– Граню не надо, а Петрушу обязательно. Это, между прочим, мой племянник родной.
– Конечно, конечно. В общем, поездим, выберем ресторан.
– Никаких ресторанов!
Переубедить оказалось невозможным. Праздник без генеральной уборки, подъема ни свет ни заря и работы без конца и без края казался неудачной пародией на настоящее торжество. Нет, все должно быть так, как положено. И с тряпкой по квартире, и с сумкой на колесиках на рынок, и дым коромыслом на кухне, и запах румяных пирогов по всему подъезду. Аринка спорила, но как-то вяло. Муж тещу во всем поддержал. Велуня слышала потом, как он шептал жене: «Сэкономим». Но не обиделась. А на что? Ведь дело человек говорит.
За столом собрались все родные. Велуня иногда, между перебежками из комнаты в кухню, присаживалась на почетное место во главу стола и жадно ловила новости. Иринка хвасталась цветущей на участке вишней и грозилась прислать всем по пять банок варенья. «Умница, дочка. Умеет хозяйство вести». Полинка восторгалась близнецами, которые выигрывали олимпиаду за олимпиадой и намеревались поступить в МГУ без экзаменов и репетиторов. «Полинка – великолепная мать. Знает, как из детей людей сделать». Машка с неохотой сообщила о том, что Сонечка снова беременна и поэтому не смогла приехать.
– Скоро рожать уже.
– А сидеть кто будет? Няню возьмут? – Пашкина новая (уже столько лет прошло, а Велуня все ее новой зовет, никак о Гране не позабудет) спрашивает, конечно, с завистью. Ей никто нянь не нанимал.
– Зачем? – Машка передергивает плечом. От этого жеста у Велуни по телу разливается тепло: оказывается, невестку тоже не жалует. – Сама посижу. Делать-то мне особо нечего.
– Нечего? А фитнес? А внешний вид? По-моему, тебе не мешало бы пройтись по салонам. – «Ну, вот за что ее – змеюку – любить?»
– Ходила уже. Надоело.
– Надоело? – Глаза новой полны изумления. Зато Пашка победно усмехается. «Видно, женушка всю плешь проела барскими запросами. Кстати, про плешь – это не для красного словца, это очевидно: совсем лысый. Да и неудивительно, давно не мальчик: за шестьдесят перевалило. А Машка, между прочим, неплохо выглядит. Свежий воздух, наверное».
И будто в подтверждение мыслям:
– От жизни на природе куда больше пользы, чем от мезотерапии с пилатесом.
Про «мезо с латексом» Велуня не поняла, но с природой в душе согласилась. А Машка продолжала:
– Да и внукам на даче раздолье. Целыми днями на улице закаляются и не болеют вовсе.
– Тяжело одной. – Невестка все не может успокоиться, подзуживает. «И дернул черт Пашку с молодухой связаться. Все ей не так, все не этак. Везде нос сует, везде воду мутить жаждет. Просто в каждой бочке затычка». Но Машка неожиданно соглашается:
– Тяжело.
Велуня, как раз подскочившая для очередного набега на кухню, замирает на секунду, а потом начинает щебетать с почти нескрываемым восторгом:
– Тяжело? Машенька, родная, что же ты раньше молчала, а? Я тут штаны просиживаю, бездельем маюсь, а ты загибаешься. Здесь-то работы нет никакой. Пыль смахнуть да ужин сготовить. Могут и без меня обойтись. Лешка вон какой большой уже, ему бабка уже не в помощь, а в тягость только, верно?
– Мам! – Аринка почему-то краснеет. – Ну, что ты выдумываешь?
– Почему выдумываю? Ничего не выдумываю. И потом, я не обижаюсь. Это естественно. Молодым со стариками скучно. Лешеньке, наверное, и музыку хочется громко послушать, и компанию привести, а может, и девушку даже, а дома бабка сиднем сидит. В общем, решено: еду к Машке.
