— Так точно, тащ лейтенант!
— Так давай, мухой!
Бойцы оттянулись вглубь здания и, найдя подходящие места, расселись вдоль стен. Многие растормошили мешки и, достав хлеб, принялись медленно жевать.
Бейсенгали сел, не снимая мешка, и задумчиво уставился на пролом в стене. Рядом плюхнулся Карпов, достал фляжку, отпил немного, покосился на Абулхаирова.
— Ты чего такой смурной, сержант?
— Да все о том же, Сема…
— А, понятно, — кивнул Семен и протянул фляжку, — на, Темиртасыч, глотни. Полегчает. И вообще, мой совет — забудь…
Проходивший мимо лейтенант остановился и внимательно посмотрел на Абулхаирова.
— Сидите, — остановил он собравшихся встать бойцов. — Что случилось, сержант?
— Я… — Абулхаиров запнулся, волнуясь, — олтирген… убил…
— Не понял, кого ты убил?
— Детей, — еле выдавил из себя Бейсенгали.
— Как? — оторопел взводный. — Когда?
Сидящие недалеко бойцы переглянулись.
— Когда дом зачищали, тащ лейтенант, — сказал за сержанта Карпов, видя, что тому тяжело говорить. — Мы расчет пулеметный в правом крыле уничтожили, а в прикрытие у них… мальцы совсем были.
— Фу-у-ух, а я-то подумал… — выдохнул взводный. — Вооружены, то есть, они с оружием были?
— Ну да, — кивнул Карпов.
Лейтенант посмотрел на сержанта, покачал головой, забрал у связиста катушку и присел на нее.
— Не понимаю тебя, сержант. Чего переживать по пустякам?
— Балалар… то есть дети не пустяки, товарищ лейтенант, — ответил Абулхаиров. — Даже если это дети врага.
— В чем-то ты прав, сержант, — произнес командир. — Но они взяли оружие! И тут правда одна — или ты умрешь, или они.
— А чого их жилити? — вскинулся младший сержант Ройко. — Враже племия! Згадайте, що ци сволоти творили у нас! Я ничого не забув! Я завжди памятаю. Всю село в сарай викрали и спалили… всих… жинок, старих… и дитей! Чуэш, сержант?! Всих! — Голос Ройко дрогнул. — Я б их усих… давити их треба. Тиснути…
— Сиз эрдайым адам болуы керек!
В доме стало тихо.
— Чего? Что ты там про Адама сказал? При чем тут Адам?
— Адам, по-казахски — человек! — пояснил Бейсенгали. — Всегда надо быть человеком, всегда! Зачем звереть?
— Да, сержант, — согласился взводный. — Звереть нельзя. Тогда ничем мы от фашистов отличаться не станем.
— Эт-то точно… — вздохнул кто-то. И все согласно кивнули.
— А дети… дети это будущее. Нельзя убивать будущее.
Не сразу, но все согласились. Лишь Ройко помотал головой:
— Не прощу…
— Тащ лейтенант, наши возвращаются, — доложил боец, следящий за тылами.
В здание буквально ввалились бойцы с ящиками. Иванов тяжело дыша, обвел бойцов ошалело-радостными глазами.
— Мужики…. - прохрипел он и прокашлялся. — Мужики! Только что в штабе узнал — наши Рейхстаг взяли!
Все переглянулись.
— Уррра-а-а! — крик загремел и растекся по всему дому. На улице заполошно застучали пулеметы, затем к ним присоединились автоматные очереди.
— А-а-а, — оскалился Карпов, — всполошилась, сволочь фашисткая! Чует конец…
Бойцы у окон открыли ответный огонь.
— Эй, фрицы! — весело закричал Карпов. — Конец ваш близок. За все ответите, сволочи!
— Малявин, где ты там? — позвал взводный.
— Здесь я, тащ лейтенант.
— Крикни немцам чтоб сдавались. И про рейхстаг скажи обязательно.
— Есть сказать!
Малявин подполз к проему и закричал:
— Deutsch Soldaten! Der Reichstag wurde von sowjetischen Truppen übernommen. Übergeben Widerstand ist vergeblich! All garantieren leben!*
Затихшая на несколько секунд стрельба возобновилась с особой яростью.
