслил ни в кораблях, ни в мореходстве, - он мулов держал - начал кричать: "Ты что же это делаешь, а? Потопишь нас! Вы что, не видите? Он ведь эдак нас в Кавалу [176] увезет!" Тут вскочили все пассажиры и облепили корабельщика, а он, бедняга, только и говорил: "Оставьте меня в покое, я знаю свое дело!" К счастью, один из пассажиров был моряк и утихомирил остальных: "Оставьте его в покое, он знает свое дело! Надо идти так, чтобы подрезать волну". Не окажись там этого моряка, корабль пошел бы ко дну, потому что пассажиры не дали бы корабельщику делать свое дело. Видишь как: один оказался трусом, возникла паника, все, кто там был, вскочили и могли бы отправить корабль на дно. А потом ведь для таких случаев всегда есть второй механик, который встанет к штурвалу, если капитан [действительно] не в состоянии управлять кораблем.
Греки вообще нелегко подчиняются. Римокатолики верят в папскую непогрешимость, а мы, греки, верим в собственный помысл и, выходит, мы все обладаем… непогрешимостью! Почему считается, что турки ведут хорошую политику? Потому что среди турок умных людей немного, большинство из них - народ не слишком сообразительный. Поэтому в начальники у турок выходят те немногие, кто умен, а остальные подчиняются им естественным образом. Греки же, будучи очень умными в подавляющем большинстве своем, все до единого хотят управлять и распоряжаться, а подчиняются с трудом. И итальянцы говорили: "Из десяти греков пять хотят быть командирами!"
Предположим, что мы собираемся куда-то идти. Один может знать более короткую тропинку, другой - иную, с противоположной стороны, третий какую-то еще… "Нет, пойдем сюда, так лучше", - будет настаивать один. "Нет, пойдем туда", - станет перечить другой. В конечном итоге, если кто-то один не отдаст приказания, то могут пройти часы и даже дни, а путники так и не отправятся в дорогу и будут находиться в том же самом месте. Однако если, зная дорогу, распоряжается кто-то один, то, даже если предложенная им дорога будет чуть подлиннее, когда-нибудь они достигнут цели. Конечно, лучше всего, если тот, кто командует, знает кратчайший путь. Но даже если путь, который ему знаком, самый долгий, все равно, подчиняясь приказу, путники все-таки достигнут цели.
Бог смотрит на расположение человека и помогает ему
– Если время поставит нас перед серьезными трудностями, а духовного устроения нет, то сможешь ли устоять, одно лишь доброе расположение?
– Как же не сможешь? Бог смотрит на расположение человека и помогает ему. А, кроме того, часто в трудные минуты проявляют великую отвагу даже те люди, в которых, как поначалу кажется, ее нет. Помню, у нас в армии был один лейтенантик, который никогда не проявлял ни жертвенности, ни отваги. Но однажды, когда мятежники могли захватить нас в плен, он укрылся за часовней и с одним автоматом задерживал их, пока мы не отступили. Таким образом мы и спаслись. Он бил оттуда очередями - вверх-вниз, влево-вправо - и не давал мятежникам пройти вперед. А потом убежал, чтобы мы его не увидели. И после он даже не сказал: "Я их задержал, и поэтому вы смогли спастись…", чтобы похвалиться своим геройством. Мы все тогда говорили: "Один автомат нас спас"! И он повторял: "Один автомат нас спас". Как все говорили, так и он. Но потом мы его вычислили: стали вспоминать, что такой-то был вместе со всеми, такой-то тоже, и поняли, что только этого лейтенанта не было. Так мы выяснили, что это был он. А знаешь, что бы с ним было, попади он в плен к мятежникам? Они не пощадили бы его, выместили бы на нем всю свою злобу, сказали бы: "Ты наделал нам столько вреда, а ну-ка, иди сюда, мы повыдергиваем тебе ногти пассатижами!" Мирской человек, а идет на такую жертву! Он пошел на жертву, потому что подверг себя опасности большей, чем все мы. А готовы ли вы пойти на такую жертву? Этот лейтенант ни святых отцов не читал, ни о духовной жизни не знал. Я был с ним знаком, в нем была простота, честность. А были и другие: такие, что находили убитого мятежника, отрезали у него голову и носили ее по деревне, изображая из себя молодцов! Поэтому одной отваги недостаточно, в человеке должен быть и жертвенный дух, для того чтобы отвага имела в душе надежное обоснование.