– Велунечка, – Машка замялась, – ты не волнуйся, мне вовсе не так тяжело, как ты думаешь. Ты, конечно, можешь приехать погостить. Я всегда рада, но работать не позволю. Хватит. Наработалась уже за десятерых. Если невмоготу станет, Сашка няню обеспечит.
– Бабка все одно лучше любой няни, – заупрямилась та, поджав губы, что случалось крайне редко.
– Правильно. Только, знаешь, у нас ведь сейчас и расположиться негде с комфортом. В половине дома Сашка ремонт затеял – все вверх дном. И краской пахнет.
– Краской? – изумилась Велуня. – А как же дети?
– В том-то и дело, что пока мы в Москве живем друг у друга на голове. Так что спешить с помощью не надо, ладно? – И вымученно улыбнулась.
– Ладно, – согласилась Велуня, глядя на Машку с подозрением, но та стойко выдержала взгляд.
Пришлось. Уж очень не хотелось докладывать на всеобщем собрании, что ее любимый муж потерял всякий стыд и вовсе отказался от какой-либо конспирации. Ремонтом никаким не занимается, а просто поделил дом пополам. На одной половине Машка с домашними хлопотами, а на другой – он с любовницей. Точнее, с любовницами. Пока, к счастью, меняет их раз в три месяца. А не приведи господь найдется какая понапористей, возьмет мужика в оборот и даст Машке пинка под зад. А вы говорите: «Салоны. Маникюры». Какие тут маникюры, последние бы душевные силы не расплескать. Но она держится. Во-первых, хлопочет в заботах с утра до вечера – отвлекается. Во-вторых, экономит. Деньгами, что Сашка выделяет, не бросается. Тратит чуть-чуть, а остаток в кубышку складывает и очень гордится собой, считает, что зарабатывает, словно на службу ходит. В общем, наблюдать за такой жизнью ни к чему. Вот захочет Велуня дня на три в гости пожаловать – это ради бога. Три дня Сашка продержится: сыграет семейную идиллию. А дольше? Дольше и самой не справиться. Нервы-то не железные.
Хозяйка отправилась на кухню ставить чайник, вызвала Иринку с собой:
– Про варенье правду сказала?
– А то! – Лицо Иринки засияло гордостью.
– Давай на лето приеду, помогу накрутить банок. Поди, не одна у вас вишня растет.
– Не одна. – Тон у дочери стал озадаченным, лицо помрачнело. – У меня и яблоки, и груши, и сливы. Смородины восемь кустов, малинник большой, клубники четыре грядки. А еще четыре парника. Там и огурцы, и помидоры, и перец. Ну и кабачки, конечно, свои, и капустка, и картошечка.
Велуня только что руки не потирала от удовольствия.
– Только у нас ведь еще и Дружок, – закончила Иринка с сожалением.
– Дружок? – не поняла женщина.
– Собака. Помнишь, я все просила, когда с братиком не вышло, собаку завести? Ты тогда сжалилась: принесла котенка и сама же чуть не задохнулась. Отдать пришлось.
– Помню. – От воспоминания об этом случае Велуня снова почувствовала ком в горле, дыхание стало сдавленным, и она даже расстегнула верхнюю пуговку воротника белоснежной манишки. Отпустило.
– Так что нельзя ко мне. Я же не могу собаку из дома выгнать.
– Не можешь, – согласилась Велуня. – А вдруг не будет этой, как ее…
– Аллергии.
– Ну, да.
– А вдруг будет? – Иринка смотрела с искренним сожалением.
Велуня была разочарована до слез: мысленно уже вскапывала грядки, полола сорняки, сажала, сеяла, удобряла, собирала, солила, мариновала, прокручивала и так далее, и так далее. И все не покладая рук, не разгибая спины. И вдруг опять красный свет. И зеленого никогда не будет. Не выгонять же собаку. Нет, это никак нельзя. Животных обижать не станет.
– Ладно. – Водрузила на поднос последнюю чашку. – Неси. Дружок так Дружок. Симпатичная хоть животинка?
