Звонили из приемного, просили принять больную в алкогольной коме.
Лада хмыкнула:
– Что, с утра пораньше? Да положите в уголок на холодок, человек проспится и домой пойдет. Какая реанимация, в самом-то деле? Ну кладем мы алкашей, но ведь ничего с ними не делаем, зато санобработка столько сил отнимает!
– Эта вроде приличная женщина. Одета хорошо.
– А вы черепно-мозговую травму исключили? А то бывает, пьяный-пьяный, а на вскрытии – огромная гематома.
В трубке помолчали. Ясно, что доктор настроился сбагрить пациентку в реанимацию. Лада покосилась на пустые койки. Если доктор вредный, может пожаловаться начмеду на реаниматолога, который отказывает при наличии свободных мест.
– Хорошо, – сдалась она.
Женщина действительно была прилично одета, но опытного врача это не могло ввести в заблуждение. Одутловатое, рыхлое лицо, подсушенные ноги и усиленный рисунок вен на животе говорили о том, что эта молодая женщина пьет давно и сильно.
Лада пролистнула тоненькую историю. Подобрали на улице, но на титульном листе стоят имя и фамилия, значит, при документах. Интересно, сколько она провалялась, прежде чем граждане вызвали «скорую»? Так, невропатолог смотрел, очаговой симптоматики нет. Впрочем, от дамы такой выхлоп, что никакая травма головы ей не страшна. Клетки мозга в глубоком ступоре.
Лада сделала обычные для алкогольной интоксикации назначения и, убедившись, что другие больные стабильны, отправилась в ординаторскую – просматривать счета розенберговской клиники. Это занятие требовало сосредоточенности, и она не заметила, как подошло время обеда.
Но только она налила себе суп, отрезала кусок хлеба и поднесла ложку ко рту, как позвонила сестра: явился родственник новой больной и желает говорить с врачом. Представив себе такого же пропитого персонажа, Лада решила проявить твердость и сначала пообедать.
Она не любила алкашей, да и кто их любит? Все прошедшие через ее руки спившиеся люди имели схожий характер: они были грубы, чересчур требовательны к врачам и сестрам, считая, что те уделяют им недостаточно внимания, абсолютно не могли терпеть боль и, все как один, ругали жизнь, которая обошлась с ними незаслуженно жестоко. Что тут было причиной, а что следствием – то ли слабый характер приводил человека на дно, то ли, наоборот, водка разрушала нравственные устои, – Лада не знала и не хотела знать. Но при этом она испытывала к алкоголикам определенный сорт благодарности: если бы не вереница наглядных примеров того, что с человеком может сделать алкоголь, кто знает, может, она и сама бы начала пить после всех несчастливых оборотов своей судьбы?
Нужно снимать алкашей и показывать во всех школах, считала она, причем не просто алкашей в реанимации, а с предысторией – фотографии в школе, в институте, свадебные, а потом уже шокирующие ролики. А то ведь дети уверены, что эти люди родились алкашами и бомжами, а не выросли из обычных детей, таких же, как они сами.
Все-таки она поднялась. Нет, определенно сознание, что ее ждут, отравит ей весь обед. Лучше она быстренько поговорит, а потом поест спокойно, за пять минут суп не остынет.
Внутрь реанимационного отделения посторонних не пускали, и Лада вышла в холодный коридор.
На деревянной скамейке возле двери сидел, вытянув ноги, Олег Владимирович, шофер Сумарокова.
– Что случилось?
А сердце уже билось в тревожных и сладких предчувствиях… Что могло случиться, если Валентин не позвонил, а послал шофера?
Между тем Олег выглядел удивленным.
– Вы? Лада Николаевна?
– Конечно, я! А кого вы ждали?
– Врача, – сказал Олег и потупился. – У вас лежит моя жена, – неохотно буркнул он.
Тяжело вздохнув, Лада села рядом с ним, закурила и стала рассказывать о состоянии больной.