— Упертые, сволочи… эсесовцы сраные! — процедил Малявин. — Эти не сдадутся. А еще жизнь им гарантировали сохранить…
— Не, там не эсесовцы, — возразил сержант Ванюшин, — там ополчение вроде, то есть фольксштурм, вперемешку с… э-э-э… вермахтом.
— Не все ли едино?
— Ничего, — усмехнулся взводный, — и этих дожмем, и тех дожмем.
— Товарищ лейтенант, — встрепенулся связист, — Волга-семь на связи!
Взводный взял протянутую трубку.
— Кама-два на связи! Есть! Понял, Волга-семь!
— По местам! — крикнул лейтенант. — Ванюшин на корректировку. Через пять минут артиллерия даст пять залпов. После пятого открываем огонь и атакуем.
Весь взвод сконцентрировался у оконных проемов. Взяли на прицел верхние этажи противоположного здания.
Первый снаряд разорвался где-то за зданием, второй разнес чердак ближе к улице. Два последующих взорвались в районе третьего этажа, частично обрушив фасад, при этом из левого крайнего окна, где стоял пулемет, выбило все мешки с песком. Бойцы взвода, матерясь, вжимались в стены. Слишком близко ложились снаряды. Последний снаряд лопнул с небольшим недолетом, окончательно обрушив без того разваленное соседнее здание.
— Огонь! — крикнул взводный.
Весь взвод открыл ураганный огонь по оконным проемам.
— Еп, куда?! Назад! Цюрюк, мля!
Абулхаиров стрелял по подвальному окну и не сразу понял — кому кричит Карпов. Затем проследив за его взглядом, вздрогнул — прямо посередине улицы, среди свинцовых трасс, рикошетов и выбиваемого пулями щебня брел, спотыкаясь, маленький мальчишка.
Немецкий пулеметчик его пока не видел. Через пару шагов пацан минует обгорелый остов кубельвагена и выйдет прямо под кинжальный пулеметный огонь.
— Стой! — крикнул кто-то.
— Назад! — подхватил другой.
— Пропадет пацан, — выдохнул Карпов между очередями.
— Цюцюк! Цюцюк! — истошно заорал Абулхаиров. — Ложись!
По обгорелым обломками визжали рикошеты, но мальчишка брел, зажимая голову маленькими ладошками. Еще шаг и…
Сердце сержанта замерло. Вдруг показалось, что по улице идет его сын.
— А-а-а! — дав короткую очередь, Бейсенгали перемахнул подоконник и бросился к мальчишке.
— Куда?! — закричали следом. — Сержант! Назад!
Но сержант не слышал. Подлетев к пацану, он схватил его в охапку, но обратно уже не успеть. Ватник в нескольких местах дернуло, рядом провизжали рикошеты. Абулхаиров упал на брусчатку, закрывая мальчишку собой.
— Нихт шиссен… — шептал мальчишка, — битте… ихь абэ анст… майн гот, ретте михь… битте… мутти… ви…
— Корыкпа, балакай… — прошептал сержант и зажмурился, ожидая смертельные удары в спину.
Но ничего не происходило. Сначала пули выбили каменную крошку в трех метрах от Бейсенгали, затем чуть дальше, потом стрельба стала реже, а затем вообще стихла. Нет, на соседних улицах канонада не прекратилась. Наоборот даже усилилась, но тут будто наступило перемирие.
Мальчишка тоже затих, испуганно прижимаясь к Бейсенгали. Сержант открыл глаза. Пулемет молчал. С других окон немцы тоже не стреляли. Не стрелял и его взвод.
Сержант медленно обернулся — в узкой амбразуре окна торчал ствол MG, и ясно виделись в глубине два лица. Пулеметчик со вторым номером внимательно смотрели на Бейсенгали. Обычные лица, бледные, запыленные и очень усталые глаза.
"Почему он не стреляет? Мальчишку увидел?".
Абулхаиров огляделся. Он находился аккурат посредине улицы. Любой выстрел врага и все…
— Журек салт жок коркыныш биледи* — пробормотал Бейсенгали и начал медленно подниматься. Мальчишка сжался на груди, вцепившись в ворот и лямки мешка. Сержант встал, и вновь взглянул на пулеметчика. Тот по-прежнему смотрел на него, а ствол MG направлен точно в грудь.