– Красавец. – Та вышла из кухни, слегка покачиваясь. Но не под тяжестью подноса, а под гнетом собственной лжи. Дружок действительно был, но умер пять лет назад. С тех пор собаку не заводили, вместо нее, как она говорила узкому кругу подруг, завели свекровь. Иринка не имела ничего против свекровей вообще. Ее первая, например, была замечательной женщиной, и если бы можно было, сбегая от мужа, прихватить его маму с собой, так бы и сделала. Но вот вторая… Была сущим зверем, изводившим и сноху, и внуков, и собственного сына. И незачем Велуне это видеть. И ни к чему знать.
Та вернулась в комнату. Хотела было затянуть по привычке: «Я ехала домой…», но Полинка с Аринкой что-то живо обсуждали, и прерывать их было неудобно. Велуня прислушалась.
– И как ты решилась? – взволнованно спрашивала Аринка сестру, делая большие глаза. – Столько сил отдала работе, а теперь…
– Ой, не сыпь соль на рану. Сама переживаю, но что поделать?
– Уходишь с работы? – Глаза Велуни заблестели счастливым блеском. Наконец-то и Полинка поняла, что дети, семья гораздо важнее мышей и научных опытов.
– Я? С работы? – Та рассмеялась, а вслед за ней и вся родня залилась смехом. – Ну, Велуня, ну, уморила. – Полинка вытирала слезы. – Как я могу с работы уйти, если вот-вот открою новый препарат. Да меня только за подобные мысли сразу можно расстрелять за отсутствие всякой сознательности перед человечеством.
– Да? – Велуня нахмурилась. – И о чем вы тогда шушукаетесь, такие сознательные?
– Мам, – та смутилась. Велуня побледнела. Полинка назвала ее матерью вперые, и означало это только одно: сказать собиралась нечто действительно важное: – Я хотела как-то с глазу на глаз, но раз уж так вышло…
– Не томи душу!
– Мы уезжаем.
– Кто это «мы»? – Она воинственно подбоченилась, не сразу оценив масштабы бедствия.
– Я, муж, дети.
Супруг улыбался, близнецы согласно кивали одинаковыми головами.
– Ничего не понимаю. Как это уезжаете? А школа? А университет?
– Ну, университеты там, предположим, не хуже, а может, даже и лучше.
– И где это «там»? – Несвойственный себе пыл, конечно, быстро растеряла и говорила теперь уныло, без энтузиазма.
Полинка сделала паузу и огорошила:
– В Лондоне.
– Где? – Велуня нервно сглотнула.
– В Лондоне, мам. – «Какой кошмар! Уже второй раз «мам». Не к добру это». Хотелось махать на Полинку руками и кричать, чтобы та перестала мамкать. – Британцы вывозят всю нашу лабораторию, обеспечивают работой, отличной зарплатой, жильем. У нас будет отдельный дом в прекрасном районе, представляешь? И сможем позволить себе оплатить мальчишкам любой самый престижный университет. – Та смерила сыновей строгим взглядом и, конечно, не забыла добавить: – Если, конечно, поступят.
– Поступят, куда денутся, – подбодрила сестру Аринка.
– А не поступят, – обрадовалась Велуня, – так пойдут в МГУ. Я тогда с ними жить стану. А что? Может, и пробовать не надо в Лондоне-то этом далеком поступать? У нас как-то надежнее. По-русски все.
– Вот именно, что по-русски. – Дочь презрительно надула губки. Велуня растерялась:
– А что плохого? Мы бы с ними замечательно жили.
– Мамочка, ты бы с ними жила замечательно. Но они, поверь, гораздо лучше проживут и без тебя, и даже без меня.
Велуня вздохнула. «Это правда. Сама только что говорила, что молодости рядом со старостью делать нечего».
– Уезжаете, значит? – Глаза вдруг наполнились предательской влагой.