– Спасибо, Лада Николаевна. – Олег тоже достал сигареты. – Даже не знаю, можно ли вас попросить никому не рассказывать. Так не хочется, чтоб Валентин Константинович узнал. Он меня сразу уволит.
– За что?
– Ну как же? Если жена пьет, значит, и я тоже, просто скрываю. Да и не запьет жена у хорошего мужа. Думаю, он решит именно так. А я ведь Аню охраняю. Он мне полностью доверял до сегодняшнего дня, а если узнает, засомневается. И я работу потеряю.
Лада закинула ногу на ногу. «Вот и хорошо! – пришла в ее голову злорадная мысль. – Еще неизвестно, как бы у нас с Валей все сейчас было, если бы ты не отнял у меня возможность заботиться о ребенке. Да, кстати, сколько ему понадобится времени сообразить, что он не один такой педофил на свете? Раз он хочет Катьку, значит, Олег вполне может вожделеть его собственную дочь! Так что, любезный друг, тебя могут выпереть со службы даже и без пьянства жены».
Хотя… Она покосилась на галльский профиль Олега. Ему лет тридцать, не больше. Рановато пускать слюни по девочкам.
– Врачебная тайна есть врачебная тайна, – сказала она. – Хотите, из реанимации переведу ее в хорошую психиатрию? Может, и завязать получится!
Олег энергично покачал головой:
– Ни в коем случае! Если она поймет, что психически нездорова, запьет еще сильнее!
– Да уж куда сильнее…
– Боюсь, что с этого все и началось. Ее мучила тревога, беспричинный страх смерти, а я не обращал на это внимания. То ей нечем дышать было, то комок в горле, то боли в сердце…
Лада кивнула, угадав истероидный склад личности.
– Меня вечно дома не было, так она маму мою донимала, чтоб пришла, посидела с ней, мол, одна боится. Потом перестала на улицу выходить, я, говорит, там падаю и умираю. Ну, маме надоело, она ведь и работает, и с детьми моей сестры сидит, а тут – бросай все и мчись к Ларисе, да еще по дороге еды купи. Ну, она и повела жену к психиатру! Причем заранее не предупредила, сказала, к терапевту. А этот терапевт хренов возьми да и скажи, что жена с головой не дружит. И все! Ах, раз я сумасшедшая, то нате, получите!
Лада сочувственно хмыкнула.
– Одного, правда, мама добилась: Лариса теперь ее не трогает, одна по городу ходит. Стакан выпьет, и никаких страхов!
– И все же я вызову к ней психиатра, он, может быть, таблетки подберет.
– И вместо водки она будет закидываться колесами, так? Если человеку невыносима реальность, он всегда найдет способ от нее убежать. Пусть пьет, лишь бы колоться не начала.
– Но…
– Думаете, я не пробовал? – зло спросил Олег. – Тысячу раз! И кодировал, и подмешивал в еду всякие алкогоны, и кино водил смотреть, двадцать пятый кадр. Фигня все это! Развод на бабки, больше ничего.
– Ладно, попрошу нашего рефлексотерапевта иголочки ей поставить. Вреда точно не будет.
– Спасибо. Так я могу рассчитывать, что вы не скажете Валентину Константиновичу? А если вы все же считаете нужным поставить его в известность, то я хотел бы сделать это сам.
Лада покачала головой. Ох уж эти пионерские принципы!
– Можете не беспокоиться, я никому не скажу.
Глава пятая
Витя твердо решил, что не поедет к Сумароковым, несмотря на честно заработанное увольнение. Чтобы не мучиться целое воскресенье, он договорился с Четкиным помогать ему в эксперименте. Василий Четкин, адъюнкт второго года, был полуофициально назначен на кафедре опекуном Сотникова, обучал его азам хирургии и научной работы в обмен на помощь в создании диссертации. Четкин получил место на кафедре не столько за научные, сколько за боевые заслуги и мечтал об одном – защититься, уйти из армии и устроиться в частную клинику. Пройдя Чечню еще мальчиком-санинструктором, Василий усвоил один-единственный жизненный урок – пока ты жив, все остальное фигня, и поэтому постоянно пребывал в великолепном расположении духа. Витю Четкин воспринял как подарок судьбы и полностью доверил ему экспериментальную часть своей работы.