Будем противостоять опасностям духовно
Всегда в критические минуты необходимы находчивость и отвага. Во время оккупации итальянцы брали пять-шесть мулов, приходили на наше поле и нагружали своих мулов дынями. Однажды я сказал им: "Эти дыни мы оставили на семена, возьмите лучше вон те". Тогда один итальянец поднял свой кнут и спросил меня: "Видишь это?" Я потрогал кнут рукой, поглядел на него и сказал: "Бонэ!" - дескать, "хороший кнут!" Как будто он мне его показывал, чтобы я увидел, какая это красивая вещь! У итальянца гнев сразу пропал, он засмеялся и ушел. Помню еще один случай времен гражданской войны. Два [наших] солдата пришли на бахчу попросить у хозяина дыньку, помидорчиков. Свои винтовки они оставили в стороне, а сами пошли вглубь огорода. Хозяин, как только заметил их издали, схватил ружье и давай в них целиться. Тогда один солдат хватает красную помидорину и кричит: "Бросай оружие, а то я в тебя сейчас гранатой запульну!" Тот бросил оружие, вскочил и убежал.
– Какая же находчивость и отвага!…
– А другой солдат повесил свою бурку на дикой груше. Вскоре с гор спустился мятежник и хотел схватить этого солдата. Тогда солдат повернулся в ту сторону, где на некотором отдалении висела бурка, и закричал: "Командир, что мне с ним делать?" А потом, словно получив от командира знак, рявкнул на разбойника: "Сдать оружие!" Выхватил у бандита винтовку и разоружил его.
– Командиром, Геронда, была бурка?
– Да, бурка! Видишь как: солдат был один и имел одну лишь бурку, а у человека вооруженного отнял вин товку! Он таким образом наотбирал у мятежников целую кучу винтовок. Отвага нужна! Помню я и одного русского монаха-келиота на Святой Горе. Однажды пришли бандиты его грабить. Когда они лезли через стену, он выскочил на них сверху и заорал: "Ну что, из кольта вам влепить или из нагана?!" У тех только пятки засверкали. А другой монах, когда к нему на келью пришли грабители, взял сковородку и сделал вид, что звонит куда-то, будто по телефону: "Алло, на меня напали грабители!" и тому подобное. Те подумали, что он звонит в полицию, и убежали. А вот еще был случай: здоровенный бугай, настоящий гигант, схватил за горло одного пастуха, чтобы его задушить. Бедный пастух от страха выпучил глаза так, что этот бугай даже спросил: "Что ты на меня так дико вытаращился?" - "Смотрю, на какое дерево тебя забросить", - прохрипел пастух. Злодей испугался и отпустил его!…
Потому я и говорю, что не надо теряться. Надо держаться с хладнокровием и работать мозгами. Потому что если не работают мозги, то просто по глупости можно даже совершить предательство. Что бы ни происходило, надо молиться, думать и действовать. Самое лучшее - это всегда стараться духовно противостоять трудной ситуации. Однако сегодня отсутствует отвага в обоих ее видах. Нет ни духовной отваги, которая рождается от святости и дерзновения к Богу и помогает преодолевать трудности духовно, ни отваги естественной, которая нужна, чтобы не струсить в опасной ситуации. Для того, чтобы сдержать какое-то большое зло, надо иметь многую святость, в противном же случае для преодоления зла не найдется оснований. Если в монастыре у кого-то из братства есть духовная отвага, то вот увидишь, как этот монах пригвоздит на месте того, кто пришел со злою целью: одной ногой во дворе монастыря, а другой - за его оградой! [177] Он "выстрелит" в голову злоумышленника по-духовному: не из пистолета, а из четок; он чуть помолится, и злодей останется неподвижным. Замрет как часовой! Если в братстве есть кто-то в состоянии духовном, то он и зло затормозит, и людям поможет, и для обители будет охраной. Мироносицы не считались ни с чем, потому что находились в духовном состоянии и доверились Христу. Ведь если бы они не были в состоянии духовном, то разве доверились бы Ему и разве сделали бы то, что сделали?
В духовной жизни самый большой трус может стяжать многое мужество, если вверит себя Христу, божественной помощи. Он сможет пойти на передовую, сможет сразиться с врагом и победить. А что касается тех несчастных людей, которые хотят сделать зло, то они боятся, даже если имеют отвагу. Потому что они чувствуют за собой вину и основываются только лишь на собственном варварстве. Человек же Божий имеет божественные силы, и справедливость тоже на его стороне. Вон маленькая собачка чуть полает, а волк уже убегает, потому что чувствует за собой вину. Бог устроил так, что даже волк боится маленькой шавки, потому что в хозяйском доме правда на ее стороне. Тем паче страшится человек, хотящий сделать зло тому, кто имеет в себе Христа! Будем поэтому бояться одного лишь Бога, а не людей, какими бы злыми они ни были. Страх Божий даже самого большого труса делает молодцом. Насколько человек соединяется с Богом, настолько ему ничего не страшно.