"Выстрелит, — подумал сержант, — сейчас выстрелит. Надо пацана убрать".
Бейсенгали, не отрывая взгляда от проема, наклонился, чтобы поставить мальчишку на землю, но тот всхлипнул и еще крепче вцепился в ватник.
Второй номер начал что-то говорить первому. Тот кивнул, затем опустил ствол MG и начал махать рукой. Сержант не сразу понял, что немец гонит его. Абулхаиров скользнул взглядом по другим проемам. Наверняка немцы следят за русским и не стреляют из-за мальчишки. Бейсенгали вновь смотрит на немецкий пулемет. Немец махнул рукой еще раз, затем устало снял каску.
— Сержант, — услышал он, — давай назад, прикроем…
Сержант повернулся и медленно подошел к зданию. Он чувствовал, что все враги держат его на прицеле. Но никто вслед не выстрелил.
— Ну, ты, Темиртасович, даёшь! — выдохнул встретивший его Карпов. — Я думал все…
В здании его обхлопали бойцы и проводили вглубь дома.
— Сержант Абулхаиров, ко мне! — тон лейтенанта не предвещал ничего хорошего.
Сержант попытался отцепить мальчишку от себя, но не преуспел — тот по-прежнему крепко держался за воротник и лямки заплечного мешка. Бейсенгали вздохнул, утер выступивший на лице пот, поправил автомат на правом плече и, придерживая левой рукой пацана, шагнул к командиру.
— Товарищ лейтенант, сержант Абулхаиров по вашему приказанию прибыл!
— Сержант Абулхаиров! — и тут лейтенант сбился, его взгляд скользнул по немецкому мальчику. — Сержант… ты…
Взводный вдруг улыбнулся.
— Ты молодец, сержант, — и он легонько толкнул Бейсенгали кулаком. — Но теперь нам все заново надо начинать. Марченко, связь! И что я комбату скажу…
Взводный вдруг улыбнулся.
— Ты молодец, сержант, — и он легонько толкнул Бейсенгали кулаком. — Но теперь нам все заново надо начинать. Марченко, связь! И что я комбату скажу…
Последнее взводный произнес тихо.
— Волга-семь ответь Каме-два… — забубнил в трубку Марченко, — Волга-семь ответь Каме-два… Волг… Волга-семь, тащ лейтенант!
Не успел лейтенант взять трубку, как от окон закричали:
— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!
— Что? — обернулся взводный.
— Товарищ лейтенант! Немцы сдаются.
— Как сдаются? — удивился лейтенант.
— Белые флаги вывесили. Вон, из окон висят.
Взводный шагнул ближе к проемам, не веря, посмотрел через улицу и, наконец, поднес трубку к голове.
— Волга-семь, я Кама-два, немцы сдаются… — доложил он командиру. — Да, выкинули белые флаги, товарищ капитан. Есть! Понял, Волга-семь!
Лейтенант передал трубку связисту.
— Так, бойцы! — взводный огляделся. — Слушай приказ — первому отделению сдающихся немцев обыскать. Остальным проверить дом и в нем закрепиться.
— Тащ лейтенант, а мне куда? — спросил Абулхаиров, поднимаясь.
Взводный немного подумал, смотря на сержанта.
— Тут пока посиди, — решил он. — Куда ты с пацаном-то? Ройко, останься тут. Марченко, связь держи…
— Есть связь держать!
Бейсенгали уселся недалеко от Ройко. Погладил мальчишку, успокаивая.
— Вот и все, — тихо сказал он, — вот и закончилось.
Мальчишка всхлипнул и закашлялся.
— Ой, да что ты вдруг… — пробормотал сержант.
Он отцепил фляжку, скрутил крышку, и сунул было малышу.
— Ай, дырявая голова, — спохватился он, — тут же водка. Михаил Петрович, у тебя во фляжке вода? Дай мальца напоить.
Ройко взглянул искоса, но фляжку протянул. Сержант снял крышку и поднес фляжку ко рту мальчика.