Вернувшись с самоподготовки, Витя обнаружил Василия в своей комнате. Он валялся на Витиной кровати, закинув на деревянную спинку ноги в армейских ботинках.
– Ботинки сними, – буркнул Сотников, – или не знаешь, куда в обуви ложатся?
Василий пересел на стул. Витя поправил покрывало, взбил подушку и только после этого повернулся к Четкину:
– Чай будешь?
– Ага. Слушай, я чего пришел-то – завтра не получится. Фирма, зараза, препарат не прислала.
– Блин! – Витя через полотенце взял банку за горлышко и разлил кипяток по стаканам.
Василий вытащил из сушилки блюдце, налил туда чаю, подул и сделал жеманный глоточек.
– Офигенно ты чай пьешь, Василий! Первый раз в жизни вижу такое.
Допив, Витя подвинул Четкину пепельницу, а сам занялся картошкой – сегодня была его очередь готовить ужин.
– А я уже настроился завтра целый день хреначить твои бациллы…
Витя действительно был разочарован. Ему нравилась атмосфера лаборатории, высокие потолки и старинные картотечные шкафы, термостаты и штативы с пробирками. Нравилось зажигать спиртовку и, прокалив в ее фиолетовом пламени бактериологическую петлю, переносить раствор с бактериями из пробирки на твердую питательную среду.
– Да просто никому она не нужна, моя диссертация! – в сердцах воскликнул Четкин. – Нет, сразу после защиты валю отсюда! Знаешь, сколько стоит в нормальной клинике хламидии вылечить? Пятнадцать тысяч!
– За такие бабки я бы их по одной переловил! – Витя взял кастрюлю с начищенной картошкой и пошел к умывальнику мыть клубни.
Готовка в комнатах не приветствовалась, следовало ходить в общую кухню, одну на два этажа, но мать Грабовского принесла курсантам электроплитку, которая по вечерам работала с полной нагрузкой, а днем пряталась в обувной коробке.
– Ты, Витюня, тоже заранее ищи себе местечко, – продолжил назидательную речь Василий, – а то всю жизнь будешь за три копейки пахать.
– Ужинать останешься? – спросил Витя. – Сосиски на тебя варить?
– А? Нет, к себе пойду. Короче, государственная медицина в заднице, а дальше будет только хуже. Специально хуже, чтоб людей в частные лавочки загонять. Помнишь, как маршрутки в городе появились, сразу нормальные автобусы ходить перестали. Даже у нас в клинике лекарств нет, диагностики нет. Вот я ответственным хирургом дежурю, это ж кошмар вообще! Поступает больной, а у меня ни УЗИ, ни эндоскопии. Приглашаю терапевта, и начинается битва экстрасенсов: пытаемся пациента насквозь увидеть! Слушай, а что это за девушка к тебе приходила? Твоя, что ли? – без всякого перехода вдруг спросил Четкин.
– Девушка? – Витя улыбнулся.
Как странно было слышать про Аню – твоя девушка. Внутри у Вити сладко заныло.
– Ну да, девушка! Твоя?
– А что?
– Как что? Тачка дорогая, и сама за рулем. Правда, в тачке еще мужик сидел, папа ее, что ли?
Витя пожал плечами.
– Так где ты ее взял? – настаивал Василий.
– Где взял, там уже нет.
– Ну ты вообще, мутный крот, темнила в яме! – сказал Четкин завистливо.
«Да, я такой! – вдруг весело подумал Витя. – И завтра поеду к Ане. Работа срывается, значит, это судьба!»