Бог поможет в трудностях. Но для того, чтобы Бог дал божественную силу, надо, чтобы и человек дал то малое, что он может дать.
Глава четвертая. О том, что для человека верующего мученичество является торжеством
Для того, чтобы положение исправилось, некоторым нужно будет пасть в бою
– Тяжелые годы!… Нас ждет встряска. Знаете, что такое встряска? Если вы не находитесь хоть немножко в духовном состоянии, то вам не устоять. Сохрани нас, Господи, но мы дойдем еще и до того, что станут отрекаться от веры. Постарайтесь братски сплотиться, начать жить духовно, соединиться со Христом. Если вы соединитесь со Христом, то не будете бояться ни диаволов, ни мучений. В миру люди отовсюду стеснены и запуганы. Но чего бояться, когда находишься близ Христа? Помните святого Кирика? [178] Он был трех лет от роду, а тирану, который хотел его "просветить", дал пинка. Читайте жития святых, они очень помогают душе, потому что, читая их, человек связывается со святыми, и в нем разгорается благоговение и расположенность к жертвенности.
Эта жизнь не для того, чтобы устроиться потеплее. Умирать так умирать - давайте же, по крайней мере, умрем как должно! Раз мы все равно ничего другого не делаем, то, если Бог удостоит нас мученичества, разве это будет плохо? Однажды ко мне в каливу пришел один погонщик мулов, весь в слезах, и сказал мне: "Сегодня ночью один не оставайся. Тебя задумали убить". - "Кто?" - спрашиваю. "Их, - говорит, - человек пять-шесть". Он сопровождал пятерых или шестерых безбожников. Кто их знает, какая у них была программа пребывания на Святой Горе. Они посчитали его за дурачка и вели при нем свои разговоры, а он, лишь услышав об этом, пришел и предупредил меня. Вечером, только я лег, как слышу собачий колокольчик [179]. Смотрю в окно и вижу троих парней. "А ну, - кричат, - дед, открывай!" Я говорю: "Парни, чего вы хотите? Вы зачем в такую пору шатаетесь, у вас что, мозгов нет? На вас же подозрение падет! Других-то вон уже пересажали. А охоты разговаривать у меня нет". - "Так мы, - спрашивают, - завтра придем? Скажи, во сколько приходить?" - "Вы приходите завтра во сколько хотите, а я, если смогу, увижусь с вами". Прогнал их. Смотрю, свет от фонарика не удаляется. Они остановились чуть повыше [180]. Я поднялся, оделся, облачился в монашескую схиму и стал их ждать. Внутри у меня был мир. На другой день пришли три компании по три человека, но из тех, ночных, никто не появился. И они, конечно же, знают, что денег у меня не найдут, потому что у меня их нет. Они восстают на меня только лишь по духовным причинам.
А в другой раз пришел ко мне в каливу один мужик здоровый, как горилла, и сел в сторонке. А я в то время как раз беседовал с одной группой и говорил им: "Да вы только для парадов и годитесь, а не для сражений! Христос принес Себя в Жертву! У нас есть Православие! Святые пошли на мучения и тоже нам помогают. А если бы не пали они, кто знает, что стало бы с нами". Все эти слова привели пришедшего в ярость. Люди приходили, уходили, а он задумал что-то и все сидел на одном месте От него веяло холодом. Наконец ушли и последние. "Ну, давай, - говорю ему, - уже стемнело, ты куда собираешься идти?" - "Этот вопрос, - отвечает он, - меня не интересует". - "Он, - говорю, - меня интересует. Иди давай!" Тут он на меня бросился и схватил за горло. "Ну что, - зашипел, - ты со своими богами!" Это "со своими богами" задело меня так, как если бы он похулил Бога. Я что же, идолопоклонник? "С какими еще, - говорю, - "богами", безбожник? Я служу Богу Единому в Троице! А ну проваливай отсюда!". Толкнул я его, он упал на землю и скрючился. А как он оказался за дверью, я даже не понял. "Если меня подвесят ногами кверху, - подумалось тогда, - то хоть грыжа [181] на место встанет". Этот безбожник остался до конца и, видно, хотел со мной расправиться, раз он так схватил меня за горло и стал душить.