— Вот, попей.
Мальчишка начал жадно глотать воду.
— Э-э-э, да ты голодный!
Сержант скинул мешок, порылся в нем, вынул полотенце, намочил край и начал оттирать лицо и руки малыша. Затем достал из мешка хлеб, отломил кусочек и сунул в руки мальчишке. Тот взял и тут же начал быстро его есть, закрывая краюху руками.
— Оголодал-то!
Сержант опять сунул руку в мешок, нашел банку тушенки и быстро вскрыл её ножом. Достал ложку и сунул вместе с банкой в руки мальчишке.
— Вот, ешь. Ешь, не бойся.
Мальчишка осторожно подчерпнул немного из банки, попробовал, а затем начал набивать рот мясом.
— Не торопись, — нежно сказал Бейсенгали, улыбаясь.
— Абулхаиров, а у тебе дити е? — вдруг спросил Ройко.
— Есть, — кивнул Бейсенгали. — Сын. Пятую весну встречает.
— Ясно, — буркнул младший сержант, наблюдая, как мальчишка жадно глотает тушенку. Лицо Ройко посветлело, глаза его заблестели.
— А мои… — и он тяжело вздохнув, стал смотреть на улицу.
— И чего ты с этим фашистким отпрыском возишься? — зло спросил Марченко. — Немцы наших так не жалели…
— А ну цыть! — вскричал Ройко, замахнувшись на связиста. — Багато ти розумиеш, сопля!
Марченко сжался, буркнул что-то и отвернулся, а младший сержант порылся в своем мешке, выудил маленький мешочек, вытряхнул из него на ладонь несколько кусков сахара, взял самый большой и протянул мальчишке.
— На ось, визьми. Солоденький вин.
Мальчик прижался к Абулхаирову и покосился на Ройко.
— Бери-бери. Не бийся.
— Не бойся, — погладил пацана Бейсенгали. — Бери.
Ройко вложил сахар в маленькую ладошку.
— Данке, — тихо поблагодарил он и вновь прижался к сержанту.
— А як хлопця-то звуть?
— Фриц? — сразу предположил Марченко.
— Как тебя зовут, малыш? — мягко спросил сержант и ткнул в грудь. — Я, Бейсенгали, Бейсенгали Абулхаиров, а ты? Понимаешь?
Мальчишка только недоуменно моргал.
— Бейсенгали Абулхаиров, — повторил сержант, показывая на себя.
— Имя, понимаешь? Э-э-э… наме?
— Вилли, — тихо ответил пацан.
— Вилли, — повторил сержант.
— Чув, Марченко? — усмехнулся Ройко. — Вилли його звуть, а ти Фриц, та Фриц.
— А мне все равно, — буркнул связист и отвернулся.
— Ты ешь, — улыбнулся сержант мальчишке.
А Вилли вдруг клюнул носом, немного не донеся ложку. Через мгновение он припал к груди сержанта и мерно засопел. Абулхаиров поднял выпавшие из рук мальчишки банку и ложку.
— Михаил Петрович, помоги-ка.
Бейсенгали, придерживая малыша, с помощью младшего сержанта осторожно снял ватник и заботливо укутал мальчишку. Тот почмокал губами и затих.
— Намаялся, — прошептал Ройко и тяжело вздохнул. — Як ти там сказав — людина звучить гордо?
— Сиз эрдайым адам болуы керек! — по-казахски сказал Бейсенгали. — Всегда надо быть человеком.
— Це правильно, — опять вздохнул младший сержант. — Правильно. Але важко, коли кругом смерть… и лютий ворог.
— Человек — имя достойное, — произнес Абулхаиров. — Так у нас говорят. Нельзя быть подлым шакалом, а то шакалом и умрешь. Этот мальчик ни в чем не виноват. Наши дети ни в чем не виноваты. Это мы виноваты. Немцы виноваты. Но не дети…
— Любишь дитей, сержант?
— У казахов дети превыше всего. У нас говорят — дом с ребенком — веселье и счастье, а без ребенка что могила.
— А в тебе, сержант будинок свий? — спросил Ройко.
— Да.
— Сам будував?