Посолив картошку, он побежал в холл, к телефону. Позвонить на Анин мобильный оказалось невозможно – восьмерка в общежитском аппарате была блокирована, пришлось набирать домашний номер. Витины руки слегка подрагивали – он очень боялся, что трубку возьмет Анин отец или какой-нибудь дворецкий, черт его знает, как у них заведено. Придется долго объяснять, кто он такой, а когда объяснит, ему скажут – больше сюда не звони.
Подошла Аня.
– Это Виктор Сотников, – вежливо представился он.
– Здравствуйте! Как хорошо, что вы позвонили!
«Действительно хорошо», – подумал Витя и от счастья закрыл глаза.
– Вы завтра сможете приехать? Приезжайте обязательно! – затараторила Аня. – Фаина Петровна будет печь блины, это так вкусно! Она редко их печет, следующий раз только на Масленицу будет, так что бросайте все, и к нам! Я уже боялась, что вы не позвоните, хотела еще раз к вам заехать с приглашением, а вы позвонили!
– Аня, – глухо сказал Сотников, – вы правда хотите, чтобы я приехал?
– Ну конечно, правда! Часов в шесть сможете?
Он никак не мог успокоиться, зачем-то вышел на крыльцо и долго шарил по карманам, прежде чем вспомнил, что давно не курит.
Василий снова лежал у него на кровати в ботинках, но Витя не обратил на это внимания.
– Я тебе картошку спас, – сказал Четкин, – она чуть не сгорела. Я воду слил, а кастрюлю под подушку спрятал, чтоб не остыла. Знаешь, я, наверное, с вами поем, ты не против? Сейчас к себе схожу, капусты кислой принесу и сала. Царский ужин будет. У меня даже полбутылки водки есть!
– Я пить не буду. Ты лучше утюг свой принеси, хочу форму отпарить.
С утра Витя занялся своим гардеробом. Ребята настаивали, чтобы он ехал в гражданском, но у него не было приличных вещей, а чужие надевать не хотелось.
Он принял душ, побрился, надел свежее белье, отпарил форму через тряпку, наведя на штанах безукоризненные стрелки, и зубной пастой начистил пряжку ремня. Надев фуражку, Сотников почти понравился себе. А напоследок эстет Грабовский подушил его своим «Фаренгейтом».
* * *Морок, овладевший Валентином летом, продолжал его преследовать. Понемногу он привык, притерпелся к своей едкой неправедной любви и даже начал находить в ней странную радость. Вначале он мучился оттого, что не может лечь с Катей в постель, но постепенно почти удалось уговорить себя, что ему достаточно видеть ее и по-отечески баловать.
Под предлогом, что девочка взрослеет, он одел ее как куклу, понимая, что правильнее всего было бы нарядить ее в чехол для матраса – и никогда не видеть этих стройных ножек, тонкой талии, небольшой, но вызывающей груди, обтянутой трикотажем… Чего бы он только не отдал, лишь бы вернуть себе душевное равновесие!
После Аниного возвращения из Испании Сумароков специально засиживался в офисе до глубокой ночи, чтобы потом жаловаться дочери: он очень устал и не желает видеть в доме посторонних.
Но Аня все равно приглашала подругу: «Она же не посторонняя!»
Увидев Катю после недельного перерыва, Валентин поразился тому, как сумел прожить долгие семь дней, не видя ее… И все вернулось на круги своя.
Катя снова стала частой гостьей в доме Сумароковых. Оставалось только удивляться безмятежности родителей, позволивших чужому мужику заботиться о своей дочери!
«Знают же, что у меня нет жены! – возмущался Валентин. – Да хоть бы и была! Что за слепая наивность, что за идиотская вера в мою честность и бескорыстие?»
* * *Очень хотелось кофе, но Валентин знал: когда его кухарка Фаина Петровна наводит блины, лучше на кухне не появляться.