– Мамочка! Ну, что ты? Это раньше, если люди уезжали, прощались навсегда, а теперь-то что? Сел на самолет, и через четыре часа в Лондоне. К Машке вон на дачу от тебя добираться дольше. Не волнуйся. Как освоимся, сразу в гости позовем.
– Так я и не летала ни разу.
– Так полетишь.
«А что? – подумала Велуня. – И полечу». Успокоилась, заулыбалась. Спросила потом нерешительно:
– А когда? Когда освоитесь-то? Может, помочь надо с переездом-то? Распаковать что, расставить?
– Я тебя в гости зову, а не на работу.
– Ладно, ладно, – сдалась та. – Когда ехать-то?
Бросила косой взгляд на Полинкиного мужа, не разозлился ли от такой назойливости. «Нет вроде. Спокойно сидит. Улыбается. А чего ж не улыбаться, если теперь у него и дом будет отдельный, и зарплата высокая, и машины, наверное, купят себе. Ездить будут. Ой! А как ездить-то? Там же вроде все по-другому, не по-нашему. Наоборот как-то машины ездят».
– Через полгода, наверное, может, через год.
– Через год? – Подбородок задрожал.
– А как раньше-то, мам? – Полинка делала усиленное ударение на последнем слове. – Раньше никак не получится. Пока устроимся, обживемся. Тебя принять тоже нормально хочется. Узнать все надо получше. И потом, ты же знаешь, мальчишкам поступать. Не до гостей будет.
– Так я ж подсобить смогу. Готовить буду. С голодным-то желудком мозг не работает.
– Мамуль, ну, не дома же они сидеть будут? В колледж пойдут. А после в библиотеку. Там столовые везде.
– Столовые! – Велуня схватилась за сердце.
– По-другому никак, – сказала Полинка железным тоном, и мать сразу сникла, подчинилась. Полинка умная. Ей видней. Она продолжала: – Ты же языка не знаешь. Ты там ни в магазин не сможешь сходить, ни поехать куда. А потеряешься если, что будет?
– А что будет? – смутилась Велуня. Раньше теряться не приходилось.
– Волноваться станем, искать.
– Ой! – Меньше всего в этой жизни ей хотелось кого-либо беспокоить. Тут же успокоилась и взяла себя в руки, улыбнулась даже: – Ну, через год, так через год.
– Вот и молодец. – Дочь обняла ее и крепко поцеловала. – Приедешь, мы тебе такую программу организуем. И Тауэр, и Парламент, и на побережье съездим, и в Стоунхэндж.
Велуня хотела было спросить, что это за стоун такой, но передумала, затянула протяжно:
– Я ехала домой…
– …Душа была полна… – подхватила Полинка.
– Ой, мам! – вдруг всполошилась Аринка. – А подарок-то?
И сразу:
– Точно.
– Чуть не забыли.
– Давай скорей.
– Держи!
– Вот!
– Вручай!
– Мамулечка, – Аринка широко улыбнулась, и Велуня уже растрогалась: «Удумали тоже, подарки. На кой они?» – Мы долго думали, что тебе подарить, и решили, что за столько лет бесконечной работы ты наконец заслужила полноценный отдых. Но поскольку ты совершенно не умеешь сидеть на месте, решили подарить, – она сделала загадочную паузу и протянула белый конверт, – вот это.
– Что это? – Она повертела конверт с каким-то твердым картоном внутри. А со всех сторон ее торопили:
– Открой!
– Давай же!
– Решайся!
– Ну же, мамуль!
Велуня достала из конверта открытку с нарисованным на ней пароходом, спросила снова:
– Что это?
– Круиз по Волге! – радостно воскликнула Аринка и вскинула руки вверх. – Тадам! Послезавтра отплываешь.
– Послезавтра? Как послезавтра?
– А вот так. Хватит на нас ишачить. Едешь отдыхать, и точка. – Дочка торжествующе улыбалась, да и лица всех остальных выражали самое настоящее ликование. А Велуня расстроилась:
– Отдыхать? Ну, раз хотите.