— Нет, вместе. Ребята помогли. Всей бригадой дом строили.
— А мне свой дом заново отстроить придется, — горько проронил Марченко. — Его фашисты спалили. Вместе с садом. А какой сад был! Яблони какие были… эх!
— Я тоже сад посажу, — сказал Бейсенгали.
— Обовьязково посади! На народження сина не посадив, так писля вийни посади. Яблуня око радуе. Навесни кольором, восени яблуками.
— Товарищ сержант! — влетел в здание Карпов.
— Тихише ти! — цыкнул на него Ройко. — Не бачиш, дитя спить.
— Все немцы сдались, — зашептал Карпов, — все, до единого. С той стороны домов, гвардейцы из двадцать восьмой подошли. Говорили — бой у них жаркий был. Там на следующей улице в домах эсесовцы сидели, так ни один не сдался. А у нас вишь как!
Появился взводный, посмотрел на спящего малыша, затем на сержанта, затем тихо сказал:
— Абулхаиров, слушай приказ — найти гражданских и сдать пацана им.
— Где их искать-то, товарищ лейтенант?
— В убежищах, — чуть подумав, ответил взводный. — Спросишь в штабе, там наверняка знают. Сейчас первое отделение пленных туда поведет. С ними иди, так безопасней. Много еще упертых не сдалось. Ройко, поможешь Абулхаирову.
— Е, допомогти!
Вышли на улицу. Пленные стояли вряд у разрушенного дома и уныло смотрели на охраняющих их бойцов. Один из немцев вдруг вскинулся.
— А ну! — угрожающе двинулся на пленного боец.
— Nein nein, — остановился немец, — Ich möchte fragen, herr feldwebel! Herr feldwebel. Verzeihung. Was ist mit dem Jungen? Lebt er?*
— Товарищ сержант, — обернулся боец, — этот немец что-то хочет.
— Малявин, — позвал переводчика Бейсенгали, — что говорит этот фриц?
Тот вышел из здания, выслушал пленного и перевел вопрос:
— Он спрашивает — что с мальчишкой?
— Скажи ему, спит он. Просто спит.
— Schlafplätze, — перевел Малявин.
Немец кивнул, что-то сказал по-немецки и вдруг весь строй подтянулся, а немецкий фельдфебель отдал сержанту воинское приветствие.
— Чого це вони! — удивился Ройко. — Малявин, запитай, чого вони тягнуться?
— Этот фриц говорит — спасибо, — удивленно перевел тот.
— Дуже треба його спасиби, — буркнул младший сержант.
— Ладно, пошли Михаил Петрович, — сказал Бейсенгали, — Нам надо мальчишку пристроить.
— Прибудуемо, сержант. Тильки цивильних знайдемо.
И Ройко пошел впереди.
— Вперед, марш! — Раздалась команда, и немцы под конвоем двинулись следом.
Так и шли — первым Ройко, потом Абулхаиров, со спящим малышом на руках, а следом маршировал строй пленных.
На следующем перекрестке им перегородила путь колонна из тяжелых танков. Последний ИС остановился в самом центре перекрестка. Башня медленно повернулась, и ствол нацелился на сержантов.
— Гей, ти що твориш, мазуту! — возмутился Ройко. — Куди нацилився? Не бачиш — свои!
— Не дрефь, махра! — из люка высунулся танкист. — Вижу что свои.
После этого ствол чуть довернул в сторону.
— Семенов на месте, остальные к машине! — крикнул танкист в люк и начал выбираться из танка. Мелькнули лейтенантские звезды. Абулхаиров шагнул к Ройко.
— Михаил Петрович, перехвати-ка, — и осторожно переложил мальчика в руки младшего сержанта, затем подошел к танку.
— Товарищ лейтенант, сержант Абулхаиров, шестьдесят первая стрелковая, — представился Бейсенгали, — по приказу командира сопровождаем немецкого мальчика.
Лейтенант взглянул на Ройко, затем на спящего малыша, потом на пленных.
— А эти? — кивнул он в сторону немцев. Те чувствовали себя неуютно под прицелом 122 миллиметрового орудия.
— Конвоируем к месту сбора, товарищ лейтенант, — доложил старший конвоя.