Помаявшись в гостиной, он осторожно приоткрыл кухонную дверь: Фаина укутывала блинное тесто в одеяло, словно новорожденного, а Катя резала лук, при этом из глаз ее текли слезы.
Он встал на пороге, хотя за все, что угрожало повредить всхожести теста, от кухарки можно было запросто получить втык.
– Фаина Петровна, что это вы ребенка обижаете?
– Это ей же на пользу! – ответила повариха и двумя взмахами ножа развалила тушку форели.
– Она уже достаточно надышалась фитонцидами, я ее у вас забираю. Катя, приготовь мне кофе и принеси в гостиную.
Через несколько минут она явилась с подносом и с улыбкой спросила:
– Куда поставить, Валентин Константинович?
Он в два глотка выпил кофе и подумал, что ее улыбка была какой-то… многозначительной. Неужели девчонка догадалась? Говорят, они это сразу чувствуют…
«Насколько все было бы проще, если бы Аня была обычной девушкой!» – думал Витя. Ему впервые предстояло посетить богатый загородный дом, и он очень робел. Хорошо хоть, на блины пригласили, с ними просто – скрутил блинчик и отрезай по кусочку. А если бы на рябчика какого-нибудь или рыбу? Вчера Сотников спешно взял урок столового этикета у Грабовского, тот рассказал, как надо закладывать салфетку и брать еду с общего блюда, но ведь всего за один раз не расскажешь!
Выйдя из маршрутки, Витя поправил красивую фестончатую обертку на букете белых роз. На цветы ушла почти вся стипендия, но он надеялся, что друзья и Министерство обороны помогут ему продержаться до следующей.
Следуя толковым Аниным инструкциям, он сразу вышел к нужному дому. За высокой оградой светили фонари цвета яйца всмятку, и в их свете и дом, и участок показались Вите огромными.
«Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором!» – подбодрил он себя строкой из песни, перехватил букет, как винтовку, и позвонил в домофон.
Аня в джинсовом сарафане и белой блузке выскочила на крыльцо и замахала ему рукой, свет из дверного проема лег на крыльцо, как дорожка. Витя в три прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от Ани, и вручил букет.
– Ох, какой красивый! Спасибо. Проходите, давайте шинель…
– Я сам повешу. Обувь снимать?
Витя подумал, как нелепо будет выглядеть в форме и каких-нибудь смешных домашних тапочках.
– Нет, у нас не принято, только ноги вытрите, пожалуйста. Пойдемте, покажу, где вымыть руки.
Он шел за ней через просторный холл и, как ни старался, не мог оторвать взгляда от ее ног с крепкими икрами спортсменки…
Сверкающая ванная оказалась огромной – больше его комнаты в общежитии. Витя не сразу понял, как включить воду, – таких кранов он никогда не видел. В углу стояла большая круглая ванна – он догадался, что это джакузи.
Потом Аня повела его в гостиную – знакомить с отцом.
Валентин Константинович, смуглый горбоносый мужчина, поздоровался с ним доброжелательно, протянул руку. Витя подумал, что дочь унаследовала от него только большие светло-серые глаза, да и то взгляд отца, холодный, как джедайский меч, не имел с Аниным ничего общего.
Кроме него, в гостиной обнаружилась молоденькая девушка редкостной красоты, Витя раньше наяву таких не встречал. Она поздоровалась с ним снисходительно, и он понял, что девица из тех, которые «себя ценят». Впрочем, Вите до нее не было никакого дела.
Сев на диван, Аня усадила Витю рядом с собой, но ему тут же пришлось снова вскочить на ноги – в гостиную вошла крупная рыжеватая женщина, чем-то похожая на Екатерину Вторую. Она тепло улыбнулась Вите и назвалась Ладой Николаевной. Наверное, подруга папаши, решил он. О том, что Анина мама давно умерла, Витя знал от Агриппины Максимовны.