Тот, кто решился на смерть, ничего не боится
Сегодня для того, чтобы дать отпор трудностям, человек должен иметь в себе Христа. От Христа он будет получать божественное утешение для того, чтобы иметь самоотвержение. Если же этого не будет, то что произойдет в трудный момент? Я читал где-то, что Абдул-Паша [182] забрал со Святой Горы пятьсот юношей. Из них одни были послушниками, а другие укрывались на Святой Горе от турок. Видимо, тогда, в годы греческого восстания, юноши приезжали на Святую Гору, чтобы спастись, потому что турки забирали молодых ребят и делали из них янычар [183]. Если юноши не отрекались от Христа, то Абдул-Паша вешал их в башне в Урануполисе. Стольких молодых людей захватил он на Святой Горе, и всего лишь пятеро из них пошли на мученичество! Остальные отреклись от Христа и стали янычарами. Необходима отвага: это не шуточки. Если человек чувствует себя несправедливо обиженным, если в нем есть самолюбие, то он не имеет в себе божественной силы. Как такой человек поведет себя, оказавшись в подобной столь нелегкой ситуации? На меня произвел большое впечатление рассказ одного епископа из Патриархии. Сначала я говорил ему. "Ну что же это за дела? С одной стороны надвигается экуменизм, с другой - сионизм, сатанизм. Скоро вместо двуглавого орла будем воздавать почести двурогому диаволу!" - "Сегодня, - ответил он мне, - нелегко найти такого епископа, каким был Паисий II, епископ Кесарийский" [184]. Что же делал Паисий II? Когда он ходил с прошениями к султану, то перепоясывался веревкой, то есть он заранее решился на то, что турки его повесят. Он словно говорил султану: "Не ищи веревку и не теряй времени. Если хочешь меня повесить, то веревка готова". Его посылали к султану по нелегким вопросам, и часто в трудных ситуациях он спасал Патриархию. Когда он состарился, а надо было опять ехать к султану, то через седло лошади перебрасывали две большие корзины, связанные между собой. Одну чем-нибудь нагружали, а в другую сажали его, и так он путешествовал в Константинополь. Однажды турки издали фирман [185] о призыве греков в турецкую армию. Христианам было трудно служить вместе с турками, потому что они не могли удовлетворять необходимые им религиозные потребности. К тому же и Россия незадолго перед этим потребовала у турок, чтобы они не препятствовали грекам в отправлении христианских обязанностей. Тогда Патриарх пригласил митрополита Паисия и отправил его к султану. Митрополит, перепоясанный веревкой, опять предстал перед султаном. Султан сказал ему "Греки должны идти в армию, чтобы служить родине". - "Да, - ответил ему Владыка Паисий, - я тоже согласен с тем, чтобы греки служили в армии, ибо эти земли издавна принадлежали грекам. Однако у нас разная вера, поэтому отдельная армия греков должна находиться в отдельном военном лагере, иметь своих офицеров и тому подобное. Это необходимо для того, чтобы свои религиозные обязанности греки тоже могли отправлять. Они не могут молиться вместе с вами: у вас рамазан [186], а у нас Богоявление". - "Дать христианам оружие! - подумал султан. - Это опасно!" "Нет-нет, - ответил он митрополиту, - лучше не надо им идти в армию". В другой раз армяне подали султану прошение о том, чтобы им отдали Балукли [187], и добились благосклонного ответа После этого обсуждать этот вопрос с султаном пошел митрополит Паисий. "Балукли, - сказал ему султан, - должны забрать армяне, потому что это место является достоянием их дедов". - "Да, - ответил ему Паисий, - они должны забрать ее, ибо, зная, что какое-то место является достоянием наших дедов, мы должны забрать его себе. Дайте мне документ о передаче Балукли, и я тоже его подпишу, потому что я пришел сюда как представитель Патриархии". Он подписал документ, а потом достал золотой константиновский дукат [188] и сказал: "Итак, пусть армяне заберут Балукли, но тогда мы должны забрать себе Святую Софию, потому что она наша. Она принадлежала нашим дедам, и вы должны нам ее вернуть". Сказав это, он показал султану золотой со святым Константином. На прием к султану митрополит в качестве свидетеля взял одного из русских офицеров, прибывших тогда на корабле в Константинополь. Таким образом, султан оказался в трудной ситуации и отменил свое решение по Балукли. "Нет-нет, - сказал ему султан, - Балукли остается у вас". Потому что ему надо было либо отменить свое решение, либо отдать грекам Святую Софию. Видите, как? Митрополит Паисий вертел турками, как хотел! Это потому, что он решился на смерть. А если не решиться на смерть, то ничего не добьешься. Все начинается с этого.