– Конечно.
– Милая, давно пора.
– Поезжай! Поезжай, бабуля.
– Да что я там делать-то буду? – та испугалась. – Никуда отродясь не ездила, и вдруг круиз.
– Вот именно, что не ездила. А теперь поедешь. Увидишь столько всего нового, интересного!
– А на кой оно мне? – Первый испуг прошел, но растерянность осталась.
– Приедешь – нам расскажешь, – нашелся кто-то из внуков.
– Вам? – Велуня пристально оглядела молодежь.
И снова недружный хор:
– Конечно!
– Естесьно!
– Само собой!
– Соглашайся, мамуль!
– Не дрейфь, бабуля!
Велуня махнула рукой:
– Ладно, уговорили. Круиз так круиз. Надеюсь, на этом сюрпризы закончились.
– Вообще-то нет. – Улыбка на лице Аринки стала еще шире.
– Что еще? – схватилась за сердце Велуня.
– Когда вернешься, – таинственно начала она и сделала театральную паузу. Затем продолжила: – Вот эти апартаменты, – дочь сделала выразительный круговой жест правой рукой, – окажутся в полном твоем распоряжении.
Велуня ничего не поняла. В каком таком распоряжении? О чем это она?
– Доченька, – та жалобно всхлипнула, – я не понимаю.
– Мы все – Поля, Ира и я – отказались от своей доли папиного наследства в твою пользу. Так что ты теперь полноправная владелица этой жилплощади. Так что живи, мамуля, и радуйся.
– Как это живи? – заволновалась Велуня. – Как это радуйся? Это что вы такое удумали? Как это мы тут вчетвером живем, а владеть только я буду? И слышать ничего не желаю! – Она даже ножкой притопнула, чего за ней никогда не водилось. – Не пойдет так!
– Ну, – засмеялась Аринка, – хочешь – не хочешь, а дело сделано. Хорошо, что сюрприз устроили, а то ты бы не согласилась.
– Но это же нечестно! Нечестно! – горячилась Велуня. – А ты? А Алешенька?
– Да не беспокойся, мамочка. Мы и не будем здесь жить.
– Как? – Земля ушла из-под ног. – Как это не будете? – Она хватала ртом воздух. – А где? Где будете?
– В Москве. Отсюда на работу нет больше мочи добираться. – Дочь словно не замечала волнения матери – сама была слишком взволнована грядущими изменениями. – Мы уже и квартиру сняли, и школу Лешке подобрали.
– Школу? Лешке? Его-то зачем дергать? Я за ним присмотрю.
– Как зачем? Ребенок должен с родителями жить.
Этот аргумент был убийственным. Дальше спорить не могла, проскулила только:
– Я бы о нем заботилась.
– Мам, да ты сама сегодня говорила, что он – здоровый лоб и в бабке уже не нуждается.
«Говорила. Но ведь не думала же».
– Ариша, – Велуня теребила край фартука, – а может, ну ее – квартиру-то эту. Продадим, и я с вами поеду. А там поднакопите и в Москве что-нибудь осилите.
– Нет. Ты заслужила свой угол. – Дочь мгновение помолчала и вышла из спора победителем, сказав: – Мы все так считаем.
– Ну, раз все, – Велуня попыталась вытереть так и не пролившиеся по щекам слезы, – раз все, то и хорошо. Давайте-ка чай пить.
Она суетилась: расставляла чашки, подкладывала пирожки, наливала варенье. Дети были счастливы, хвалили угощенье и называли Велуню кудесницей. Потом снова начали петь. Исполнили «Калитку», «Отцвели, ах, уж давно…» и засобирались домой.
– Я уберу, – сказала Аринка.
– Я провожу. – Велуня накинула на плечи шаль и вышла во двор. На станцию теперь идти незачем. Все на колесах. Иринка к Полине поедет ночевать, а назавтра уж назад в свой Саратов. Там, наверное, Дружок скучает без хозяйки.